Часть 9 Последний разговор с Ильей. Я увожу из Таиланда единственный сувенир. (1/2)
Голова с чудовищной силой болела. Не помогли две таблетки: та, что я выпила утром и та, которую я проглотила минут двадцать назад. Я проснулась в три часа дня. Времени для сборов у меня оставалось не так много, поэтому я старалась быть серьезной, раздумчивой. Старалась ничего не упустить, ничего из вещей не забыть, а также собрать все документы. Нужно было учесть все нюансы. Ведь я улетаю сегодня и вряд ли когда-то вернусь. Было грустно, конечно. Но я упорно гнала от себя грусть и просто старалась четко решать задачи по мере их поступления. Я знала: решение разных задач очень хорошо помогает от грусти!
Илья уже довольно долго не беспокоил меня. Я вообще не ощущала в номере его присутствия и очень надеялась, что мы не встретимся, а мне удастся уйти спокойно. Если бы мы столкнулись, о «спокойном уходе» можно бы было забыть. Я осознавала, что сильно ударила по его самолюбию вчерашним своим поведением. И даже если мы с ним не были парой, все же он был моим спутником, приведшим меня на ту вечеринку. Я не испытывала чувства вины, ничего такого. Просто понимала, что вчера обидела его.
Я собиралась с ним поговорить, но позже. Сейчас у меня сильно болела голова. Мои нервы были оголены в связи с недавними событиями, клубок которых я пока не распутала и не прочувствовала их еще до конца…. Нет, сегодня было бы некстати мне видеться с ним. Но мы столкнулись неожиданно, как только я вышла из своей комнаты.
Он сидел в кресле, в гостиной, и смотрел, как я выкатываю за собой чемодан. (Я захотела сама нести его до нижнего холла и отказалась от услуг менеджера отеля) Всегда предупредительный со мной ранее, в этот раз Илья не поднялся, чтобы помочь мне. В местном белом халате, распахнувшимся на груди довольно сильно (он этого не заметил, или специально продумал образ?), с красиво уложенными волосами, надушенный своими противными духами!..
Он сидел в этом кресле, по-видимому, уже давно, поджидая моего выхода из комнаты. Ведь рано или поздно я должна была появиться, не так ли? Вид его был не очень довольным. Увидев меня, застывшую со своим чемоданом и непрестанно заваливающимися на бок сумками, неловко пристроенными на ручке, он произнес:
– Садись, Светик, поговорим.
– Ладно, поговорим, – спокойно отозвалась я, отпустив ручку чемодана и оставив сумки на полу.
Я присела на пуфик, стоящий посередине комнаты и уставилась на Илью. Какое-то время мы сидели молча. Затем он спросил:
– Ты решила уехать? Прямо сейчас?
– Да, я улетаю. Уже забронировала билет.
– Странно, конечно, – проговорил он, опустив голову вниз и очень внимательно рассматривая свои руки, – так рвалась в Тай… Хотела многое видеть… Почему ты все-таки решила уехать?
– Илья… – Начала я и дальше не знала, как продолжать. Чтобы разговор не перерос в ссору, нужно было подбирать и выверять каждое слово.
– Илья, я решила уехать, вот и все. Спасибо за все. Может, мы уже поговорили, и я… пойду?
– Мне хочется знать, за что ты со мной так! Что я тебе плохого сделал? – вдруг закричал он.
Лицо его сильно покраснело. Меня испугало такое его лицо. Я видела таким его впервые. Поднялась, решив как можно скорее выйти из номера, спуститься вниз и уехать подальше. От разговоров с ним, от вида его, от этого мерзкого запаха… Почему-то сейчас он был мне чрезвычайно противен. Я не могла объяснить такие вот резкие перемены своих чувств, которые начались еще вчера утром в отношении этого человека. Он продолжал, распалившись и повышая голос:
– Ты понимаешь, в какое положение поставила ты меня вчера перед всеми этими людьми? Я чувствовал себя дурнем, ничтожеством! Моя пара, с кем я пришел, ни слова не говоря, ведет себя как… как шлюха!.. Снимает мальчишку и развлекается с ним всю ночь! Все видели там, все! Как вы уходили вместе.
– Илья, ты перегибаешь. Давай потом мы спокойно поговорим. Сейчас мне нечего тебе сказать, правда, Илюш… Никто никого не снимал. Прости, что сделала тебе больно.
– Ах! Прости!.. Да ты не знаешь! – Он уставился на меня, сверля меня глазами, все еще сидя в кресле, но вцепившись в подлокотники с силой. Напряжение его и сила эта, с какой он держался за кресло, придавали его голосу особую мощь: