10. Двое (1/2)

Королева стояла у окна. Ее распущенные каштановые волосы чуть вздрагивали на ветру, что проскальзывал в покои. Лицо было безмятежным и светлым. Она не любила проводить время в одиночестве, но сейчас это было ей нужно. Когда необходимость прислушиваться к собственным мыслям одолевала больше обычного, молодая женщина уходила в свой чертог. Гулкий шум нескольких пар каблуков не преследовал. Фрейлины не шли за ней по пятам. Лишь одинокое эхо собственных шагов отдавалось в ушах. Ее строгий характер не позволял заводить подруг. Она не была на это способна. Больше нет. За всю свою жизнь королева сблизилась с женщиной лишь однажды. То было еще в юности. То было с принцессой Рейнирой.

Тогда еще девочки делились секретами. За чтением книги септы проводили время в Богороще. Принцесса оказалась единственной, кто из придворных дам поддержал Алисенту после смерти матери. А когда несчастье настигло и саму юную Таргариен, ее подруга была рядом. Спустя годы и пережитые потрясения их былой союз казался ей более невозможным. То был закат беспечных дней, их беззаботной юности. Время прошло. Оно неумолимо прибрало к рукам девичью легкость, выжгло мягкость души. И тогда, когда нынешняя королева вступила в новый для себя жизненный цикл, что-то в ней неизбежно изменилось. Она забыла детские забавы и привязанности.

В редких случаях, окруженная придворными дамами, Алисента наблюдала за ними. Привычные в девичестве сплетни больше не прельщали. Шепот девушек казался назойливым и едким. Но порой раздражение сменялось завистью. Тягучей и липкой. Чувство пробуждалось в сердце тихо, без предупреждения. Королева смотрела в их разгоряченные лица, поглощенные разговорами. Горящие интересом глаза бегали быстро, казались живыми. Сила юности переполняла хрупкие души. Жизнь в таком возрасте казалась простой и ясной. Юные дамы, еще не познавшие горести бытия, казалось, были счастливы. Ей не хватало этой энергии. Жизнь ее сильно отличалась. Время от времени мечты вернуться в юность застигали всрасплох. Но действительность была иной. Ее бытие, ее битва была ежедневной. С самой собой, своими страхами и... с собственной семьей. Наследие, ее долг был куда важнее бессмысленных разговоров за чашкой чая. Преисполненная подобной мыслью, Алисента не несла более свой крест в муках. Она все же волочила его, но делала это с гордостью. Со вздернутым подбородком. Это придавало жизни смысл.

Чаще всего компанию женщине составляли вовсе не придворные, а единственная дочь. Хелейна временами приводила Джейхейриса и Джейхейру с Мейлором. Маленькие внуки вызывали радостную улыбку на лице королевы. Драконы втягивали ее в свои незатейливые игры, слушали рассказы про Старомест и Семь королевств. А когда наставало время прощаться, ласково прижимались к ее ногам, обнимая. Она чувствовала их тепло. Внуки были ласковыми, а души их — невинными. Они, сами того не подозревая, возвращали бабушке чувство легкости. Одиночество, что пожирало изнутри, словно насытившись, делало перерыв. Давало необходимую передышку. Дети были беззаботны. Пока. Однажды и они изменятся. Невзгоды омрачат их юные лица, заползут в душу, вызовут боль. Но сейчас меж ними не было напряжения. Они существовали в гармонии.

Порой Хайтауэр корила себя за безмерную строгость, в которой вырастила своих трех детей. Раньше ей казалось, что это единственный верный вариант. Того желал и ее отец. Но все вышло из-под контроля. Старые суждения оказались ошибочными. Частые семейные застолья выглядели радужно, но лишь для тех, кто не знал правды. Ее дети давно были разобщены, оторваны от матери, отца и друг друга. Эйгон, ее драгоценный первенец, вырос жестоким и гневливым. Насиловал служанок, наслаждаясь их страданиями. Пил больше, чем любой другой человек в замке, позволял грубости. Иногда она находила его без сознания всего испачканного и смердящего. Ей не хотелось более знать, чем он занимался, где и с кем проводил свое время. Его поступки вызывали в ней холодящий кровь ужас. Но любовь к первому дитя была сильнее всего. Сильнее любого кошмара, который он мог учинить. Королева закрывала глаза на его преступления. У нее более не было выбора.

