Ангел помощи. (2/2)
Поэтому Олег, аккуратно делавший попытки заговорить о неприятном, уходил в вопросы о будущем, настаивал на каком-либо хобби. Они вместе начинали вязать, рисовать, шить и играть на гитаре. Слава перестал обращаться к нему на «Вы» и в целом стал чувствовать себя свободнее и безопаснее с ним, в его доме.
Всё больше времени он стал проводить в телефоне, даже натыкался на обсуждения собственного дела. В статье, которую он не стал открывать, потому что боялся увидеть одни конкретные имя и лицо, была в общих чертах передана его история — о том, как сейчас вёл и позиционировал себя абстрактный Слава (судя по отсутствию его имени в комментариях, его личностях осталась засекречена) и какие предположительно зверства творил его прошлый доминант, основное всё же рассказывалось из его последней сессии, сразу же нашлось много свидетелей, которые подтверждали, что бедного абстрактного Славу постоянно мучали, выжимая из него не только все соки, но и кости, и кожу и всё, что ещё может остаться после этой выжимки. В комментариях его в основном поддерживали, нельзя было понять по аватаркам кем является пишущий — сабмиссивым или доминантом, — однако некоторые в возмущении приводили свои примеры: «Я чувствую себя незащищённо, когда такие доминанты имеют право такое творить, то, что я сабмиссив — не значит, что я вещь», «Я, как доминант, не понимаю как можно дойти до такого уровня неуважения, просто нелюбви к человеку. Это какой-то дикий пережиток прошлого, не хочу уподобляться ему, но так хотелось бы, чтобы все подобные индивиды либо в аду горели, либо вернулись в свой двенадцатый век», «И представить не могу, что нужно делать с человеком, чтобы он, невзирая на всё, оставался рядом, это домашнее насилие над сабами! Почему этот гандон ещё не сидит? Алё, где наше правосудие? Как вообще можно было допустить подобную ситуацию? Куда смотрели организаторы сессий?».
Через ещё одну неделю, Слава уже увереннее говорил о том, что понимает, как к нему плохо относились. Социальные сети воздействовали на него неимоверно сильно, у него каждый раз болезненно сжималось сердце, когда он читал слова поддержки в свой адрес. Помимо этого, он стал читать сабмиссив, которые по его мнению казались неправильными. Они морально доминировали над доминантами или крутили ими, как хотели. Говорили, что с ними нужно делать, сами покупали себе нужные игрушки или аксессуары для сессий, а потом делились своими яркими сабспейсами и красивыми фотографиями. Слава принимал это с большим трудом и совсем не понимал.
К концу второй недели у Олега он стал хотеть сессий. Без них прошёл уже месяц, всё зажило, они были у врача, который подтвердил, что тело полностью восстановилось. И ел Слава всё, что ему давал Олег, поэтому чувствовал с физиологической стороны себя очень бодро. А читая разные восхищённые посты из социальных сетей и вспоминая, как раньше проходили его дни, он, цепляясь когтями себе о строгий чёрный свитер, о плечи и грудь, очень тихо и неуверенно просил Олега провести ему сессию. Хотя бы лёгкую.
— Ты действительно этого хочешь? — осторожно спросил Олег, ставя перед ним чай. — Подумай, пожалуйста, тебя никто не заставляет, если не хочешь — не нужно. Ты должен быть готов к этому морально, а не только физически.
Слава долго думал, опустив голову и перебирая пальцами ткань свитера. В итоге он уверенно кивнул и вслух сказал:
— Мне это нужно.
Олег кивнул, согласился. Либо по привычке, либо по ДС-статусу и внутреннему ощущению, но Слава стал нуждаться в сессиях. Олег надеялся, что это будет через более длительный период, но возражать не стал. Понимание и принятие себя во время сессий очень важно для его личности в целом, для его психического состояния.
— Договорюсь, чтобы тебе устроили сессию на следующей неделе, хорошо?
Слава кивнул и очень слабо, но искренне улыбнулся.
