Тот парень (2/2)

- Больше вопросов нет, Тимоти.

- В смысле? - опешил он.

- Я согласен.

Вот только не надо говорить мне что я лох доверчивый. Я наблюдаю за Тимоти не первый год - как-никак, я сейчас на третьем курсе, а он уже дописывает магистерскую. Он чуть выше меня ростом - а я и сам не мальчик-с-пальчик, метр восемьдесят. У него угловатые, чуть неправильные черты лица - такие, как были бы у Алена Делона, будь его родители испанцами. Он танцует, как поет, и ходит, как танцует; и с его харизмой мог бы вертеть политикой всего университета или уже иметь приличные рабочие контакты во взрослой предвыборной кампании, но он, что характерно, нигде не светится. Одна девчонка говорила, что мельком видела его в очень пафосном консультационном центре. Вроде как он что-то втирал дядькам в цивильных пиджаках. Но видела мельком, дверь сразу закрыли, она просто шла мимо и вообще наверное ей показалось.

Я был уверен, что меня он и в лицо не опознает, не то, чтобы знать по имени. Где Тимоти и где ребята с факультета химии, в наших вечно пятнистых джинсах? Костер, палатка, гитара, пухленькая добрая девушка с большой грудью - вот о чем мечтает хороший естественник в перерыве между мытьем пробирок в лабе и синтезом очередной неудобосказуемой дряни. А не золотистые кудри аспиранта, стоящего на ступенях соседнего факультета, и не то, как его губы смыкаются вокруг маленькой сигареты.

Физическая боль, пхе.

Что ты знаешь, милое летнее дитя, о боли.

С другой стороны, нельзя и сказать, чтобы я был в Тимоти влюблен. Я бывал в этой жизни влюблен, спасибо, больше не хочу. На Тимоти у меня - стояло. Ну а чего, вот тоже проблема, мало ли на кого еще у меня стоит, в мире миллионы привлекательных людей, да и видели бы вы, как двигаются некоторые лошади, ммм.

Но как бы изнемогать по людям, которым я безразличен, я не могу себе позволить. Видел я, что бывает с людьми, которые преследуют объекты своего обожания или просто теряют в их присутствии человеческий облик и начинают пускать слюни. Нет.

С третьей стороны - как он сказал? - он рекомендовал меня?...

Я отдышался, стоя у окна. Тимоти сказал, что остальная часть разговора даже не очень телефонная и предложил подъехать лично. У меня было всего несколько минут на взять себя в руки, чтобы не встретить его с бледным носом и каменной эрекцией.

Когда он снова позвонил, и коротко сказал - Я внизу, спускайся, - я уже успел не только успешно подержать себя в руках, но и вымыть руки после этого. Что бы там ни был за разговор, стравить сексуальную панику не помешает.

Я даже подумал, не закинуть ли под язык полтаблетки недопроверенного ноотропа, к тестированию которого имела некоторое касательство лаба моего руководителя, но решил, что не в этот раз. На мозги эта дрянь работала уверенно, но вот кровоснабжение кожи она меняла в достаточно странном режиме, а мне не хотелось в разговоре с Тимоти вдруг пойти красными и белыми пятнами.

Он бибикнул снизу, я взял куртку и спустился.

- Кинь-ка телефон сюда, - он открыл бардачок и подал пример - засунул туда свой.

- Секретность? - удивился я.

- Да я все расскажу сейчас, поймешь. Далеко никуда не пойдем, я куплю нам по кофе с круассаном и посидим над каналом, вон в той стороне, я пробил по картам, там сейчас немного народу.

Я кивнул и вкинул телефон в его бардачок. Старик Фрейд бы причмокнул губами от нюансов этого жеста, я же только прикинул, что у меня там может быть ценного или предосудительного. Деньги? Заработаю новые. Нюдсы? Да кому интересны мои нюдсы, если же их кто опубликует, я еще может и благодарен буду. Доступа к лабораторной работе в телефоне нет.

Он запер машину, кивнул мне с улыбкой, от которой стало холодно в животе, и спросил:

- Тебе брать с молоком?

Я молча мотнул головой. Только черный. И не сладкий.

Мы шли, прихлебывая каждый из своего стаканчика. У Тимоти на запястье болтался пакет, пахнущий выпечкой. До канала всего-то три квартала идти, а мне становилось все тревожнее - так старательно он смотрел вперед и так задумчиво улыбался перед каждым глотком.

- У тебя такой вид, как будто ты как минимум хочешь позвать меня замуж, - наконец не выдержал я.

Тимоти вздрогнул, вытаращился на меня так, как будто только-только заметил что я иду рядом с ним - и вылил половину стакана себе на щегольской аранский свитер.

- Ты что? - испугался я, - ой, ты обжегся?

- Да есть немного, - огорченно сознался он, швырнул недопитый кофе в мусорку, стащил через голову свитер, запутался в нем рукой с пакетиком, содрал пакет с руки, вручил мне, доснял свитер, тоже повесил мне на руки и стал дергать туда-сюда, проветривая, белую - ну то есть уже не вполне белую - нормкоровскую футболку.

- Так. Поговорим прямо здесь, - сказал он оглядевшись, - а то блин, я тебя недооценил похоже. Короче. Есть у меня один знакомый постдок. Такой же би как и мы с тобой. Мы с ним как-то трепались о предыдущей конфе, на которую он ездил, и вот он сказал одну штуку от которой мне с тех пор покоя нет. Что мужчина ничего не понимает в женской половине реальности, потому что в нашем опыте нет ничего напоминающего свадьбу.

- В смысле? - удивился я.

- Во всех традиционных культурах свадьба для женщины это одновременно и величайший триумф, смена статуса. И величайшее горе - она покидает один мир ради другого. Но что еще более важно - это величайший позор. Все смотрят на нее и думают - сегодня ее будут ебать.

И она знает, что сегодня ее будут ебать.

И тот, кто - сидит рядом и тоже знает, что именно сегодня она в его власти, там дальше как пойдет, но сегодня - по любому что он захочет то и будет... Ну, кроме случаев, когда там еще и его собственный господин приходит за своей долей праздника, но ее и в этом раскладе никто не спросит. Но боже упаси, чтобы кто-то хоть вякнул, что с ней это бывало раньше - даже хоть именно с женихом. Сейчас-то от смысла происходящего одна фата осталась, а раньше же они лицо не зря прятали.

- Ох, - сказал я, собрав мысли в кучку. Какое странное представление... И вдруг я вспомнил, как этажом ниже соседка праздновала девичник и как после трех часов веселых криков там настала тишина и тихие голоса уговаривали кого-то перестать, а этот кто-то горько и безутешно рыдал тоненьким голосом.

- Нас будет двенадцать, - твердо сказал Тимоти, глядя мне в глаза исподлобья, - и в первый день своего месяца каждый станет невестой, и выйдет на праздник одетый именно так, чтобы было видно, кто он и что он. И одиннадцать ночей - не подряд, конечно - будет впускать к себе, один за другим, мужчин, которым не вправе будет ни в чем отказать. А остальные месяцы у каждого будет одна ночь, когда он будет входить к невесте, и делать с ней все, что захочет. Убивать нельзя, конечно. Сильно портить нельзя.

Так ты выйдешь... В том числе за меня... замуж?