[19] c0ns3qu3nc3s (1/2)

— я и не думал, что ты такая конченная. — тарталья открыл сахарницу и закинул в дымящийся чай ровно две ложки сахара. он не сводил глаз с моны, и от этого становилось только не по себе.

— я не знаю, что на меня нашло. — она откинулась на спинку стула и сложила руки на груди, не сводя взгляда со своей чаши, лишь бы не сталкиваться с этими осуждающими её глазами.

— мальчик буквально поставил крест на нормальной жизни ради тебя, а ты ещё и строишь из себя что-то. самой-то не стыдно?

— не так сильно, как тебе хотелось бы.

— зато честно, — когда рыжий усмехнулся, мона решилась посмотреть на него, — значит, теперь у вас всё кончено?

— что? — она нахмурилась, — почему?

— ты его обидела, вины своей не понимаешь, а он к тебе не приползёт, уж поверь мне.

она отпила немного чая и задумалась. конечно, туманное понимание своего проёба было, но недостаточно, чтобы избавиться от образа жертвы. она так уверовала, что страдает больше всех, что не может начать считать иначе.

всё детство прошло в одиночестве: родители пытались добыть хоть копеечку, и всё мегистус с самого детства сама занималась своим воспитанием. в детстве она сама обрабатывала свои ранки, читала книжки и готовила себе еду, в пубертат сама себя поддерживала и с помощью интернета узнала, почему из неё течёт кровь раз в месяц. единственное, чему её смогли научить в свободную минутку — играть в карты и самостоятельно вырывать себе молочные зубы, чтобы не платить за врача.

ей всегда казалось, что она стала жертвой всеобщего равнодушия, что этот мир был слишком жесток к ней, и её жалость к себе росла в геометрической прогрессии. и сейчас, каждый раз, когда ей кажется, что её бросят, оставят, как и родители, когда она в них особенно нуждалась, психика начинала переходить в защиту. как и сейчас — ей было проще обвинить, нежели хотя бы попытаться понять и вникнуть в суть проблемы. она же жертва, все виноваты, но не она. ведь ей было плохо. раньше были виноваты все вокруг, а теперь — скарамучча.

— а где он сейчас?

— а? — кажется, мона отвлекла парня от мыслей.

— ну, скар, — она неловко заёрзала. второй раз повторять было как-то… стрёмно, — где он?

— а… — тарталья положил ложку, которой мешал сахар, на стол, и этот звон неприятно разбавил и без того неловкую тишину, — я высадил его на стройке, он пошел валяться в ногах прораба за место в общаге. не знаю, что решили, он не писал. — для достоверности рыжий проверил телефон и повернул экран к моне — и вправду, ни одной весточки.

— надо будет написать ему самой.

— ха, — тарталья хмыкнул и сложил руки на груди, — у него другой номер. этот дурак спутал телефоны в конфискате, поэтому только успевает заново собирать все контакты.

мегистус прикусила губу. почему-то именно в этот момент в ней очнулось что-то похожее на чувство вины — поведи она себя адекватнее, они бы спокойно обменялись номерами и пообщались о том, как провели месяц в разлуке. но, спасибо своему эгоизму, алкоголю и наркотику за то, что она вновь всё проебала. и здесь нет страшного проебать всё — страшно проебать именно скарамуччу. остальное, как оказалось, для неё не так важно.

— и что теперь делать?

— думать, мона, думать своей головой. — тарталья вскинул брови и вновь начал пилить её взглядом.

поерзав на стуле ещё немного, школьница всё же поднялась на ноги.

— ладно, извини за все причиненные неудобства. мне надо домой.

— отвезти тебя?

— нет, мне надо проветриться.

она уже развернулась, готовясь выйти из кухни, но тарталья окликнул её. повернув голову, она вопросительно глянула на него.

— завязывай с бухлом, девочка.

