Хэллоуин (2/2)

Время на миг перестает существовать. Двое так и продолжают стоять, с трепетом вслушиваясь в сердцебиения друг друга. Тишина мягко обволакивала, сглаживая каждый сторонний звук, не донося его до чутких ушей.

-Угу, - наконец, глухо отзывается Альберих, закрываясь еще сильнее.

Дилюк понимающе прикрывает веки и целует рыцаря в висок, на мгновение ему открывшийся. Позволив Кэйе остаться наедине со своими мыслями на пару секунд, мужчина нехотя отстраняет ладонь от таких родных и горячо любимых волос. Реакция Альбериха, тающего от прикосновений ловких пальцев магната, не заставляет себя ждать, и тот недовольно мычит, призывая вернуть все обратно.

-Кай, - ласково шепчет винодел, вовсе опуская руки. - Посмотри на меня.

Кавалерист медленно отлипает от своего ”укрытия” и, мгновенно пересекаясь с влюбленными глазами Рагнвиндра, тут же отводит взгляд, чувствуя, как жар постепенно захватывает тело. Винодел восхищался, любил и любовался каждым сантиметром офицерского тела, включая проклятый глаз, и капитан это чувствовал. Сердце Кэйи Альбериха поднимало бунт, шквал эмоций от страха до щемящей нежности, стоило только Дилюку Рагнвиндру так любяще на него посмотреть. Рыцарь мог бесстрашно сразиться хоть с пятью стражами руин одновременно, но заглянуть в это бездонное винное озеро чужих пленяющих очей... Набрав побольше воздуха в легкие, на случай, если он все же погибнет от разверзающегося цунами внутри, он все же заглядывает в чужие глаза...

Весь запас кислорода тут же выбивается, заставляя Кэйу шумно выдохнуть. Сознание, исчезающее в плену этих странных чувств, напоследок бьёт отчаянную тревогу, но было поздно. Альберих уже переживал легкий тремор, испытывая страх и сомнения перед этим благородным живым величием. Сердцу становится невыносимо тесно в грудной клетке капитана. Он болезненно переживает каждый его удар, не зная, что с собой поделать, а Дилюк, словно на зло, продолжает. Рыцарь был готов поставить: еще чуть-чуть и винокур сочинит самую нежную и славную поэму про своего избранника, а Кэйа не поверит, что эти льющиеся строчки про него. Еще немного и капитан сдаст позиции, проиграя эту битву. Безумно горячие ладони неловко обхватывают противоположные, вызывая крышесносный резонанс. Рыцарь вглядывается в алые глаза, пытаясь отгадать причины такого поведения, но вместо этого попадает в ловушку Рагнвиндра, который только и ждал, пока возлюбленный “копнет” глубже. Лукаво улыбнувшись и склонив голову вбок, магнат оставляет Альбериха в непонимании и, сполна насладившись зрелищем, осторожно касается губами других, чуть искусанных губ, оставляя на них легкое ощущение своего немого присутствия. Кэйа удивленно раскрывает глаза и, не смея прервать это до жути интимное касание, задерживает дыхание. Дилюк не спеша отрывается от желанных уст, довольствуясь произведенным эффектом неожиданности. Сонный и растерянный рыцарь высвобождает свою ладонь и, оставаясь в недоумении, осторожно прижимает пальцы к месту соприкосновения в попытке сохранить трепетное ощущение. Стоит только бедолаге оборвать зрительный контакт, как аловласый ухитряется вновь заполучить внимание стоящего напротив, бесцеремонно отодвигая длинные пальцы офицера. Кэйа негодуя мычит, но долго возмущаться не пришлось. Аристократ нежно и невероятно бережно целует его, не спеша давать надежду на что-то большее. Чуть ли не скуля, офицер медленно погибает в пылком, невероятно жарком ожидании. Нетерпеливо Альберих сам углубляет поцелуй, не в силах более терпеть, за что тут же получает варварский укус за язык от магната. Кэйа болезненно взвывает в поцелуй, но больше не лезет, что послужило Дилюку невероятно странным сигналом и разрешением. Отпустив дрожащие руки, Рагнвиндр касается ладонями рыцарских смуглых скул, большим пальцем огладив поалевшие щеки, и бесцеремонно касается языком чужих потеплевших губ. Кавалерист, верно от необъяснимого волнения, рвано выдыхает. Позволив тому заново набрать кислород, винокур, наконец, углубляет поцелуй, и Кэйа расслабленно прикрывает глаза, доверяя себя всего избраннику…

Дилюк целовал до потери сознания, жадно присваивая внимание, любовь и чувства Альбериха. Рыцарю не хватало воздуха, но его бы вполне устроило, если бы он погиб в руках любви всей своей жизни от недостатка кислорода в крови. К огромному сожалению обоих, аристократ спустя долгие минуты отстраняется, но от того не перестает любяще смотреть на окончательно измотанного капитана. Зная это, Кэйа не решается вновь посмотреть в пленяющие глаза и валится с ног, зная, что его совершенно точно поймают.

