Глава 5 (1/2)

Камера Вильсона – физический прибор для наблюдения треков заряженных частиц, изобретённый шотландским физиком где-то в двадцатом веке. Часто ее называют «туманная камера», поскольку она представляет собой некоторую коробочку, внутрь которой нагнетается пар. Такая же цилиндрическая «коробочка» со шлангом и небольшой «грушей» стояла в школьном кабинете моего отца, учителя физики Сэмюэля Вильсона. Он этой камерой вообще не пользовался – ни для демонстрации, ни для каких-то прочих целей. Она просто стояла на полке как некий «сувенир из прошлого». К слову, «из прошлого» – это не про прошлое науки, а кое-что личное из его жизни.

Я никогда не был силён в науках, но образ и информация о туманной камере невольно отпечатались в моей голове. Когда-то давно я частенько разглядывал камеру Вильсона; наверное, я вообще был единственным в той школе, кто хоть как-то удостаивал этот прибор вниманием. Ну, помимо моего отца, разумеется.

И вот сейчас небольшая (размером, наверное, с шляпу-федору, какой была бы шляпа, если бы я её носил) камера Вильсона стояла на тоненьких ножках, уперев в бока тоненькие ручки, и смотрела на меня огромными глазами – вроде бы одновременно осуждая и веселясь.

– Ну? И чего замолчал? – прервала она затянувшуюся паузу.

Я попятился.

Сначала кентавр.

Потом говорящий утюг.

Следом – карась-переросток и тормознутая ящерица.

Теперь ещё и это!

Что-то внутри меня, дававшее мне энергию на то, чтобы я удивлялся, ошарашивался, впадал в шок – кажется, закончилось, и я устало ссутулился.

Новым в этой ситуации было лишь то, что говоривший со мной предмет обладал высоким голосом, а значит, был, по всей видимости, женщиной.

– Дай-ка угадаю, – осмелился я высказать предположение. – Ты была человеком, каким-то непонятным образом оказалась здесь, в «теле» камеры Вильсона и не помнишь ни имени своего, ни прошлой жизни?

– А ну-ка повтори, в чьём-чьём теле? – нахмурилась она.

– Камеры Вильсона…

– Не знаю я никаких Вильсонов, – возразила «девочка». – Но можешь обращаться ко мне Камера, потому что меня зовут именно так.

Голос её звучал уверенно – казалось, словно «человеческого» имени у неё и не было никогда, хотя, если следовать каким-то намёкам на логику этого мира, именем она в прошлом должна была обладать.

– Самого-то тебя как звать? – прервала она мои размышления.

– Вильсон…Чарли, – выдавил я.

– И что ты тут делаешь, Вильсон-Чарли?

– Можно просто Чарли. Я… ну… нахожусь… живу в этом доме, во.

– С этим неприветливым травоведом? – скептически оглядела меня Камера.

– Э… ну… вроде как… да, мы соседи.

– Странные у него соседи, – заключила моя новая знакомая. – Ну да и ладно. Вот что, Чарли. Подсади меня.

– Чего? – не понял я.

– Подсади. Если бы я в тебя не врезалась, я была бы на дереве, а здесь совсем-совсем нет подходящих выступов и кочек, чтобы подняться. Виноват – исправляй!

– Х-хорошо! – выпалил я и нагнулся, чтобы взять её в руки.

Я почувствовал тепло нагретого за день металла. Сама Камера была на удивление лёгкой (впрочем, я не знал, сколько должна весить камера Вильсона), и я осторожно поднёс её к ближайшей ко мне ветке.

Камера тут же ухватилась за ветку цепкими ручками, подтянулась и довольно надёжно встала на дерево ногами. После чего она сорвала листочек, осторожными шагами подошла к краю ветки, нагнулась к моей голове и приложила этот листок мне за ухо.

– За то, что помог, – весело проговорила она. – Ну пока, Чарли, может быть, ещё увидимся!

И она, перепрыгивая с ветки на ветку, ускакала в противоположную моему взгляду сторону.

Весь день несколько раз я ловил себя на мысли, что вот, пожалуйста, мечта сбылась – я в лесу. Прекрасно же: листики всякие, деревья, ветки, я непонятно где, мне не ясно, как я сюда попал, как вернуться домой, возможно ли вообще вернуться… и какие-то совершенно непонятные существа вокруг! Разумные ящерицы, курящие кентавры, неодушевленные разговаривающие предметы, летающая, медь её, рыба!

Не в силах справиться с нахлынувшими на меня мыслями, я стукнул кулаком по стволу.

Отдышался.

Подумал, что сейчас мне оставалось только идти либо спать, либо вешаться, и пришёл к тому на сегодня с меня в любом случае хватит – тем более, Утюг заявляет, что самоубийство – плохая идея, и мне не хочется с ним спорить.

И да, я свыкся с тем, что доверяю мнению предмета для ухода за одеждой. Ну, там ведь заперто чье-то сознание? Мне вообще в этом бреду доверять больше не кому. Абсолютно.

