I Lost A Friend (2/2)

Камера сдвинулась чуть влево, на скамью, где в наручниках сидела обвиняемая, а потом на нескольких сотрудников страховой компании, которые выступали ранее. По залу прошлась волна взволнованных шепотков, которые разом стихли, стоило лишь судье — мужчине с собачьими ушами и старомодном парике — поднять руку:

— Продолжайте.

— Да, Ваша честь. Как вы знаете, у меня есть причуда четвертого — предчувствие опасности, поэтому я был уверен, что Риша не причинит мне зла. Даже когда все думали, что она хочет убить меня, я знал, что это неправда, и несоответствие не давало мне покоя. Мне нужно было узнать, почему эта милая девушка стала злодейкой, что толкнуло ее на неверный путь, — тот вздохнул. — Мне хотелось спасти ее.

Все присутствующие ахнули, а камера приблизила лицо Изуку еще больше. Кацуки поймал себя на мысли, что смотрит на него, затаив дыхание и приоткрыв рот, восхищаясь, как когда-то Всемогущим. Тот казался непокорным, таким… свободным. Нервно облизав губы, Кацуки подался к экрану теснее.

— Когда мы оказались у Риши дома, она не сделала ни единой попытки причинить мне зло, накормила и рассказала свою историю. Ее родители умерли, став жертвами разрушений от схватки со злодеями, а они с сестрой остались без средств к существованию, поэтому она была вынуждена помогать грабителям. Как много людей оказывается в такой ситуации? Как много жителей Японии теряют своих близких и не получают помощи от государства? Согласно статистике, каждый пятый терял кого-то в случаях, связанных с разрушением города, и никто никогда не помогал их семьям. Как много хороших людей вынуждены стать злодеями только потому, что оказались в подобной ситуации?

И снова зал наполнился шепотом, в котором вдруг послышался надрывный женский плач. Объектив камеры переметнулся на сотрясающуюся в рыданиях девушку, закрывшую лицо ладонями. Ее обнимал сурового вида парень, чьи губы были сжаты настолько сильно, что превратились в белесую нитку. Судья постучал молотком, призывая к тишине.

— Я прошу суд освободить Ришу под мою ответственность. Уверен, она покажет себя гораздо лучшим героем, чем злодеем.

— Но как же взрыв, которая обвиняемая учинила в своем доме? Взрыв, который чуть не лишил жизни про-героя Динамита? — на экране появился худой как палка человек с раскосыми лисьими глазами — кажется, адвокат обвинения.

Кацуки дернулся: значит, это и было официальной версией случившегося? Черт побери, он и не думал, что его ошибка станет еще одним камнем в огород Хищницы! Та не заслуживала подобной клеветы, а Кацуки никогда бы не стал прикрываться невиновной. Словно в ответ на его мысли, камера показала опущенную голову обвиняемой. Та сидела на скамье, сжавшись в дрожащий ком и обняв себя руками, боясь даже взглянуть на присутствующих.

— Это ложь! — гневно воскликнул Изуку. — Я повторял и буду повторять, что взрыв произошел не по ее вине, а Динамит пожертвовал собой, чтобы дать нам время, чтобы выбраться из дома.

— Так кто же причастен к взрыву?

— Динамит расскажет вам, когда сможет давать комментарии.

— У меня больше нет вопросов, Ваша честь.

— У меня тоже, Ваша честь, — добавил еще один человек в костюме, которого Кацуки еще не видел.

— Вы можете сесть, господин Мидория, — судья стукнул молоточком. — Суд уходит на совещание.

Не веря своим ушам, он оторопело глядел перед собой. Изуку что… защищал его? Выставлял в белом свете, когда он знатно проебался? Какого черта задрот создавал ему образ героя, когда он чуть не угробил их с Половинчатым жизни?

На экране снова появилось улыбающееся лицо журналистки, и та снова начала обсуждать происходящее, а перед глазами Кацуки все еще стояли упрямые и горящие непокорным огнем зеленые глаза. Что, мать его, произошло?! Почему Деку умолчал о его провале? Трансляция вдруг сменилась его ухмылящимися фотографиями и рассказом о том, как Динамит страдает от ожогов, полученных в результате спасательной операции, а потом десятками интервью с очевидцами, которые были уверены, что он спас аж двух героев из первой десятки и рискнул собственной жизнью. Все вокруг восторгались его самоотверженностью и силой, его исключительностью, и Кацуки затошнило от отвращения к самому себе.

Он сидел, закрыв уши руками, но все равно слышал эти лживые восхваления, эти мерзкие оды о том, какой он замечательный, боролся с желанием сорваться с места и рассказать правду прямо сейчас.

Не нужно было и говорить, что слушание закончилось в пользу обвиняемой, ее оправдали в зале суда, а когда через две недели Кацуки вышел из больницы, его рейтинг поднялся на девятое место, сместив Половинчатого во второй эшелон.