* * *</p>

никогда родная кровать не казалась такой мягкой: мона ощутила себя самым счастливым человеком, когда впечаталась в неё лицом вниз. в руке она сжимала телефон. он вновь разрывался от уведомлений, но на этот раз совсем не тревожных: у неё хватило мозгов предупредить друзей, что она уходит в очередной загул и волноваться о ней не стоит, поэтому в личку они присылали ей только мемы, домашку и всякие школьные новости. краем глаза она видела, что ей писал дилюк, но общаться с ним никакого желания не было.

вздохнув, девушка перевернулась на спину и уставилась в потолок. что ей теперь делать? завтра нужно возвращаться в школу, где у неё куча долгов, где все одноклассники уже готовятся к выпускным экзаменам, а в её голове совсем другие проблемы. мона уже думала забить на университет — нормально сдать она сможет только два из трех экзаменов, но «нормально» в её случае недостаточно. денег на учебу у неё нет, а на бюджет она пройдет только с божьей помощью. но, наверное, эту мысль никто не одобрит — у отца мир сошелся на вышке, а скарамучча явно не одобрил бы её похуизм по отношению к собственному будущему. хотя, кто сказал, что скар захочет с ней общаться после сегодняшнего? и уж тем более заботиться о ней и её перспективах.

одна лишь мысль о том, что все проёбано, заставляла её плотно стиснуть зубы и сморщиться — лишь бы не реветь. даже если жалко себя. очень сильно жалко. конечно, первым порывом было вновь сбежать от всего, нажраться и забыться, но из головы не выходили те фразы.

«тебе же это нравится, ты упиваешься жалостью к себе и бухлом»

«завязывай с бухлом»

из головы не выходили те взгляды альбедо и люмин каждый раз, когда они узнавали, что она снова пропадала в очередном запое. впервые она поняла, как ужасно все думают о ней. здравая часть рассудка лучами прорывалась через тьму навешивания вины окружающим, та часть, где она понимала, что во всём этом виновата только она сама.

алкоголь появился в её жизни очень рано — помнится, лет в двенадцать она затесалась в очень сомнительную дворовую компанию, где была самой младшей. ребята очень хотели выглядеть старше и круче, поэтому из развлечений у них были исключительно пьянки и курение, и чтобы не быть белой вороной, мона пила со всеми. проблема развивалась очень быстро, и когда она смекнула, что алкоголь помогает ей заглушить те навязчивые чувства одиночества, брошенности и ненужности, её занесло с концами. никто не замечал, что девочка медленно катилась на дно, а если и замечали, то молчали.

компания распалась, а тяга к алкоголю осталась. мегистус запивала все свои неудачи, пряталась за ширмой опьянения от мира, где ей всегда было одиноко и пусто. это казалось единственным верным решением — уйти от реальности в воображаемый мир, где она всегда пьяна. попойки прекратились только на время девятого класса — там ей взбрела идея поступать в колледж, но низкий балл в аттестате не спасли даже неплохо сданные экзамены, поэтому она осталась в школе, где все началось сначала: вписки, сомнительные знакомства, литры алкоголя и множество лиц перед собой.

появление скарамуччи в её жизни далеко не сразу оказало влияние на неё: едва ли она поняла, что испытывает привязанность к загадочному парню из рандомталкера, как поцеловала кэйю на балконе. едва ли она поняла, что любит этого парня из рандомталкера, как позволила незнакомым людям трогать и целовать её.

возможно, кэйа не ошибся, когда назвал её шлюхой.

поддавшись порыву, мона подскочила с кровати и, полная решимости, пошла к шкафу. нужно действовать здесь и сейчас, потому что с каждой минутой бездействия она ощущает, как пропасть между ней и скарамуччей становится всё шире.

* * *</p>

тащиться до строительной общаги от её дома оказалось трудной задачей: жили они на разных концах города, и пришлось спустить половину бюджета на пересадки (остатки, видимо, уйдут на обратный путь). мона даже не знала, удалось ли в итоге скару договориться со своим начальником. как-то вскользь он упоминал, что перед ним у него много косяков, но почему-то ей не сомневалась, что парень использует своё поганое дворянское воспитание и найдет компромисс даже в такой ситуации.