Этот свитер ему очень шёл, и Слава чувствовал себя в нём комфортно, хотя порой ему и было жарко. Одежду «подаренную» Олегом он не носил, но и от строгих костюмов в последнее время стал отказываться. Днём он прогулялся с Олегом до парка и обратно, не более часа. Затем они пообедали, провели совместный разговорный сеанс, во время которого Слава старался честно рассказать, что чувствует. Но толком ничего не отвечал. Либо повторял за Олегом, либо упрямо сжимал губы. Чуть свободнее он рассказывал о своих увлечениях. О том, на кого был подписан и что пытался сделать. Например, что недавно он начал читать книгу. Но забросил её на третьей странице. Или, что попробовал что-то нарисовать акварелью, но получилось очень плохо. Олег поддерживал все начинания, объясняя, что всегда сложно что-либо начинать, из-за неуверенности или боязни, что всё по итогу будет плохо получаться. Но в такие моменты главное не забывать, что великие художники имели неимоверно много часов практики, что их жизни состояли по большей части из постоянного рисования. И чтобы научиться рисовать или играть на каком-либо музыкальном инструменте, или вязать классные свитера, или мастерски заниматься любым другим делом — необходимы время и практика.
Слава после этого разговора был воодушевлённым. Он вернулся к себе в комнату, налил воды в стакан, разместился на полу с ровной спиной и положил рядом гитару. Достал бумагу, акварель и кисти. Попробовал нарисовать пейзаж. Рисовал долго, вырисовывая то со средоточенностью, то с агрессией какие-либо детали. Но по большей части рисование акварелью его успокаивало и завлекало. Порой он гладил струны гитары, прислушиваясь к приглушённой мягкой мелодии, которую издавала та на столь лёгкие касания.
Итоговый рисунок сушился на подоконнике. Славе он не нравился, но в его взгляде на своё творение была гордость. На кровать он завалился уставшим и довольным. И заснул минут через пятнадцать очень крепко.
Утром он проснулся минут за десять до того, как Олег приготовил завтрак. Успел почистить зубы и вернуться в комнату посмотреть на свой рисунок. Подсохшим в нём даже был какой-то шарм, хотя большую часть Слава бы вырезал. С низу раздался крик. Олег звал его к столу. Каждый раз, когда это происходило, Слава вздрагивал и на пару секунд терялся в пространстве, словно охваченный чёрной вуалью.
— Приятного аппетита, — улыбнулся Олег. — Начинай есть, я ещё кофе себе не сварил.
Слава кивнул и только после этого взял в руки ложку. На завтрак была пшённая каша. Олег её хорошо делал, она получалась мягкой и очень вкусной. Пожелав ответного приятного аппетита, он стал есть.
— Я договорился о сессии. В следующую среду к часу. Может быть, у тебя есть какие-либо вопросы?
Слава прожевал, проглотил и отставил от себя тарелку с недоеденной кашей. Посмотрел куда-то в сторону задумчивым взглядом. Он не мог и есть, и говорить одновременно, сколько бы Олег не говорил, что это нестрашно. Не «говорить и есть одновременно» — этого лучше действительно не делать, так как можно подавиться, а просто во время еды порой останавливаться для разговора. Так можно было быстрее ощутить чувство насыщения, ведь между порциями проходит больше времени и еда успевает пройти до какого-то этапа переваривания в кишечнике. Но Слава, хоть и кивал, соглашаясь, не мог себя к этому приучить и каждый раз откладывал еду до того момента, пока разговор не закончится.
— Что из себя представляет этот центр?
— Ты о нём что-нибудь слышал? В общих чертах Ангельский Центр Помощи — это место, куда могут прийти сабмиссивы, которые получили какую-либо травму на сессиях или от доминанта. В центре помогают убрать фобии, помогают разобраться в себе, в каких-то случаях передают дела в суд. С тобой обратились не в скорую помощь, а сразу позвонили в наш центр. Я там тоже работаю, как ты, наверное, понял. Мы сразу отвезли тебя в нашу проверенную больницу, а дело передали в суд; в первый же день, как к нам обратились, мы запретили твоему доминанту как-либо с тобой связываться или к тебе приходить. У нас государственный центр, поэтому все наши действия регулируются законом, мы и есть закон для доминантов. С другой же стороны, как я уже говорил, центр — это помощь. Есть несколько Ангелов. Я Ангел Сострадания — твой духовный наставник. Мы сессии обычно не проводим, мы являемся личными психологами, родителями или опорой для раненых. На всякий случай объясню — раненый это тот, кто имеет проблемы, связанные с различными сессиями, разные триггеры, будь то боязнь высоты, темноты или недоверие к любому доминанту.
— Я не боюсь высоты, темноты и не не доверяю доминанту, — нахмурился Слава. Он выглядел немного враждебно. У Олега зачесались руки сделать заметку в дневнике, что Слава не понимает, почему является раненым или не хочет этого признавать, но во время разговора он не хотел этого делать и приковывать к своим записям лишнее ненужное внимание.