В полной тишине я посмотрел ещё немного на садящееся светило, красной лампой пробивавшееся сквозь ветки деревьев, и пошёл в дом.

Осталось немного времени перед сном, и этот период Утюг решил посвятить моему ознакомлению с его коллекцией сухих растений, которые он хранил в комнате на другой стороне дома.

Мы перетащили в его «травохранилище» керосиновую лампу, которую, как оказалось, Утюг разжигал с помощью выдавленного из какой-то чудо-травы масла. Сгорало это топливо довольно быстро, поэтому я заранее принес ещё бутылку масла, чтобы не бегать за ней по нескольку раз.

Запах в комнате стоял очень странный: пахло и деревом (а я уже выучил, как пахнет дерево), и сухой травой (как-то одновременно и древесно, и нет, но очень приятно). В отличие от основной комнаты, эта была без какой-либо косметической отделки и больше напоминала очень старый, но хорошо сохранившийся деревенский сарай из фильмов про жизнь до двадцатого века. Посередине комнаты стояла деревянная перевязанная волокнистыми веревками деревянная стремянка, на верхнюю ступень которой было водружено несколько плотных коряг, отчего данная конструкция доходила почти до потолка. С потолка, а точнее с балочной конструкции под крышей свисали подвязанные на таких же волокнистых, но более тонких верёвках сухие и ещё сырые увядшие растения. Эти нити спускались также и со стен в пределах роста моего товарища по несчастью. Но, видимо, пространство стены быстро закончилось – растения висели очень плотно друг к другу. Пол помещения был таким же деревянным и весьма исцарапанным.

Находчивость моего нового соседа просто поражала мое воображение: оборудовать под свое единственное увлечение целую комнату с чистого нуля, придумать, как и из чего сделать вполне себе функциональные вспомогательные принадлежности. Но вместе с этим меня крайне печалила его судьба и то, что вот эти все травы и растения остались единственным, чему он посвящал своё существование. Интересно, сколько раз он сам думал или даже пытался покончить с собой до того, как стал противником самоубийств?

Пока я не вызвался помочь, стремянку Утюг долго волочил по полу, при этом явно совсем не испытывая усталости. Самому мне абсолютно не было необходимости на что-то забираться – с моим ростом я мог спокойно дотрагиваться до потолочных балок и отвязывать от них веревочки.

Я как-то не решался сразу спрашивать про камеру Вильсона. Утюг жил здесь совсем один очень долгое время. Если время здесь работает так же, как в моей привычной реальности, то с того момента, как он видел Землю в последний раз, минуло более сотни лет. И если принимать это во внимание – мне было крайне неудобно расспрашивать его обо всём, что взбредет мне в голову. Я всё же еще мало знаком с ним и плохо понимаю, как он относится к разговорам о себе, когда лучше начинать эти разговоры…

А может, ну её, эту тактичность?

– Так жаль, что здесь с бумагой и скотчем трудно, я бы тогда всё в каталогах хранил, а не подвешивал на нитки, – мечтательно проговорил Утюг.

– Знаешь… – начал я, но вдруг выпалил совершенно не то, о чем хотел поговорить. – Какой, однако, странный дом! Зачем ставить две двери наружу и делать две отдельные друг от друга комнаты?

– Не я его строил, он был уже таким, когда я его нашел. Но, собственно, а почему бы и нет? Это ж удобно!

На полу лежало какое-то интересное растение. Цветок, чем-то напоминающий лилию. Лепестки побурели из-за сушки, но я думаю, что они должны были быть красными…

Я глубоко вдохнул – ароматы трав и дерева наполнили мой нос – и резко выдохнул.

– Утюг, а ты не знаком с Камерой Вильсона? – всё же решился я. – Серебристо-серый цилиндр примерно твоих габаритов. Прыткая и быстрая. И с женским голосом.

– С женским голосом, говоришь? – как-то отрешенно переспросил Утюг, – Не встречал. Сколько бродил по лесу – общался только с платлипулами. Эти вроде как вообще бесполые. Ну, ихтиогиппа встречал, да с ним разговор не заладился совсем. Не одобряю я его отношение к травам.

Я ожидал совсем другой реакции. По тому, что Утюг рассказывал о платлипулах, я решил, что он прямо еле терпел общение с ними и был весьма рад моему появлению. Мне казалось, он должен был встрепенуться, начать расспрашивать, что да как, ведь это, возможно, была ещё одна «землячка», как он говорит. Насчет ихтио… кентавра – мне тоже непонятно. Ведь и с ним он вполне мог бы наладить общение. Наверное.

– Странно… – пробормотал я. – А она, похоже, тебя знает. Неужели подсматривала?

– Рыжик, тебе точно не привиделось? – уточнил он с неким сочувствием. – Может, ты сам не заметил, как задремал, да и приснилось…

Похоже, мой вопрос вызвал у него лишь скепсис.