рука замерла у ручки двери: а что делать дальше? она не знает его комнату, а комендант вряд ли пропустит её только за красивые глаза. может, вспомнить вид из окна его прошлой комнаты? безумие. вдруг туда уже кого-то заселили? или она ошибется окном и её сочтут за извращенку? ну и пусть. попытка не пытка, поэтому она пошла вдоль здания, пальцем высчитывая каждое окно. периодически она останавливалась и смотрела на дорогу, чтобы свериться с видом из комнаты скара.

нашла.

неловко помявшись, мона вздохнула и поднялась на носочки. в силу её роста она еле дотягивалась до подоконника, опираясь об него носом. как назло, в стекле ничего не разглядеть, только свои глаза и нос, поэтому она, собравшись с духом, постучала в окно. ответа не было, поэтому она постучалась ещё раз, всеми силами вглядываясь в комнату.

спустя три попытки форточка отворилась и из неё высунулась такая любимая голова: полузакрытые глаза, растрепанные волосы и растерянный вид. кажется, скарамучча спал. когда он проморгался и взглянул вниз, то пошатнулся и ненадолго пропал, после чего выглянул вновь. теперь его волосы были приглажены, а по лицу и не скажешь, что она разбудила его.

— зачем ты пришла?

— поговорить! — мона опустилась на пятки и запрокинула голову вверх. их взгляды пересеклись, и если скарамучча не шелохнулся, то школьница поспешила прервать этот зрительный контакт: теперь стало стыдно. как ей вообще взбрело в голову говорить ему такие ужасные вещи?

— сейчас выйду. — голова вновь исчезла, и мегистус какое-то время смотрела на закрывшуюся форточку. а что, собственно, говорить? «извини, что смешала тебя с дерьмом»? «извини, что пока ты женился, я…», нет, она уже не в ту сторону пошла.

опустив голову, она поплелась к главным дверям. мимо неё пошла толпа строителей в таких же куртках, как у скарамуччи. никто из этих мужчин не оставил девушку без внимания — каждый посчитал своим долгом окинуть её выразительным взглядом, присвистнуть или шепнуть что-то друг-другу, искоса поглядывая на неё.

сглотнув, она взмолилась всем богам мира, чтобы эти люди быстрее закончились. благо, где-то между ними просочился скар, который заметил накалившуюся обстановку. нахмурившись, он демонстративно притянул её к себе за талию и чмокнул в губы. свист сменился на улюлюканье, и когда топот за спиной стих, к великой досаде моны, рука парня исчезла с её талии.

— что ж, поговорим. — скар сложил руки на груди и слегка склонил голову набок. мегистус сникла ещё больше: он невербально показывает, что готов обороняться. видимо, так сильно его задели её слова.

— я… — она поджала губы, подбирая слова. действительно, а что ей сейчас сказать? — …хочу извиниться. за то, что наговорила. ты этого не заслужил.

скарамучча вскинул брови и прикусил губу. он смотрел девушке прямо в глаза, и от этого взгляда ей хотелось провалиться сквозь землю. ну кто тянул её за язык говорить то дерьмо?

кажется, её слов было мало, поэтому он продолжал молчать.

— ну, — продолжила мона, — я не хочу тебя терять. понимаю, наговорила глупостей. прости, я страшная эгоистка, ведь даже не подумала о тебе и твоих чувствах. тебе тоже было нелегко.

последние слова пришлось буквально выдавливать из себя — как же порой сложно переступить своё раздутое эго и признать свою неправоту вслух. она не имела привычки извиняться, но сейчас это было единственным, что она могла сделать, чтобы вернуть расположение самого дорогого для неё человека в этом ебаном мире.

