Глава 14 (2/2)

Стальные пальцы вцепляются в волосы, больно тянут, и она хватает его за руку, пытаясь уменьшить боль. От удара в живот дыхание перехватывает, она хрипит и бьётся в его руках.

Наконец Саске отпускает её, и Сакура падает навзничь, потеряв точку опоры.

Если бы она знала за что, возможно, тогда ей было бы легче.

Она сжимается на полу, руки судорожно прижимаются к животу, ей кажется, что если она их опустит, то весь кишечник просто вывалится наружу. Следующий удар ногой приходится по пояснице. Вскрикнув, Сакука помимо воли выгибается, и он снова хватает ее за волосы, оттягивая голову назад, обнажая шею. Девушка послушно отклоняется вслед за его рукой. От боли никак не вздохнуть и из глаз льются слезы. Кулак с обручальным кольцом в кровь разбивает ей губы. У нее свободны руки, и она пытается оттолкнуть его. Не потому что это поможет, просто в бессознательной попытке хоть как-то защититься.

Хотя в Цкуёми это невозможно. У нее уже были возможности убедиться в этом.

Тяжелая рука наотмашь бьет ее по лицу, и Сакура чувствует, как из носа тоже начинает идти кровь.

Саске тяжело дышит, она слышит его дыхание, чувствует его рядом.

— Бесполезная шваль… — брезгливо роняет он и поднимается на ноги одним плавным движением.

— Саске… — шепчет Сакура сипло, сама толком не зная зачем.

— Не смей меня жалеть! Слышишь? Не смей! — кричит он — и пинает ее с размаху ногой. Удар приходится прямо в незащищенный бок, и Сакура вскрикивает, чувствуя, как по подбородку течет кровь из разбитых губ и носа. — Не смей!

Он кричит что-то еще, но она уже не слышит слов, только чувствует удары, сыплющиеся на нее.

Когда-нибудь это закончится. Всегда заканчивалось… Сакура, сжавшись в комочек, повторяет это про себя, как мантру. И когда наконец удары прекращаются, она даже успевает подумать, что еще легко сегодня отделалась.

Пока не чувствует, как ее переворачивают на живот, а под животом не оказывается какой-то плотный валик. Подол ночнушки задран, руки привязаны к какому-то столбу прямо перед ней. Из носа сочится кровь, дышать получается только ртом, от металлического привкуса на языке ощутимо подташнивает.

— Саске… Пожалуйста… — просит она хриплым шепотом, все равно зная, что он сейчас уже не остановится.

Ладони — одна горячая, другая — обжигающе холодная — ложатся ей на ягодицы, раздвигая их.

— Раздвинь ноги, — велит Саске. Его голос спокоен, нет и следа той ненависти, которая сквозила в нем всего несколько минут назад.

— Не надо… — просит Сакура снова.

— Ноги, — повторяет ее муж почти ласково, и, всхлипнув, девушка все же подчиняется.

Потому что здесь и сейчас она не может совершенно ничего. Ко входу в ее тело прислоняется что-то очень холодное.

— Будь хорошей девочкой, расслабься, — советует Саске — и это что-то очень холодное с трудом проникает в ее влагалище.

Она совсем сухая, от ощущения, что внутри словно рвется что-то, Сакура шипит сквозь зубы. Однако самое широкое место уже в ней, и дальше становится терпимо.

— Вот и умница.

Он медленно вытаскивает предмет из нее — и тут же загоняет обратно. И снова вытаскивает.

Сакура снова шипит сквозь зубы — и оборачивается.

У Саске в руках кунай.

— Будешь орать — другим концом вперед засуну, — обещает он, и Сакура застывает от страха. Ладонь ложится ей на ягодицу, отодвигает в сторону, и колечко куная прижимается прямо к анусу. Девушка заставляет себя глубоко вздохнуть. Если удастся поймать это движение на выдохе…

Еще бы Саске ей это позволил.

Кунай втискивается в нее ровно на вдохе.