— Для начала необходимо провести сессию, чтобы это проверить. А там уже посмотрим, что будет дальше. В любом случае, твоё самочувствие меня ещё не устраивает. Касаемо Ангелов Помощи и их части в центре. Их всегда несколько. Два — самый минимум. Обычно три-четыре, и несколько новеньких, которых ещё толком не допускают до сессий. Они все видят, что с тобой происходит. Один из них будет проводить с тобой стандартную сессию. Видят они через большое стекло, увидишь короче. Так много необходимо, чтобы советоваться по поводу допустимости того или иного действия и не только. В любом случае их стесняться точно не нужно. Знаешь, в психологии, где один не знает, что нужно делать, находится пять с ответом, из которых только один может помочь. Вещь это сложная. Твои доминанты будут меняться, чтобы ты не привыкал к кому-то конкретному. Вопросы?
— Если у меня всё будет в порядке, дальше я могу проводить сессии не в центре?
— В таком случае я постараюсь найти тебе доминанта, или ты можешь предложить кандидатуру, но в любом случае мне потребуется проверить его на надёжность. Я являюсь твоим попечителем, так что все твои сессии в любом случае согласовываются со мной.
— Если у меня будет доминант, ты перестанешь быть моим попечителем?
— Да, всё верно, но не сразу. Первое время я буду порой интересоваться твоим здоровьем, ментальным и физическим. Просто чтобы удостовериться в отсутствии рецидива.
Слава на это хмыкнул и вопросов больше не задавал, его идеальная осанка немного испортилась, но в середине завтрака он вспомнил об этом и выпрямился. Потом пошёл к себе в комнату.
Всю неделю он дожидался среду, а в саму среду вскочил от волнения в шесть утра, долго не мог придумать, чем себя занять, поэтому стал рисовать акварелью натюрморт.
В такси Олег обратил внимание на его волнение, хоть и скрытое за всё той же ровной осанкой и безэмоциональным лицом. Предложил перенести сессию на другой день или вовсе её отложить для более стабильных времён. Слава отказался и ещё сильнее выпрямился, взгляд увёл в сторону.
Здание центра, как говорилось ранее, было трёхэтажным. На первом этаже была неплохая столовая, туалет и несколько неизвестных кабинетов. Им нужно было на третий этаж. Сам по себе он никак не отличался от остальных, такой же чистый и простой, в тёплых кремовых тонах. Они прошли до самого конца этажа к белой двери. Олег постучал два быстрых раза и один короткий, отошёл. Дверь открылась.
Была в этом какая-то мистика, заставившая Славу застыть в неуверенности за Олегом и сжать за спиной кулаки.
— Сейчас сессия уже подходит к концу, — сказал появившийся в дверях Денис, он вышел и они втроём отошли метра на четыре. — Ну, как у вас дела?
— Намного лучше, да, Слава? — спросил мягко Олег, тронув того за локоть.
Слава нахмурился, как только увидел Дениса, на вопрос Олега он будто бы и не обратил внимания, только на касание к себе, его лицо из-за этого ещё сильнее пошло волнами, а брови слегка надвисли над глазами в непонимании.
— Нормально. Вы Ангел Помощи? — спросил он наконец, возвращая взгляд Денису. Тот мягко улыбнулся своими острыми губами и кивнул.
— Да, Слава, я Ангел Помощи и один из твоих доминантов на это время. У нас всего пять Ангелов Помощи в команде, первое время будешь работать только с тремя. Со мной, Артёмом и Мироном. Сегодня с Мироном, я вас представлю, когда освободят комнату. Прежде чем начнём сеанс, хочу добавить, что все сессии будут проводиться под присмотром всех Ангелов, включая твоего наставника, то есть Олега. Время выстраивает Ангел Помощи, с которым у тебя будет сессия. У тебя нет боязни быть обнажённым в присутствии незнакомых людей?
— Нет.
— Хорошо, если вдруг будет некомфортно, захочешь остановить сессию — только скажи.
Дверь открылась и из неё вышла высокая девушка в коротком сиреневом облегающем платье, она попрощалась со всеми из комнаты и отдельно с Денисом, после чего ушла к лестнице, цокая каблуками. За ней вышел мужчина и поравнялся с Денисом. Они были в целом похожи, по росту, по комплекции, оба лысые, и у обоих голубые глаза, только у Дениса более острые и холодные, а у пришедшего более мягкие и тёплые, как сверкающий лёд и спокойное море. Пришедший улыбнулся, тепло и открыто, протянул руку для приветствия, поздоровался с Олегом.
— Привет, Слава, да? Я Мирон, у нас с тобой сейчас будет сессия, приятно познакомиться.
