14. Занозы, что впиваются глубоко (1/2)
Эймонд ступал по сырости скрытого коридора и сбивчиво вдыхал плесневелый воздух, пропуская его в легкие. Замешательство, крепко вцепившись в плечи, не думало даровать ему блаженное спокойствие. Длинные когти чувства протыкали бледную кожу, не спеша продвигаясь глубже и оставляя свои извечные следы. Алая жидкость сочилась тонкими струйками и, растекаясь по плечам и спине, быстро капала на пол. Должная погрузить сознание принца в забвение тьма стремительно поглощала и еле зримое пламя редких свечей. Но даже она не могла отвлечь от подступившего разочарования. Мерзкое ощущение, распространяясь по телу, отдавалось пульсацией в груди. Боль, что дядя причинил племяннице, была видна в отражении ее безумных глаз. Лепестки нежных фиалок горели яростью. Новый жизненный уклад подкрался бесшумно, застав Эймонда врасплох. Он с горечью осознал, что старая договоренность с Эйнис развалилась на части. После исчезновения старого птичника у них более не осталось союзников при дворе.
Боги, насмешливо взирая с высоты своего положения, снова желали разлучить принца с племянницей. Хоть обстоятельства были не на его стороне, юноша не спешил предаваться унынию. После смерти отца ясность ума была крепка, защищая от всякого проявления слабости. Новая мысль возникла стремительно. Эймонд знал, что нужно было делать. Все же отвращение к самому себе за последующий поступок отдавалась неприятной горечью на устах. Лицо становилось хмурым каждый раз, когда он представлял неизбежный гнев девушки. Осознание грядущего, казалось, должное подготовить к неминуемому, никак не помогало избавиться от заевшей тревоги. Минуты промедления, что Таргариен никак не посмел допускать, имели несчастье превращаться в непростительное бездействие. Желание обеспечить им обоим совместное и безопасное будущее двигало вперед. Первоначальный план был разрушен, но ничего еще не было потеряно. Юноша действовал быстро.
Уговорить мать заключить союз с Эйнис оказалось не так сложно, как это казалось изначально. Все же неприязнь королевы к дочери Рейниры была явной, практически осязаемой. Старые обиды мешали Алисенте, заставляя кривиться от высказанного сыном предложения. Хоть лицо ее заполнило недовольство, скулы вызывающе втянулись, а глаза горели отвращением, Эймонд знал, что мать по достоинству оценит выгодность затеи. Дальновидность взяла свое. Королева, как никто другой, знала простые истины этой жизни. Любой мир, кующийся на совместных уступках, ущемлении собственных интересов, был куда лучше войны. Скрипя зубами, она дала свое согласие. Присев на излюбленную тахту с присущей ей грацией, женщина обратилась к мейстеру.
— Я — милосердная королева, и вовсе не желаю кровопролития. Так и напишите, — проговорила она строго.
— Как скажете, Ваша милость, — ответил Орвиль, выписывая на пергаменте слова.
Вдова обернулась в сторону Эймонда.
— Это жест доброй воли. Пусть увидят, что я не желаю им зла. Даже приму одну из них в свой... — замолчала она в неловкости, — семейный круг.
Поднявшись с места, королева направилась к сыну.
— Я прекрасно понимаю какую ношу ты готов возложить на свои плечи ради нашей семьи. — призналась она. — Я восхищаюсь твоей жертвенностью.
Он поклонился, и быстро покинул ее покои. Слова матери забавляли, и на лице заиграла легкая ухмылка.
Будучи мальчиком, еще не вовлеченным в интриги, живущем в своем мире, Эймонд не обращал особого внимания на излишнюю настороженность Алисенты. Достигнув девяти лет, ребенок начал подмечать детали, которые более не мог игнорировать. На общих трапезах, что случались крайне редко, принцесса Рейнира и королева не смотрели друг на друга, старательно избегая зрительного контакта. С позволения короля их покои стали располагаться в отдаленных башнях, сводя возможность пересечься хоть в одном из многочисленных коридоров практически к нулю. Они держали меж собой дистанцию. Вражда матери и наследницы Железного трона стала для мальчика очевидной, но причины оставались покрыты тайной. Вскоре первая прервала молчание, посвящая ребенка в свои домыслы. Старшая сестра никогда не заботила его, так же, как и он ее. Детство и взросление прошли без ее участия. Рейнира, подобно их общему отцу, никак не интересовалась жизнью младших братьев. Справедливости ради, иногда она заводила беседы с Хелейной, пока королевы не было рядом.