— не молчи, скар. точнее, — пальцы крепко сжимали края пуховика, — если хочешь, молчи, просто прости меня, ладно? я пиздец как сильно тебя люблю. и посрать мне на твои браки, будь у тебя хоть миллион жён, я всё равно всегда буду ждать и любить тебя! прости меня, ладно? — она перешла на шёпот, — я очень сильно люблю тебя. честно. я не должна была всё это говорить тебе.

парень продолжал молчать. они смотрели друг на друга, и мона не понимала, что ощущает — отчаяние или надежду. ей хотелось проникнуть в его мысли, узнать, о чём он думает на самом деле, но он оставался для неё закрытой книгой. каждый раз, когда у всплывала мысль, что она достаточно знает скарамуччу, он доказывал обратное. для неё он останется загадочным странником из рандомталкера, который будет давать ей знать о себе столько, сколько нужно ему.

— я не злюсь, — он наконец заговорил, — и даже не обижаюсь. произошедшее — аффект, спровоцированный употреблением алкоголя накануне. и это куда хуже того, что ты наговорила. ты тянешь себя на дно, мона. как бы я тебя ни любил, я не буду тебя спасать. хочешь валяться в дерьме, беспробудно бухать и херить своё будущее — продолжай, но я это терпеть не собираюсь, уж извини.

— я исправлюсь! — на глаза выступили слёзы. только сейчас на неё полностью обрушился груз вины, стыда и злости, но уже не на скарамуччу. почему он такой взрослый, а она такая маленькая? — я знаю, что сама должна была это прекратить, прости, я…

— передо мной извиняться не надо. извинись перед собой — тебе жить с этим. я в свою очередь могу лишь поддержать, когда это будет нужно, — он притянул её за плечи к себе и заключил в объятия, — всё, успокаивайся.

мегистус ткнулась носом в изгиб его шеи и зажмурилась, чтобы хоть как-то остановить непрошеные слёзы. казалось бы, сейчас не время давить на жалость, но ей хотелось плакать от досады. абсолютно идиотская ситуация, которая вновь выставила девушку идиоткой, маленьким ребенком, не способным встретиться лицом к лицу со своими проблемами. и рядом со скаром было особенно заметно, что пока кто-то рос и развивался, она продолжала оставаться той маленькой и обиженной на весь мир девочкой, которой проще закрыть глаза руками и кричать «я в домике», чем что-то решить.

«просто знай, что если ты спрячешься, оно не исчезнет»

а?

— ты что-то сказал? — школьница повернула голову и прижалась щекой к его плечу.

— нет. — парень качнул головой.

— тогда… — она неуверенно отстранилась от него и слегка опустила голову, вновь избегая его взгляда, — в смысле, что теперь будет?

— а что будет? — не понял её он.

— ну… с нами.

— а что с нами?

— не вынуждай меня это говорить.

— как было, так и останется.

вот же сволочь. вновь увиливает от такого важного вопроса. что ему мешает точно сказать, что между ними сейчас и что он вообще думает? какого черта он продолжает хранить молчание? что значит «как было»? а как «было»? что «было»? захотелось ударить его, да посильнее, чтобы соображал получше. хотя, мона уже смутно понимала, что в области понимания всего спектра чувств у него плохо. либо он всё ещё носит очередную маску, прикидываясь дурачком, пока видит в этом свою выгоду.

— зайдёшь? немного… прохладно тут стоять.

мегистус непонимающе моргнула, глядя на скарамуччу, после чего опустила взгляд и ахнула: да он же в одном свитере стоит! метель на улице! ещё и на ногах шорты, носки да тапки. какой ужас, она вновь не проявила никакой заботы и внимания к нему и теперь даже не знает, как он сам к этому отнесся. «я исправлюсь», — успокаивает себя уже в сотый раз.

— конечно! — силой развернув юношу, она взяла его за руку и потащила к дверям. краем уха она уловила усмешку, но сделала вид, что не слышала этого. стыдно — она бы тоже сейчас смеялась над собой и своей глупостью, не будь она той, с кого тут нужно заливаться смехом.