Слава недоверчиво оглядел его руку, его татуировки и его внешний вид. Большая мешковатая одежда, толстовка с капюшоном и большим кенгуру, светло-чёрные спадающие джинсы, белые кроссовки. Татуировки на фалангах и шее. Вид неподходящий для врача или серьёзного человека, по крайней мере Славу он не убедил и руку он пожал с большим недоверием.
— Мирон — хороший специалист, — почесав щёку, сказал Денис. — Недавно из тура вернулся, знаешь, Ангельского. Книжку написал. Бестселлер, так что руки у него надёжные.
— Как звучит-то, — усмехнулся, прикрыв на пару секунд глаза и разведя губы в широкой улыбке, Мирон. — Боже мой, и как официально, как я рад, что не работаю с бумагами, там было бы, вероятно, столько же пафоса.
— Я бы тебя и не допустил до своих бумаг, ты из них самолётики складывать будешь, — огрызнулся Денис.
Мирон приглушённо посмеялся в кулак.
— Почему так неинтересно? У меня дома есть большая книжка по оригами, — промурлыкал он. — И вообще, будь у тебя меньше работы, вместе бы скатались.
— Не спорю, что сходка лучших Ангелов из каждой страны очень интересное занятие, но тебе этот формат подходит явно лучше. К тому же у меня нет крутой книжки и такого владения языками.
— Wie Sie sagen, werde ich nicht argumentieren. Комната свободна, можем начать сессию. У тебя есть какие-либо неприятные моменты, Слава? Верёвки, темнота, одиночество, что-нибудь из любой области БДСМ?
Его тон стал посерьёзнее, он встал рядом, провожая других взглядом в спину и сам неторопливо стал идти к двери. Слава незаметно пожал плечами и осторожно стал идти в его темпе.
— Нет, я всё могу вытерпеть.
— Мгм, нет, Слава, ты не понял мой вопрос. Я не спрашиваю тебя, что ты можешь вытерпеть, я спрашиваю, есть ли что-либо в сессиях тебе неприятное? Отталкивающее? Это разные вещи. Направо, да, заходи. Скамейка прямо, раздевайся полностью. Ну так что?
Они вошли в тёмную комнату, где были помимо Олега и Дениса ещё трое человек, и сразу же вошли в следующую дверь, попав в огромную комнату, поделённую на шесть секторов. На почти равном расстоянии друг от друга стояли разные сооружения для БДСМ, в самом дальнем углу была конструкция для подвесов. В конце комнаты, вернее даже помещения, потому что оно было очень большим по размеру, стояли тёмные невзрачные шкафчики. Пол и стены были выполнены в бетонном стиле, но холодно не было, голыми ногами ощущалось, что пол был мягким. Мирон снял с себя только кроссовки, оставшись в чёрных носках.
— Нет.
— Думаю, ты недостаточно со мной честен, но, если ты так в этом уверен, ладно. Сейчас сессия будет проходить за этим «столом». Садись коленями, взгляд в сторону смотровой. Сейчас принесу необходимый реквизит.
Слава нерешительно кивнул, ещё раз оглядел комнату настороженным взглядом, но быстро пришёл в себя, махнув головой и направившись к самой ближайшей конструкции. Огромное затемнённое окно, в которое ему нужно было смотреть, ощутимо действовало ему на нервы. Он не знал, куда девать глаза, поэтому в ожидании просто опустил голову. Мирон вернулся скоро, поправил его немного, стал накладывать на ноги верёвки. Верёвка была обычной по фактуре, но чёрного цвета, шириной в два пальца.
— Бондаж и Порка — основные дисциплины в БДСМ. Их любят все в той или иной мере. Как ты к этому относишься? — говорил Мирон в процессе перевязывания.
Слава не двигался, смотрел всё также вниз, на вопрос мотнул головой и коротко ответил:
— Как и к другим дисциплинам.
Мирон хмыкнул, аккуратно провёл пальцами по Славиной спине, прошёлся ровно по зажившему рубцу острой формы. Болеть он не должен был, но Слава вздрогнул и сильно напряг мышцы. Мирон извинился и попросил его расслабиться.
В итоге картина получилась следующая: стол представлял из себя две довольно массивные балки, между которыми отсутствовала третья. К этим двум балкам поочерёдно Мирон привязал Славины икры, зафиксировав тем самым его на одном месте. Следующей шла его верхняя часть, Мирон сделал из верёвок шлейку, протянув их под грудью и подмышками, от шлейки верёвки шли на плечи и предплечья, с них тянулись к двум параллельным вертикальным столбам. Они были высокие с засечками на разных уровнях, из-за чего можно было выбирать разные позы для сабмиссива. Мирон наклонил Славу градусов на тридцать пять от прямого угла, наклон в итоге получался несильным, но ощутимым, если напрягаться.
