King of the Clouds / Тэхён / 22 (1/2)

Тэхёну всегда казалось, что похороны непременно должны быть мрачными. Этому дню пошёл бы дождь, пошла бы мрачная осень, которую он так любил. Но 4 марта, дата, которую Тэхён невольно запомнит лучше любой самой надоедливой мелодии, удивительно, неправдоподобно солнечный день. Разве не должна вселенная скорбеть вместе с людьми?

— Какое ей дело до паразитов, поселившихся в ней? — звучит в ушах, и Тэхён, грубо вытирая очки краем траурной чёрной рубашки, закрывает глаза.

Когда раздался звонок, он был в Палермо. Из всех стран, где Тэхён побывал за последние десять лет, ему больше всего нравилось в Европе. Он ради забавы даже выучил пару новых языков — итальянский и греческий. Не в совершенстве, конечно, но для комфортной коммуникации и не слишком сложных дискуссий о еде и творчестве — почему-то самых популярных темах — ему хватало.

— 4 марта. Кремация в час в крематории недалеко от Мёндона, точный адрес скину сообщением, — отчитался голос. — Причины естественные, подробности не узнавал, как и было заказано. Что-то ещё необходимо? Поискать церковь? Кладбище?

— Пускай мой прах развеют на Мапо. Мост самоубийств. Символично, правда? Надеюсь, это случится не весной: у нас и так слишком много пыли в это время.

Тэхён всегда восхищался его отношением к смерти. Интересно, какими были его последние слова? Наверняка что-нибудь такое же хлёсткое и бесчеловечное в своём скептицизме.

— Только никаких тяжеловесных кладбищенских плит. Табличка где-нибудь рядом с театром, в котором я вырос. Просто символ, место, куда смогут прийти люди, ищущие вдохновение; начинающие режиссёры, актёры, сценаристы — люди творчества, которые могут увидеть в бедном ребёнке, добившемся высот, себя. Главное, чтобы они не несли венки и букеты. К чему мне мёртвые цветы, если в мире ещё так много живых, которые голодают и не могут расцвести?

Тэхён свободной рукой сильно, желая унять, запереть внутреннюю боль, сжал горло.

— Больше ничего не нужно. Спасибо. На этом всё.

— Принято.

Тэхён надеялся не застать этот момент. Когда-то ему давали «года три максимум», и это внушило веру в чудеса: «если так много времени отвелось мне, то с чего бы с ним было иначе?» Но чуда не случилось.

Память, которую Тэхён теперь почти не использовал — он старался не запоминать ни встречи, ни знакомства, ни беседы, старался жить одним днём, который невозможно привязать к «вчера» или «завтра», — всё ещё хранила людей, которые на него повлияли. Моника, Джису, Джонни, Клэр, Элиот, Аминах, Чонгук, Минхёк — множество судеб. Чьи-то Тэхён был бы не прочь повторить, чьи-то, встретив в книге, поспешил бы пролистать. Но одна судьба в важных деталях повторяла его историю.

— Я бы тоже однажды уехал — обеспеченный бродяга, не сказка ли? Но теперь я живу не только для себя, — сказал однажды голос, который Тэхён, закрывая глаза, часто слышал и потом, когда перестал с ним общаться. Он говорил много того, что Ким озвучивал только наедине с собой; в минуты одиночества, страха, разочарования, радости, тревоги, увлечённости.

В жизни Тэхёна было мало похорон, но он хорошо представлял, как всё это обычно происходит. Больничный морг, неузнаваемое загримированное лицо начинающего разлагаться тела, неузнаваемый запах чего-то сладкого, неестественно приятного, гроб, оббитый атласом, закрытая крышка; пара крупных мужчин — настоящих мясников — грузят гроб в машину, едущую в крематорий; потом оформление документов, скорбящие родственники и знакомые ждут, когда их машина заедет во двор, чтобы гроб погрузили на беззвучную каталку и отвезли в зал для прощания, где работник крематория прочтёт бестолковую речь о том, что надо запомнить усопшего только добрыми и светлыми моментами, потом какие-то слова от родственников — неужели кто-то действительно их слышит? — они подходят к мертвецу, которого отчаянно, до истошного крика беспомощности, хочется назвать просто спящим. Тэхён всё это пропустит. Ему достаточно просто быть рядом.

Без пятнадцати час у крематория появляется машина. Из неё выходит Чонгук. Тэхён сдвигает брови — смешно, но он не ожидал его увидеть — и немедленно переключается на Пьёнгона, его жену Хёсу и Минджу и Доёна. Странная традиция — приводить на похороны детей. Но это ведь не просто дети. Это племянники. Они наверняка любили своего дядю. Разве можно было его не любить? Тэхён обожал его бесстрашие, конфликтующее с жаждой жизни. Но, пожалуй, можно. Многие не любили, даже ненавидели его. Но он никогда не ненавидел их в ответ. Может быть, зря.