Боль от проникновения почти насухую, ощущение холодного металла — прямо там — все это на миг ослепляет Сакуру. Чтоб не заорать она вцепляется зубами в собственное плечо. Шершавый бинт, которым обмотана рукоять куная, больно трется внутри, раздирая нежную плоть. Сакуре даже кажется, что Саске все же обманул ее и вставил кунай лезвием вперед. Однако, когда он его все же вытаскивает, мышцы болезненно растягиваются, выпуская металлическое кольцо, — чтобы снова протестующе сжаться, когда оно опять устремляется внутрь. Это не боль. Это какое-то запредельное ощущение беспомощности, нанизанности, от которого хочется выть в голос и умолять о пощаде.

— Саске… — пытается она дозваться мужа, когда он дает ей еще одну передышку, но он не слышит, кунай снова протискивается внутрь.

— Терпи, — бросает он ей.

Какое-то время ничего не происходит. Кунай все еще в ней, Сакура чувствует его внутри, мышцы дрожат от боли вокруг инородного предмета. Боль становится терпимой, но Сакура знает, что это еще не конец.

И к ней снова прислоняется холодный предмет.

— Саске! — вскрикивает она, но кунай уже протискивается в нее, трется внутри ее тела о другой кунай, прямо через тонкую перегородку мышц, и Сакура кричит в голос, от страха, от какого-то животного ужаса, потому что она почти уверена, что сейчас в ней что-то сломается.

Саске позволяет ей это.

По лицу текут слезы, смешиваясь с кровью и соплями, дышать получается только ртом, Сакура неосознанно пытается проползти вперед, спасаясь от боли, но ледяная рука ложится ей на поясницу и почти без усилий удерживает ее на месте.

— Хватит, Саске, пожалуйста, хватит, — Сакура хрипло шепчет это, потому что сорвала голос. Он оставляет кунаи внутри нее, и тут клитора внезапно касаются тонкие пальцы. Так неожиданно, что Сакура вскрикивает. Она сухая, и даже такое простое прикосновение причиняет почти боль.

Видимо, Саске облизывает пальцы, потому что теперь они легко скользят по клитору, и Сакура с ужасом чувствует, что начинает возбуждаться. Ощущения настолько яркие, что она всхлипывает, утыкается лицом в согнутые руки.

Боль все еще чувствуется, но она отступает, становится терпимой и почти не отвлекает.

— Я всегда знал, что тебе такое нравится, — светским тоном замечает Саске. Он больше не двигает кунаями, и Сакура почти стонет под его руками.

— Мне не… — пытается оправдаться она, но пальцы так настойчивы, что Сакура срывается на стон.

— Тебе — да, — передразнивает ее Саске. — Ладно, я буду добрым. Можешь кончить — и будем возвращаться.

Сакура сама не замечает, как начинает стонать от каждого его движения, чуть двигая бедрами, чтобы было приятнее.

Оргазм такой сильный, что она кричит в голос, словно сбрасывая с себя всю пережитую боль.

Именно в этот момент Саске выдергивает из ее ануса кунай, и крик превращается во вскрик боли.

Второй кунай с громким лязгом падает на пол сам.

В следующую секунду Сакура уже снова лежит на кровати, глядя в темные глаза мужа, недоуменно моргая.

Дрожь поднимается из низа живота, проходит по всему ее телу, губы начинают жалко прыгать, слезы наворачиваются на глаза.

Саске морщится.

— Ну-ну, вот только истерик не надо… — ворчит он и откатывается на свою половину кровати, отворачиваясь от Сакуры.

Девушка поспешно прикусывает палец, чтобы не разрыдаться в голос. Ее трясет от пережитой боли, ей кажется, что она все еще чувствует вкус крови во рту.

Оставаться в этой кровати, в этой комнате, в этом доме становится невозможно. Сакура буквально скатывается с кровати, на подгибающихся ногах идет к выходу и с тихим шорохом задвигает за собой сёдзи.

Саске слышит, как она идет к входным дверям, как шуршит, закрываясь, входная дверь, и в доме снова становится тихо.

Саске спокоен. Если ей нужно порыдать в одиночестве и немного подумать о своем поведении — да ради бога.

Вздохнув от надвигающейся головной боли, Саске поудобнее устраивается на своей стороне кровати. Если не удастся заснуть до того, как начнется мигрень, придется вставать искать лекарства.

Саске все же надеется заснуть.