— Поёрзай, — сказал Мирон, закончив свою работу и отойдя в сторону оценить результат.
Слава с самого начала выражал лёгкий скепсис к тому, как на него аккуратно выкладывали слой за слоем верёвки, которая толком и не ощущалась им. Но когда попробовал поёрзать, осознал, — у него поменялось лицо на более волнительное, — что держало его крепко. Пальцы ненароком сложились в кулак, но быстро стыдливо разжались.
— Не туго? — пытливо поинтересовался Мирон.
Слава мотнул головой, добавил короткое «нет».
— Сейчас разогрею тебя флоггером. По-хорошему, это лучше делать сразу, а также перед сессией нужно разминаться. Это простые правила, про которые многие забывают. Сейчас сессия у нас скорее пробная, много времени она не займёт и нагружать я тебя сильно не буду, так что разового могу пренебречь этой рекомендацией.
— Совсем не займёт много времени? — негромко уточнил Слава.
Мирон хмыкнул и подошёл ближе. В его руках болталась чёрная маска.
— Нет, но точно не знаю. Это зависит от тебя и твоей реакции. Ты говорил, что не боишься темноты. Надену тебе маску?
Слава медленно кивнул и прикрыл глаза. Вскоре весь мир погрузился в полную темноту, на затылке завязался узел. К горлу подступил ком.
Мирон медлил, нарочно, потому что боялся или изучал, может быть, созерцал, но он медлил, и это нервировало Славу. Он идеально продолжал держать позу, в которую его посадили, несмотря на то, что его должны были держать верёвки. Глаза он сжимал сильнее, чтобы темнота раскрашивалась яркими кругами.
Наконец на спине стал играться дождик от слабых ударов флоггера. Сила нарастала с каждым третьим взмахом, потом с каждым вторым, но не переходила на тот уровень, когда можно было бы застонать от острого покусывания. После спины флоггер разогрел задницу, и спина и последняя разрумянились, по ощущениям слабо тлели.
Скоро это закончилось. Был перерыв около минуты. Пальцы раза два складывались в недокулаки.
После перерыва удары возобновились розгой. Сначала по спине, потом по пятой точке, всё с той же нарастающей силой. Рука у Мирона была лёгкой и набитой, он идеально контролировал силу удара и точность. Он демонстрировал педантичное распределение ударов по всей доступной области для битья.
— Мне это не нравится, — сказал ровным голосом Мирон. — Когда я тебя прошу расслабиться, я хочу, чтобы ты расслабился. Плечи, спина, ноги, все мышцы. Ты напряжён. Сессия в таком случае теряет всякий смысл, ты не принимаешь удары, а терпишь их.
Слава слабо дёрнулся, словно его кольнуло в сердце. Он негромко попробовал прочистить горло и опасть в верёвках. Расслабиться. Как ему казалось, получилось. Мирон стоял с непроницаемым лицом и качал головой.
— Первым делом сегодня после сессии или завтра поедешь на массаж, — сказал он всё тем же серьёзным голосом, без ноток прежней теплоты и кротости. По Славиному затылку прошла дрожь, он сжал пальцы в кулаки и на этот раз не разжимал их секунды три-четыре.
Вокруг было темно и тихо. Слава напрягался и расслаблялся, у него кружилась голова и сердце начинало учащённее стучать. Вдруг голос возник спереди, почти снизу. Мирон присел на корточки.
— Ты не на пытке, Слава. Не нужно терпеть через силу. Если что-то не нравится — говори. Кляп я тебе не надевал.
— Я не терплю через силу, — уязвлённо бросил Слава. — Я могу и сильнее выдержать.
— Зачем? Сильнее я бить тебя не буду в любом случае. Если ты хочешь более сильные удары — заслужи их. Расслабься. И если я увижу и пойму, что ты действительно спокоен и расслаблен, я сделаю так, как тебе больше нравится. Или на пробу попробую увеличить силу, чтобы ты сравнил и понял, что для тебя наиболее комфортное. Сейчас — расслабься, расслабь мышцы спины и рук, ты никуда не упадёшь, если это сделаешь. Верёвки удержат тебя от падения. Я помогу тебе не падать, поддержав рукой, если ты этого боишься или не доверяешь тому, как я тебя связал.
— Я этого не боюсь, — огрызнулся Слава. — И я расслаблен.
