When It Starts To Snow (2/2)

— Мы не успокоимся!

— Если хочешь что-то сказать, говори здесь, Бакуго-кун, — добавил очкастый.

— Не приказывай мне! — рыкнул он в ответ, резким взмахом отбрасывая девичью руку.

Ситуация снова накалилась. Тишину, что повисла после его слов, можно было пощупать пальцами. Наконец, в ней раздался прохладный голос того, кто до этого не проронил ни слова:

— Мидория-кун не хочет общаться с тобой.

— Так пусть он сам мне об этом и скажет! — заорал он, ничуть не убежденный. — А ты убери от него свои грабли, ублюдок!

И тогда, наконец, Изуку поднял на него полные слез глаза, и все раздражение, что скопилось в Кацуки за время разговора, схлынуло ошеломляющей волной. Любимая зелень казалась мутной, выцветшей из-за боли, что, собираясь в капли, скатываясь на щеки и подбородок. Пухлые губы мелко дрожали, будто тот и правда пытался произнести что-то, но не мог. От этого зрелища под ребрами полоснуло, внутренности сжались в спазме. И правда — какого черта он качал права, когда сам все испортил?

Кацуки уже открыл было рот, чтобы извиниться, но услышал возмущенный голос Круглолицей, который заставил застыть, одеревенеть в ужасе:

— Ты переспал со шлюхами спустя неделю после разрыва, а теперь смеешь ему приказывать?!

Он буквально видел, как дергается в объятьях Половинчатого Изуку, изумленно округляя глаза, как переводит взгляд на свою подругу, будто не веря тому, что услышал, а та с опозданием понимает, что сделала только хуже. Нервно замахав руками, Круглолицая начала болтать что-то отвлеченное, но это не помогло — ошарашенное веснушчатое лицо снова повернулось к Кацуки, рот приоткрылся:

— Ч-что?

В этот момент Кацуки понял, что проиграл. Поверит ли Изуку ему теперь, когда все, что между ними осталось, это недоговорки и ложь? Когда любовь, что жила столько лет, строилась лишь на принуждении и повиновении? Он смотрел на него в ответ и не мог найти слов, только ощущал, как резь в ребрах становится острее, мучительно колет, будто лезвие ножа, и воздух покидает легкие, чтобы наполнить их с рваным вдохом:

— Деку…

— Это п-правда?

— Нет! — только и мог выдохнуть он со всем отчаянием, что разверзлось внутри, но выражение побледневшего лица не изменилось, оставаясь таким же отчужденным и застывшим. — Нет, Деку!

Больше не обращая на него внимания, тот повернулся к своим друзьям, очевидно веря им гораздо больше, и Круглолицая тут же отвела глаза, уставившись в сторону со страдальческим выражением, а чертов Половинчатый…

Эти двое были так близко, что, наклонившись еще немного, могли бы поцеловаться. Обернувшись, Изуку глядел на ублюдка с таким потерянным выражением, будто у того имелись ответы на все вопросы, а тот смотрел в ответ с таким искренним и открытым чувством, что Кацуки захотелось проблеваться. Еще недавно на этом месте был он, еще недавно его ладони, а не руки Половинчатого касались пухлых щек:

— Я видел Бакуго в постели с двумя девушками. Не уверен, что произошло, - тихо произнес тот.

С приоткрытых губ сорвался горестный стон-всхлип, искалеченные пальцы прижались ко рту, пытаясь сдержать рыдания. Тот продолжал глядеть в разномастные глаза, а не в глаза Кацуки, верил не ему, а им. Собственническим жестом ублюдок прижал Изуку к себе, укрыл в объятиях с таким рвением, будто хотел защитить от всего мира. Мягкие зеленые волосы коснулись бледной с ожогом кожи.

— Я не трахался с ними, — сипло выдохнул Кацуки, зацепившись взглядом за одну из кудряшек, но реплика снова осталась неуслышанной: задрот никак на нее не отреагировал, предпочтя цепляться за обнимающие его руки.

Это было полным и бесповоротным провалом. Кацуки понятия не имел, что должен предпринять, чтобы достучаться, чтобы снова обратить на себя внимание задрота. Горькое и мучительное нечто разрасталось в груди, стучало в висках и жгло под веками, становясь все более невыносимым с каждой проходящей секундой.

Сам не понимая, что делает, он бросился вперед. Позабыв о наблюдающих за ними людях, обо всем на свете, кроме съежившегося в комок Изуку, рухнул перед ним на колени. Кто-то приглушенно ахнул за его спиной, когда он схватил одну из дрожащих рук, переплел искалеченные пальцы со своими, мгновенно ощущая то забытое, что мучило по ночам, заставляя просыпаться и искать веснушчатый бок, но находя лишь пустоту и холодную простынь. То самое, что корежило и выворачивало, от чего Кацуки бежал вот уже несколько месяцев, но никак не мог скрыться, потому что задрот оказался больше, чем любовью, больше, чем лучшим другом: он был его семьей.

— Деку, — взмолился он, сжимая пальцы сильнее. Ему нужно было объясниться, он больше не мог выносить этого. — Я бы ни за что. Поверь мне. Ты же знаешь, что я не мог так просто забыть тебя!

Он почти кричал, потеряв остатки гордости, и боясь, что тот выдернет руку и скажет что-то такое, что растопчет его самую суть, потому что открылся настолько, что готов был сломаться от любого неосторожного слова. Уже и не знал, кого трясет больше: его или Изуку. Весь его мир сосредоточился на одном единственном человеке, на упрямом изгибе шеи и очертаниях жесткой груди, на изящном запястье, куда, наклонившись, он невесомо поцеловал его.

Тот подавился вдохом. Вздрогнул всем телом, замирая под прикосновением. Его кожа была такой же сладкой, мягкой и нежной, какой он ее запомнил, она стоила чертового рейтинга, работы и всей его жалкой жизни вместе взятых. Как же жаль, что он понял это слишком поздно.

— Каччан, - покрасневшие раненые глаза встретились с его собственными. — П-пожалуйста, прекрати.

Кацуки с трудом сглотнул:

— Прости меня, — прохрипел и с сожалением отпустил искалеченную руку, которую тот молниеносно прижал к себе, словно боясь, что он схватит ее снова. — Прости за то, что ничего не говорил тебе. За то, что врал в лицо, когда ты искренне волновался. Прости, что решал все в одиночку и не считался с твоим мнением. Прости за все, Изуку, из меня получился хреновый бойфренд.

Продолжая стоять на коленях, вглядывался в наполненные чем-то удивительным и потрясенным глаза и ждал ответа. И не надеялся, что будет прощен так просто, не думал, что ему улыбнутся и скажут, что все можно начать сначала, но и не ожидал, что услышать это в реальности окажется настолько больно:

— Я н-не верю тебе, — произнес Изуку ломким голосом, и Кацуки показалось, будто он падает в пропасть. — Я хочу, н-но… Я не верю тебе, К-каччан.