-Люк, я так устал… - мямлит он, небрежно махая рукой, что, очевидно, означало, что мужчина бы хотел что-то добавить, но язык и губы, толи от слабости, толи от недавних событий, нещадно заплетались, не давая выразить свои мысли.

-Я знаю, Кай, - лепечет винодел, трепетно перебирая синие волосы. – Ты больше не один. Я буду с тобой, ты это знаешь.

Кэйа кивает, лелея мысли о словах Рагнвиндра.

-Знаю…

***</p>

Шумные, гудящие улицы Мондштадта с самого утра окружали каждого присутствующего в этом свободном городке. Даже рыцарский штаб не укрылся от мирской суеты. Необремененные от службы в этот день бодро щеголяли по штаб-квартире ордена в самых разных костюмах, завершая на сегодня свою бумажную волокиту. Начальство, в кое-то веки не стало пренебрегать представившейся возможностью, принимая гостей в своих кабинетах при полном хэллоуинском параде. Городские таверны, как им и полагалось, работали на всю мощность, добродушно принимая каждого гостя. Из каждого угла, где бы то ни было, доносилось детское чисто формальное: «Сладость или гадость?». Каждый малыш гарантированно получал конфету...

Красные, чуть закрутившиеся кверху рога; до неприличия расстёгнутая белая рубашка с до жути реалистичными пятнами “крови” на ней; бордовый жилет, уж слишком хорошо подчеркивающий соблазнительность этого тела и черный пиджак с ловко пришитыми к нему багровыми крыльями. Кэйа бесспорно был дьяволом искусителем воплоти, принимающий каждый восхищённый вздох в его сторону, как должное. Он, как никто другой знал, как неотразимо сейчас выглядит. Пожалуй, только Дилюк мог бы посоперничать с данным напыщенным павлином, вот только, к огромному недовольству Альбериха, аристократ еще не успел насладится этим зрелищем, уехав на своем самом резвом коне в Долю Англов с самого раннего утра.

Сейчас же, когда рабочая смена была закончена, а в кабинет с минуты на минуту должна была нагрянуть рыцарская свита Джинн, состоявшая из Лизы, Эолы и Эмбер, капитан питал огромные надежды пересечься с занятым магнатом как можно раньше.

Резвые, напыщенные улочки постепенно погружались в необъятно-таинственный мрак, неизбежно отправляясь в праздничную пучину напущенного страха и воющих звуков. Наступало недетское время, и заменив меструю “сладость”, из домов вытекала неугомонная “гадость”, заполняя все пространство пьяным и развязным смехом. Свита неминуемо решает укрыться от слишком веселых, по их мнениям, городских переулков в самом образцовом баре этого города, где сейчас, без всяких сомнений, царствовал чуткий надзор самого Мастера Дилюка.

Таверна охватывает путников, ищущих относительного спокойствия, стойким ароматом дорогих высокоградусных напитков, крепко узаконившихся в воздухе. Приятное тепло с распростертыми объятиями приняло рыцарскую компанию.

Не одно оно с готовностью приняло их с трепетной любовью и заботой в душе. Мастер Дилюк, стоявший этим днем за барной стойкой, радушно улыбается прибывшим, с непривычки зевак вызывая резкий диссонанс. Джинн улыбается в ответ, да так, будто она само воплощение нежного весеннего Солнца и невольно оглядывается на капитана кавалерии, откровенно вылупившегося на своего избранника. Оно и не удивительно. Аристократ успешно подчеркнул свой статус костюмом. Молочная кожа, запятнанная “кровью несчастного ужина”; деланные клыки; белая, достойная самых красивых и сказочных принцев рубашка с элегантными рюшами и красной брошью на воротнике, подвязанной черной тесьмой в причудливом узоре; ох, и, пожалуй, то, что стоило самого чуткого и красочного описания: кудрявые огненные волосы, выдающие в виноделе статную “породу”, крепко связанные в хвост (настолько крепко, что после стольких часов работы мало кто мог бы ткнуть носом Рагнвиндра в грязь, указывая на еле заметный петушок). Лоснящиеся локоны, как это присуще было старой мондштадтской знати, аккуратно и искусно перевязаны лентой, однозначно выполненной мастером под заказ. Концы благородно кучерявились и обрамляли широкие, мужественные плечи Дилюка. Никто из прибывшей свиты не удивился раскрытому от изумления рту кавалериста, ведь, если быть честным хотя-бы с самим собой, бармен был буквально неотразим. Эмбер непринужденно толкает капитана, невероятно тонко намекая, что пора бы ему, наконец, прийти в себя.

-Страшного вечера, господа рыцари, - зловеще лепечет Рагнвиндр, разводя руками в тонких белых перчатках, отлично просвечивающих и подчеркивающих все, что было нужно.

-Ловите меня, - еле слышно шепчет Кэйа, чувствуя, как сердце разрывает его грудь. – Вам того же!