— Хорошо, — примирительно сказал Мирон прохладным голосом. — В таком случае с флагелляцией я закончил. Сейчас изменю немного тебе положение и ты проведёшь в покое десять минут. Устраивает?
— Да, — пробормотал Слава.
Мирон стал развязывать верёвки на его руках, вернул ему практически ровную осанку, с незаметным наклоном вперёд, руки сложил за спиной, обвязал и привязал, как и раньше, его к соседним балкам, которые удерживали ему спину в одном положении из-за одинакового натяжения с двух противоположных сторон.
— Время пошло.
Время остановилось. Остановилось через минуту или пять секунд. Остановилось или просто стало медленнее идти. В черноте завелись тени с острыми длинными руками, похожими на ножницы хирурга, улыбка, мрачная, с оскалом из скальпированных зубов. А в ушах смех. Уа-а-а-а-а, но с шипящей «х», почти неслышной, проглатываемой. Смех везде, смех только в голове, он тихий, но его слышно отовсюду. Он нервирует и не даёт дышать. В горле ком, руки потеют, пальцы хватаются за верёвку в ужасе. Они тонкие и длинные, скрипят от каждого движения. Им страшно, пока страшно сердцу. Ведь он опять остался один. И насколько? Время — маятник, огромный, просто громадный. И он очень медленно проходит все свои обороты.
— Я здесь.
Как капля светлой воды в чёрное ядовитое болото. Своим падением она заглушила смех. Он не один, его не оставили. Это просто сессия. Но за ним смотрят. И если что… Он утонет, он точно утонет, пойдёт на дно к…
— Я здесь. Не беспокойся. Я не уйду.
Слава был уверен, что не менялся, что его лицо оставалось таким же непроницаемым, но его почему-то ловили. Каждый раз, когда в мыслях он был на грани, ему протягивали руку, запрещая, как обычно, падать в эту пропасть.
— Тебе страшно?
Он не ответил. От вопроса было страшнее, чем от действительности. Но в молчании, в полнейшей темноте таился самый настоящий и злой, свирепый страх. Его нужно было бояться, он просыпался только от тишины. Но всё равно Слава не отвечал, словно ему было нельзя это делать.
— Дыши спокойно, — наставил бестелесный тёплый голос. — Слышишь, как дышу я?
Слава прислушался. Да. Он слышал. Кивнул.
— Молодец, дыши вместе со мной. Расслабляйся. Слушай.
Он слушал. На вдохе он делал свой вдох, на выдохе свой. Сначала опережал, потом отставал, затем устал и поравнялся, дышал точь-в-точь, уплывал на лодке по чистому красивому озеру. До тех пор, пока не увидел на том берегу ядовитый оскал и острые ножницы в виде рук не полезли в его лодку. Дыхание пропало, он опять остался один. Наедине с собой и своими страхами, заточённый в…
— Я здесь.
Каждый раз одна и та же фраза заставляла выплывать наружу и дышать спокойнее. Без неё было холодно, руки дрожали и сердце билось в неправильном ритме.
— Давай ещё раз. Ты молодец. Успокойся и дыши со мной вместе. Тебе станет легче, если ты расслабишься и позволишь телу чувствовать. Освободи голову от плохих мыслей.
— Я не могу, — прошептал едва слышно Слава.
Мирон подошёл сбоку, положил ему на спину тёплую ладонь. Сказал:
— Дыши. Вместе со мной.
Он дышал и словно переворачивался в горизонтальное положение, тело улетало, ложилось на руку, которая держала, не отпускала, никого не подпускала. В темноте, почти расслабившись, был тёплый ветер и злые тени пока что не появлялись. Но только показалась часть, острый ноготок, как Слава вздрогнул и сильнее вжался в ладонь на спине.
— Молодец. На сегодня хватит.
Мирон снял с него маску.
— Ты молодец, — мягко говорил он, пока снимал верёвку. — Не переживай, всё закончилось. Сейчас встанешь на ноги.
— Это всё? — неверяще спросил Слава.
— Да, на сегодня это всё. Думай о чём-нибудь хорошем.
— Я не боюсь темноты, — обиделся Слава.
Мирон на пару секунд остановился от развязывания, но после невозмутимо продолжил дальше, параллельно отвечая:
— Ты много чего боишься, но больше всего ты боишься того, что можешь чего-либо бояться.
Первая верёвка с плеч отпустила руку, за ней скоро развязалась и другая. Мирон подошёл к Славе спереди, слегка присел, чтобы быть почти на одном уровне.