Хелейна, средняя и единственная дочь, не была счастлива. Всегда казалась закрытой и непонятной. Тайну ее мыслей не было суждено постичь, казалось, никому, даже ей самой. Иногда Алисента не знала, как подступиться к ней. Временами, присаживаясь рядом, она пыталась заводить разговоры. Но дочь была молчалива. С возрастом улыбка на ее еще таком молодом лице стала мелькать реже. А когда матушка решила обручить ее с Эйгоном, то и вовсе исчезла. Лишь находясь в компании своих детей, лик Хелейны озаряла радость. И ее вечно грустные глаза преображались. Королева знала. То было ее виной. Она отдала дочь за сына, чья грубость, безучастность и безразличие угнетали ее девочку. Безжалостно резали наполненное мягкостью сердце. Старший сын не был достоин ее. Он лишь делал ей больно, наполняя душу мраком.

Когда сон отказывался навещать покои королевы, она поднималась с кровати и долго сидела молча. Порой Алисента слышала, как плакала Хелейна. Ее крик разрывал ночную тишину. Матери было горько, но она ни разу не произнесла этого вслух, ни разу не навестила ее, лишь тихо вытирая жгучие слезы. Гордыня мешала ей, закрывала взор, словно полуденное слепящее солнце. Она была упрямой, и противилась видеть правду, хоть и все понимала. Ей, как никому другому, было ясно, что уже ничего не исправить. Союз пред Семерыми не мог быть разрушен или отменен. Если бы существовала хоть крохотная возможность сделать это, женщина вцепилась бы в нее всеми силами. Ради дочери. Ради ее спокойствия. Надежда, которую она хранила в своем сердце, оказалась растерзана суровой реальностью. Алисента не желала для Хелейны такой судьбы. Не хотела видеть ее страданий. Теперь же у дочки, подобно ей самой, появился свой крест, который ей придется нести на себе всю жизнь.

Эймонд же, младший ее сын, всегда отличался умом и начитанностью. В отличие от Эйгона он был скромен и молчалив. Его детская теплота льстила ей, хоть часто она этим и пренебрегала. С возрастом вся чуткость его испарилась. Он более не желал проводить свое свободное время с матерью, не оставался в ее покоях подолгу. Лишь изредка радуя короткими встречами. Некогда мягкий мальчик загрубел. Его лицо стало непроницаемым, словно маска. Алисента более не имела понятия что он чувствует, о чем мечтает и думает. Ей было больно, ведь как бы не хотелось, она больше не имела контроля над собственными отпрысками. Все они выросли, оформились, стали независимыми. Удручающее чувство тоски растекалось внутри, заполняло до краев. Она любила их, но не так, как должна была. Не желая снова допустить такую фатальную ошибку, королева пообещала себе однажды, что с внуками все будет иначе.

Алисента долго стояла в тишине, довольствуясь ей. Вдруг дубовая дверь скрипнула и на пороге показался ее младший сын. Жестом пригласив его подойти поближе, она грустно улыбнулась.

— Давно ты не приходил ко мне, — на выдохе произнесла королева-мать.

— Мы видимся почти каждый день на трапезах, — ответил белокурый.

Хайтауэр приблизилась к нему и коснулась рукой его волос, зачесывая выбившуюся белоснежную прядь обратно. Юноша выглядел спокойно, но прикосновения матушки вызывали в нем практически физическую боль. Он молча терпел прилив ее нежности.

— Я соскучилась по нашим разговорам, Эймонд.

— За этим я и пришел, — моментально донеслось до ее ушей.

Они присели на тахту.

— Что нового ты узнал на этой неделе? — любопытствовала женщина.

— Я был в библиотеке. Узнал много нового про гильдиеров пряностями из Кварта, — уверенно поведал принц, делая паузу, — а еще узнал, что Вы забирали мои письма.

