Far From Fine (1/2)
And I'll try to delay what you make of my life</p>
But I don't want your way, I want mine</p>
I'm dying and trying</p>
But believe me I'm fine, but I'm lying</p>
I'm so very far from fine<span class="footnote" id="fn_32385694_0"></span></p>
семь недель назад</p>
Многоэтажка, в которую зашел Шото, почти ничем не отличалась от той, в которой поселился он сам. Те же большие окна, кидающие на стены косые лучи света, минималистичное оформление и консьерж, пускающий в подъезд только с подтверждения хозяина. Это было одно из зданий, квартиры в котором снимали только герои, поэтому хозяин особенно пекся об их конфиденциальности. Впрочем, знаменитого Шото консьерж пустил и так: ему даже не потребовалось говорить о назначенной встрече, чтобы без препятствий пройти внутрь.
Проехав на лифте до седьмого этажа, он вышел в коридор, который ничем не отличался от того, что располагался снизу. Однотипные темные двери вели в квартиры жильцов, одна из них, в самом конце, оказалась приоткрыта. По мере приближения к ней музыка, доносившаяся изнутри, становилась все громче и громче, когда же Шото распахнул дверь, его буквально снесло громкими басами, одновременно обволакивая душным дымным маревом. Прихожая на контрасте с пустой лестничной клеткой оказалась завалена вещами. Везде, куда ни падал взгляд, что-то лежало или стояло: одежда, обувь, коробки, несколько мусорных мешков, от которых пахло гнилым и протухшим. Сморщившись, Шото перешагнул через один из них:
— Есть кто живой? — его крик слился с музыкой.
Осторожно переступив через что-то еще, смутно напоминающее женскую юбку, он увидел красноволосую голову Киришимы, выглядывающую из прохода в конце коридора.
— Хей! — махнул тот рукой. — Иди сюда, ладно?
Шото молча кивнул и продолжил свой путь вглубь квартиры, с интересом оглядываясь по сторонам.
Удивительно, но совсем недавно это место было домом для двоих. Шото приходилось бывать здесь лишь однажды, несколько лет назад, но он прекрасно запомнил эту прихожую - чистую и светлую, с вереницей фоторамок на стенах. Сейчас же она скорее напоминала ночлежку: бежевые стены заляпаны, занавески — любовно выбранные Изуку — наполовину задернуты. Лишь голые гвозди напоминали о том, что когда-то на стенах висели фотографии улыбающейся влюбленной пары.
Он прошел дальше, мимо закрытой комнаты, откуда и доносилась музыка, и направился на кухню. Там царил такой же кавардак, как и в прихожей: везде громоздились пивные банки, бутылки, коробки из-под пиццы и еды навынос. На столе коробок было столько, что казалось удивительным, как гора еще не упала. Посреди всего этого великолепия и обнаружился Киришима: тот методично собирал мусор в большой пластиковый мешок. Шото остановился на пороге, скрестив руки на груди и не спеша первым начинать разговор.
— Ты за вещами Мидории-куна? — прокричал ему Киришима. — Я не знаю, куда Бакубро их сложил. Тебе придется спросить его!
Шото нахмурился:
— Ты не разговаривал с ним?
— Он заперся в спальне! Я отпер квартиру запасными, стучал в дверь, но он, кажется, не услышал!
Одноклассник развел руками, показывая, что сделал все, что мог. Вздохнув, Шото покачал головой — кажется, ему все-таки придется побеседовать с Бакуго. После того, что тот сделал с Изуку, он не мог быть абсолютно уверенным, что не вмажет ему, как только увидит.
Дверь в спальню и правда оказалась заперта: Шото постучал несколько раз и подергал ручку, чтобы убедиться. После этого он хорошенько пнул ее, но все равно не получил никакого ответа. Песни сменяли одна другую, тяжелые и ударяющие по перепонкам, а терпение Шото все уменьшалось и уменьшалось. Следующий, более сильный удар снес дверь с петель. Грохот от того, как она упала на пол, прекрасно вписался в адскую звуковую какофонию, шедшую изнутри. Чуть ли не вслепую перешагнув порог, Шото пошел вперед: туда, где по его соображениям, должно было находиться окно.
Когда пальцы нащупали занавески, он резко отдернул их в стороны, а потом распахнул створки, впуская в спальню свежий февральский воздух. Ему казалось, что вот-вот перед ним появится разъяренный Бакуго, который станет кричать и ругаться, как это делал обычно, но ничего подобного не произошло. Секунды шли, музыка продолжала надрываться, а дым постепенно выветривался, возвращая четкость окружающим Шото предметам.
Обернувшись, он не поверил своим глазам.
На двуспальной кровати лежали трое. Обнаженные, с переплетенными конечностями, две темноволосые макушки и одна светлая — прекрасно ему знакомая. Одна из девушек спала на животе, бесстыдно разведя ноги и положив голову на руку Бакуго, вторая полулежала на нем, прижимаясь огромной грудью и закинув бедро на живот. Вокруг на полу и тумбочках стояли пустые бутылки, пепельница ломилась от окурков. Шото обвел эту картину со всевозрастающей яростью, чувствуя, как внутри все клокочет от негодования. Буквально пару часов назад он видел Изуку, сломленного и едва подающего признаки жизни, который через силу ел и постоянно молчал. Сидел, обнимая грязную футболку своего драгоценного «Каччана», и отказывался ее стирать, потому что это была единственная вещь, оставшаяся от Бакуго. Который что? Развлекался с девицами буквально через несколько дней после расставания? Так легко забыл спустя всего-то несколько дней?!
Резко шагнув к кровати, Шото схватил того за руку и бесцеремонно выдернул из постели. Бакуго покачнулся, сонно заворчал, а в следующий миг резко выдохнул и широко раскрыл воспаленные и мутные глаза. Кажется, какая-то часть опьянения выветрилась из него с одним четким и жестким ударом в живот. Но на этом Шото не остановился, перехватил паршивца поудобнее и ударил снова, еще и еще — со всей силы, со всем переполняющим душу гневом. Девицы так и не проснулись, песня выводила очередной бешеный ритм, а Бакуго согнулся в три погибели, кашляя кровью. Еще один удар пришелся ему по спине, от него тот упал на пол, распластался беспомощно, выпятив задницу и царапая ковер ногтями.