— Первым делом обещай, что будешь пробовать расслабляться. На сессиях и дома. Если будешь думать о связывании, представляй, как ты лежишь в тёплой ванне с пузырями и морской солью. Если не лежал, попроси Олега, пусть тебе устроит хотя бы один такой вечерочек. Обязательно сходи на массаж, и не один раз. На первом этаже у нас есть отделение, где проводят массажы. Или в любое другое место. Неважно. Когда научишься расслабляться, поймёшь, какие именно страхи тебя окружают, а мы поможем тебе от них избавиться. Хочешь что-то сказать?
— Как я могу понять страх? — с волчьим взглядом спросил Слава.
— Страх, если по литературному, это когда тебя тащат на дно, как бы ты не сопротивлялся, но тебя без твоей воли куда-то утаскивает, кто-то раздирает тебя на части. Страх заставляет напрягаться, чувствовать себя незащищёно. Если у тебя нет страха — тебя никто не трогает. Ты спокойно наслаждаешься тем, что имеешь. Но чтобы понять эти эмоции — успокойся, отдохни и прими себя, научись расслабляться. Это тебе не выставочный шибари, где для красивой картинки нужно держать конкретную позу. Пока что твой предел семь минут, из которых Нирваны ноль… Так не должно быть, Слава. Сейчас я развяжу тебе ноги, ты не пойдёшь резко одеваться, а осторожно встанешь и будешь минуты две-три разминаться. Синяков на теле у тебя не останется, все покраснения пройдут в течение нескольких часов.
— К чему такие сложности?
Мирон продолжил невозмутимо его развязывать.
— Это необходимые меры безопасности. Если будешь отказываться разминаться, мы будем делать это с тобой вместе, если откажешься и так, значит тебе не нужны сессии, мы их приостановим. Отучайся от мысли, что БДСМ — это когда тебя связывают до посинения и бьют, пока не сломается палка. Ты знаешь, что из себя представляет БДСМ?
— Знаю, — буркнул Слава и, когда последняя верёвка покинула его ногу, резко попробовал встать.
Мирон перехватил его за плечо, грубовато. Глаза смотрели пристально, осуждающе. Присмиряюще. Слава сглотнул и уставил свои глаза в пол, продолжил дальше аккуратно спускать ноги и медленно вставать.
— Расшифруй аббревиатуру БДСМ, — попросил тем сковывающим прохладным голосом Мирон, пока наматывал на руку верёвку, чтобы аккуратно сложить её в шкаф.
— BD — Бондаж и дисциплина, — осторожно стал отвечать Слава, слабо разминаясь и косясь на Мирона. — DS — доминирование и подчинение. SM — садизм и мазохизм.
— Три принципа БДСМ?
— SSC — безопасность, разумность, добровольность, — перечислил, как на уроке в школе, Слава и посмотрел на Мирона, не понимая, что может услышать и заранее этого опасаясь.
— Разминайся лучше — твоя безопасность. Она состоит из огромного количества факторов, среди которых огромную роль играют те, которые представляет сабмиссиву доминант. Зачастую именно у доминанта проводятся сессии, именно на его территории, именно он приобретает большую часть реквизита и именно он что-либо делает с сабмиссивым, поэтому эти три принципа в первую очередь ограничивают доминантов в их правах, чтобы они не переходили границы. Безопасность, разумность — чтобы тебе потом не было плохо, чтобы ты потом не лежал в больнице, нормально ходил, не без ноги или со сломанным позвоночником. Добровольность — твоё согласие, осознанное. Которое влияет на твоё понимание БДСМ головой. Которое влияет на твоё ментальное здоровье. БДСМ — это не игра одного человека, это не развлекательное мероприятие для одних лишь доминантов, это набор самых разных инструментов и действий, чтобы получить удовольствие, удовлетворение обоим её главным участникам, то есть доминанту и сабмиссиву. Это обязательное условие. Ты нарушаешь сами принципы БДСМ, когда терпишь, вместо того, чтобы получать заслуженное удовольствие. Если бы нам не нужны были эти вечные сессии, у нас бы не было всё это регламентировано на судебном уровне. Твоё нарушение идёт из-за того, что ты раненый. Что с тобой плохо обращался твой прошлый доминант. Я не хочу на тебя давить или заново ломать тебя, только помочь тебе по новой взглянуть на БДСМ и научиться получать от него наслаждение, которое ты и должен был получать изначально. Прости меня, пожалуйста, за столь длительную речь, надеюсь, что я загрузил тебя ровно настолько, насколько нужно, чтобы ты не впал в негативное состояние. У тебя не кружится голова, ничего не болит? Хочешь что-нибудь спросить?