Лицо ее не изменилось. Вот только уголок губ еле дернулся. Эймонд заметил.

— Какие письма? — буднично произнесла Алисента.

— Племянница писала мне после отъезда, но кто-то забирал ее послания, — спокойно пояснил юноша, пристально всматриваясь в лицо матери.

Королева хмыкнула, нервно покручивая янтарный перстень. Обвинений не было. Но густо чувствовалась решимость сына предъявить их вслух. У нее не хватало желания продолжать этот нелепый разговор, но и отступаться уже не хотелось.

— Твоя дерзость не доведет тебя ни до чего хорошего, — заключила она. — Как твоя мать, я очень опечалена и обижена подобными суждениями. Если и были письма, то они могли затеряться. — ответила она с уверенностью. — Нелепые случайности наполняют нашу долгую жизнь, только и всего.

Юноша молчал. Удовлетворенно улыбнувшись, она стала рассуждать о погоде, но Эймонд перебил ее:

— Нелепая случайность — потеря одного письма, но не всех.

Алисента стала терять свою спесь на глазах. Она знала это, как и он.

— До меня дошли слухи, — продолжил Таргариен, — что одна из служанок делала это от Вашего имени, матушка.

— Как ты смеешь клеветать на меня? — воскликнула она с досадой.

Лицо ее исказилось, на губах заиграла нервная улыбка. Страх змеей медленно спускался по позвоночнику, очерчивая каждую косточку.

— Это наглая ложь. — зашипела она. — Кто сказал тебе подобное? Я прикажу вырезать им языки.

— Достаньте свою шкатулку, — тихим, но жестким голосом произнес юноша.

Королева с непониманием уставилась на сына.

— Ту, что лежит под кроватью, — уточнил он.

— Откуда тебе...

— Просто сделайте это, — перебил ее он.

Она медленно поднялась со своего места. Неторопливо достала шкатулку из-под кровати. Письмо девчонки отсутствовало. Мельком взглянув на рядом висевшее зеркало, она мысленно выругалась. Лицо, выдавая позор обладательницы, предательски горело. Королева, словно старое чардрево, стояла на месте, врастая подолом зеленого платья в каменный пол. Она не могла обернуться. Не хотела.

— Я забрал его, — поднимаясь с тахты, проговорил Эймонд.

Он двигался в ее сторону, оттого большой жгут нервов скручивался в голове. Алисента медленно обернулась. Уличенная в собственном проступке, она не собиралась извиняться. Она выбрала нападение.

— Как ты посмел рыскать по моим покоям, — почти задыхаясь от безысходности, выплюнула она.

— Вы взяли то, что Вам не принадлежало, матушка. Как законный владелец выжженного пергамента, я забрал его себе. Он мой.

Женщина сильно сжала челюсть.

— Кто сказал тебе?

— Сейчас это уже не имеет ни малейшего значения.

Мать не смотрела на него, гордо вздернув подбородок. Ее взор уходил вдаль. Она была своенравной женщиной. Принц хорошо это знал. Он пришел не ссориться или упрекать ее в злодеянии. Эймонд хотел знать правду.

— Меня волнует лишь одно, почему Вы вытащили его? Зачем хранили все эти годы?

Она была готова к любому вопросу. Но не к этому. Он ставил ее в тупик, заставляя метаться из угла в угол. Пойманная на своей собственной лжи, Алисента могла поступить двумя путями. Первый казался простым и понятным: врать до самого конца, обеляя себя, хоть сын уже и так знал правду. Второй исход требовал усилий: без тени страха рассказать о произошедшем, открыться, избавиться от тягостной ноши. Королева хранила много тайн, что грузом висели на ее хрупкой женской шее. Временами вес казался настолько велик, что кости ее трещали, неприятно поскрипывая. И тогда она водружала на себя еще. Больше окаменелостей. Больше секретов. Однажды стан ее сломается, треснет, заставит кричать. Так что перспектива избавиться хотя бы от одной тайны, сбросить ее с себя, уже выглядела заманчиво.