Наконец изрекает Альберих, уводя свою компанию подальше от Его вампирского величия. Казалось теперь, что это не он – Кэйа Альберих дьявол искушения, а магнат, стоящий на разливе.

За винными напитками и приятными беседами, компания попарно редела, пока в конце концов не оставила “несчастного” Кэйу один на один с во всех смыслом прожигающим взглядом винокура. Заметив на входе шумную компанию, капитан с обреченным вздохом забирает свой бокал и благородно уступает юнцам место. Подобравшись, каэнриец со своим самым обольстительным выражением лица занимает свое законное место за барной стойкой прямо перед во всю работающим барменом. Резво пододвинув к тому свою стеклянную емкость, которую надлежало бы заполнить Полуденной смертью, Альберих лукаво, с ярко выраженной смешинкой в голосе произносит:

-Сладость или гадость?

Рагнвиндр машинально отвлекается на голос своего возлюбленного и, услышав его вопрос, усмехается так заливисто и бодро, будто только что выиграл партию в азартную игру, на чьей кон поставил свою дорогую винокурню и каждого жителя прилежащих ей домов. Прекрасно зная, что у Кэйи даже не повернется палец, чтобы совершить в его сторону что-то ужасное, Рагнвиндр произносит уверенно и озорно:

-Гадость.

За таким ответом последовала реакция нечаянных слушателей, удивленно вскидывая брови и с нетерпением ожидая самых безрассудных выходок кавалериста, но тот превосходит самые невозможные представления. Кэйа, ни на секунду не подав вид, что удивлен, спокойно хмыкает и, поболтав остатками прошлого напитка, легким движением кисти посылает бокал по барной стойке прямо в руки магнату. Казалось бы, не заинтригованный более этим очаровательным “вампиром”, Альберих прислушивается к концертной программе, медленно перетекающей в танцевальную.

Стоит только барду бродяжке, как его снисходительно называла когда-то очаровательная малышка Паймон, взять в свои руки “бразды правления” над сегодняшним музыкальным сопровождением, как первые ноты, изреченные его необыкновенной лирой, интригуют слух, заставляя слушателей, растворится в неощутимом пространстве без времени и лишних ощущений. Архонт несомненно, хоть и косвенно, задевал струны людей, докапываясь до самой человеческой сущности. Но всему, хорошо ли это, толи плохо, приходит финал. Благо завершению выступления уличных музыкантов послужил долгожданный хэллоуинский бал. Из темных углов таверны мало-по-малому “выползали” различные “существа”, приглашая друг друга на танец. И, естественно, синевласый дьявол искушения не стал исключением, совершенно нагло и бессовестно приглашая Рагнвиндра, на что тот, позабыв о своем дерзком «гадость», с превеликим удовольствием соглашается.

Осознавая, что в костюмированном плане его статус сегодня ниже, аристократ благородно отдает роль ведущего Кэйе, на что тот галантно кивает головой, стараясь соблюдать каждую мелочную традицию, ловко и невероятно завораживающе смешивая этикет двух своих стран. Дьявол по-хозяйски помещает свою “неотесанную” руку на вампирской талии, второй нежно обхватывая белоснежную ладонь магната. Зная каждую повадку Рагнвиндра в танцах, кавалер умело оправдывает свою ведущую роль, словно опытный кукловод, направляя бармена, искусно открывая каждый неожиданный его талант, не забывая давать тому вовремя отдышаться. Кэйа ухмыляется, каждый раз ловя на себе откровенно завистливые взгляды и гордо задирает нос про себя, как настоящий джентльмен, не позволяя себе сделать такой проступок против этикета на людях. Однако, вся его напускная культурность опадает, стоит лишь музыке стихнуть, людям обратить свое внимание на них, а раскрасневшемуся Дилюку, наконец, разумно на него взглянуть. Под шокированные вздохи зевак, офицер совершенно точно совершает настоящее преступление против бальных устоев, которые четко учили людей в пылу эмоций не целовать своего партнера по танцам.

Альберих, смея только догадываться, какие смешанные чувства бурлят сейчас в праведном аристократе, сжимает в ладони искусственные клыки, варварски снятые с белоснежных зубов винокура. Целует он глубоко, чувственно, заставляя Рагнвиндра окончательно потеряться под его влиятельными пальцами, совершенно точно попадающими по всем доступным чувствительным местам. В конце концов бармен с тихим молящим стоном сдается, отдаваясь на дьявольское растерзание, но стоит ему это сделать, как Альберих отстраняется с невероятно счастливыми, но от того не менее шаловливыми искрами в глазах.

-Вот же чертенок! – Наигранно обиженно восклицает винокур, тут же разливаясь звенящим смехом, чем взывает сладостную улыбку окружения.

***</p>

Оставляя позади звенящие песни и гудящие смешки, разгоряченные и, кажется ничуть не смущенные своим пылким растрепавшимся видом, аристократ и его верный спутник сердца под нежные лучи утреннего солнца, рассекая свободные мондштадтские поля верхом на резвых лошадях, по-прежнему наслаждались обществом друг друга. До утра оставалось лишь пару часов...