К концу этого длинного монолога голос у Мирона стал мягче, примирительнее, но начинал он строгим менторским тоном. Слава его слушал, не мог не слушать по разным факторам. И, если честно, он чувствовал себя очень странно. Ему хотелось плакать. Он молча мотнул опущенной головой. Мирон подошёл и обнял его, прижал, наклонив, к своему плечу и погладил по голове.
— Я не хотел давить, ты молодец, Слава. Если захочешь, через неделю опять будет сессия. Или не будет, если ты не захочешь. Подумай, пожалуйста, о том, что тебе хочется. Я был очень рад с тобой познакомиться, надеюсь, я тебя не слишком разочаровал. Можешь идти одеваться.
Слава кивнул.
С одеждой он не спешил, пока натягивал брюки — летал где-то у себя в голове. Порой вздрагивал и ускорялся, словно его кто-то начинал гнать. В смотровой его попросили немного подождать Олега за дверью, они хотели что-то обсудить наедине. Слава даже не обиделся, он с задумчивым лицом кивнул и вышел, и всё то время, пока ждал, обдумывал свои ощущения и слова Мирона. На спине и пятой точке осадочно пекли удары, очень слабо, приятно пульсировали. О них можно забыть или вдруг обратить внимание и улыбнуться. Но из-за чего не получалось улыбнуться, так это из-за другой стороны сегодняшней сессии. Она была короткая, он был на грани сабдропа, ему было страшно, после чего ему устроили лекцию БДСМ, которые даже в школе рассказывали сквозь пальцы. И объяснял всё тем самым менторским тоном именно Мирон, тот человек, который на первый взгляд показался Славе легкомысленным и слишком слабым для доминанта. Из-за его поведения и одежды. Слава зарёкся судить о людях по внешнему виду.
За дверью негромко происходили обсуждения первой сессии. Как только Слава вышел, заговорил Денис:
— Маска? — возмущённо сказал он. — На первой сессии?
— Мне так удобнее, — отбросил Мирон и сел на диван, широко расставив ноги и уперев между ними руки. — Мне нужно было понять для себя некоторые моменты, а лучше всего это сделать через маску.
— Он сильно раненый, и первое, что ты делаешь — это надеваешь ему маску? Если бы это сделал не ты, а, например, Миша, я б его убил. Что ты хотел увидеть? Логичный страх на всё?
— Страх, отрицание, непонимание, — перечислил Мирон. — Да, мне всё это нужно было увидеть. Он не умеет расслабляться, потому что не доверяет дому, потому что боится сильных и долгих ударов. Он зажат настолько, что если на минуту пробует расслабиться — ему сразу становится плохо и страшно. Он старается говорить по делу, но ему очень, на самом деле, нравится огрызаться, я это, блять, вижу. Но каждый раз, когда он что-либо говорит — его плечи вздрагивают, а голова опускается, словно он ждёт закономерного наказания своим словам. На ближайшие минимум четыре сессии сила удара должна быть ниже средней, он будет провоцировать, обязательно, постоянно будет говорить, что может продержаться и дольше, а выдержать более сильные удары. Только это не так. Пока что никакого морального унижения, повышения голоса, обидных слов, приказов, наказания. Только физическое воздействие. Особенно мне интересно его возбуждение, которого толком нет и на которое он не обратил внимание. Не смотри так, ты это хотел от меня услышать.
— С твоих уст это звучит слишком упаднически, — нахмурился Денис, но кивнул. — Значит на следующей неделе за мной секс-игрушки.
— Ты любишь всякие подобные практики, — поморщился Мирон. — Будешь на следующей неделе?
— Ах, да, у меня «открытка». Как думаешь, может у Артёма выйдет?
— Мгм, что нужно он по итогу всё равно сделает… Не знаю… Ладно, в принципе можно. Мы с тобой потом обговорим, что тебе можно будет делать, а что нельзя, хорошо? — обратился Мирон к Артёму и после кивка того вернулся к разговору с Денисом. — Скажу по итогу так: он долго терпел унижения и боль, которые ему не нравились. Единственное, что мы сейчас в начале пути можем сделать — не делать унижений и показывать другую сторону боли. Уж не знаю, сколько они с тем домом жили вместе и какими у них были сессии, но ему на психику он явно сильно надавил, потому что, надеюсь, что мне показалось, но…
— Но? — повторил Олег.
— Но похоже он искренне верит себе. Точнее тому, что правильно так, как делает он. Не потому что он загнан, а потому что ему это внушили. Но я не уверен и очень надеюсь, что это неправда. Если ему настолько перелопатили психику, мы засели надолго.
В комнате воцарилось неуютное молчание.