— Твоя племянница предупреждала, что это ее последнее письмо, если ты не ответишь. — честно ответила королева. — Я поднесла пергамент к огню. Думала, что превращу его в пепел. Нечего оставлять детские глупые привязанности. Они принесли бы тебе боль, сын, как и мне. Пламя уже поедало концы, но я не решилась отпустить его.

Королева тяжело выдохнула и взглянула на Эймонда.

— Я хотела сказать, но мне стало страшно. А пока я собиралась с мыслями, время ушло. Наступил момент, когда я поняла, что не стоит резать старые раны. Но я сохранила то, что осталось, как напоминание, что больше не буду принимать решения за тебя.

Эймонд был тих, но глаз его переливался гневом. Тишина больно резала уши. Она желала услышать ответа, полного ненависти, отчаяния, понимания. Любого. Но сын продолжал хранить молчание. Это был плохой знак.

— Я хотела обезопасить тебя, — оправдываясь, произнесла она.

— Каким образом? — сквозь зубы процедил белокурый.

— Ее родственнички вырезали твой глаз. Я не хотела подвергать тебя новой опасности, — всхлипывая, пробубнила она.

Принц не любил женские слезы. Они обладали уникальной способностью обезоруживать, заставляя его становиться мягче. То была непозволительная роскошь. Ему нужно было оставаться в трезвом уме. Он не мог поддаваться чувствам.

— Спасибо за заботу, — все же мягче ответил Эймонд, — но это было решать не Вам.

— Я уже ничего не могла поделать, — промямлила мать, вытирая слезы рукавом платья, — да и что бы я сказала в свое оправдание?

Эймонд смерил ее быстрым взглядом и направился к выходу, но она схватила его за запястье. Смотрела забито, почти с мольбой.

— Столько лет прошло. Неужели это важно?

«Неужели это важно?»

Да, было. Все эти годы он ненавидел племянницу. Не мог простить ей отсутствие в собственной жизни. Эйнис улетела со своей семейкой в полдень без предупреждения, даже не простившись. Сбежала, подобно помойной крысе, в страхе поджимая хвост. Когда Эймонд решил навестить подругу, наполненный желанием попросить прощения, след ее уже исчез. Кровать была раскурочена, словно она все еще была в покоях. Казалось, девочка вот-вот встанет с кресла, что стояло спинкой к гостю. Но там было пусто. Ее вещей тоже не было.

— Я злился, — признался юноша, — оказывается, то была не ее вина.

— Она знает?

— Нет, — соврал Таргариен.

— Хорошо.

Хайтауэр выдохнула с облегчением.

— Ты ведь не станешь говорить об этом королю? — робко поинтересовалась она.

Кривая ухмылка на его лице ликовала.

— Все останется между нами.

***</p>

Морской воздух казался особенно приятным в ночи. Его порывы ласкали кожу, нежно касались волос. Сегодня волны были мягкими и спокойными. Двое сидели на берегу, всматриваясь в тихую водную гладь.

— Нет, это было после отъезда, — смеялась Эйнис.

— То есть ты попросила дядю выковать цепочку из валирийской стали? — ответил Эймонд с интересом.

— Не пришлось, — пояснила она, — отец говорит, что у каждого Таргариена должна быть связь со Старой Валирией. У него, например, есть Темная сестра.

— А у остальных?

— Когда матушка была еще совсем юной, он подарил ей ожерелье. Близняшки носят рубиновые кольца на левой руке, я — свою цепочку. Старшим братьям отец обещал привезти валирийские мечи из Вольных городов, когда придет время.

— А как же твои младшие?

— Еще слишком рано. Эйгону только предстоит оседлать Грозовое Облако, а драконье яйцо Визериса еще не проклюнулось.

— А Рейна? Ей уже восемнадцать, а дракона у нее нет, — размышлял Эймонд без доли ехидства.

Эйнис перевела взгляд на Вхагар, что расположилась неподалеку. Драконица тихо спала. Принцесса лишь кивнула в ее сторону.