Но отрешенность принцессы сделала свое дело. Вольный думать все, что заблагорассудится, Эймонд не знал ничего о ее душе. Покрытая недосказанностью, личность женщины оставалась таинственной и непонятной. Кровные узы, соединяющие их, казались ошибкой, ведь мальчик считал сестру совершенно чужой. Пару раз, пытаясь разобраться в своих чувствах, белокурый расспрашивал Эйнис о Рейнире. Удивление от ее теплых слов заставляло сомневаться в происках матери, но чувство прошло быстро. Прознав об истинном происхождении старших сыновей сестры, мальчик воспылал отвращением. Сама мысль об этом была недопустима. Через время родственница и вовсе забрала его подругу на Драконий камень, заставляя детское сердце давиться от злости. Оставшись в одиночестве, ребенок загрубел, а его мысли стали подвластны изменениям. Терзания, что заставляли Эймонда сомневаться в словах Алисенты, испарились сами собой. Раздражение, заполняющее целиком, возникало каждый раз, когда король упоминал Рейниру в разговорах. Излишняя бережливость мужчины, его трепет к дочери, отдающийся рвотным позывом у принца, лишь добивали. Зависть, въедаясь в сердце, заседала глубоко. Первая дочь его отца выросла в исключительной вседозволенности, и пользовалась ею с лихвой.
С годами абсурд сложившегося положения вокруг сестры ему приелся, потеряв свою остроту. Оставалось лишь забавляться. Король никогда не ставил под сомнение исключительность своего первенца, каждый раз отказываясь пересмотреть порядок престолонаследия. Эйгон, открыто выражая свои эмоции, несказанно радовался подобным изречениям. И, пока младший часами тренировался с мечом, засиживался допоздна в библиотеке, черпая новые знания, он пропадал в неизвестном направлении. Зацикленность принца на удовлетворении собственных желаний слыла феноменальной, что не оставалось без внимания его семьи. Королева, тяжело вздыхая, просила свою ближайшую служанку Талию приносить лунный чай, пока Эймонд искал его, уже успевшего скрыться от праведного гнева матери за пределами дворца.
Безразличие Эйгона к дипломатии, политике и всему происходящему в Красном замке было очевидным. Он не был готов к царствию, но младший верил, что десница короля, их дед Отто, сможет оказать на него свое влияние. Хайтауэр, никогда не отступающий от своих идеалов, заслуживал уважение внука. Все же в сложившихся обстоятельствах Таргариен отдавал старшему брату должное. Даже его развращенный ум никогда не вынашивал идей называть своих бастардов наследниками. Будущий король видел их истинное лицо. Низменность незаконнорожденных не способны были изменить ни высокое положение при дворе, ни шелковые одежды, ни драгоценные камни. Рожденный бастардом не имел права переписывать свою судьбу.
Добравшись до покоев, принц лег на кровать, предаваясь сну. День был сложен, а разум требовал отдыха.
Эймонду виделся покойный король. Разлад их случился, когда еще мальчиком он лишился глаза. Отец не заступился за него, не решаясь наказать Джейса и Люка. Первобытная злость ребенка распространилась и на отца, и на племянников, и на старшую сестру. Она покинула столицу быстро и без доли сомнения, забрав и Эйнис. Визерис, обеспокоенный внезапностью отъезда дочери, стал мрачен. Неприсущая ранее молчаливость, словно вырезав ему язык, стала его новой подругой. Отец более не сопровождал младшего сына в королевскую библиотеку и не рассказывал историй о Старой Валирии. Уединение в собственном чертоге казалось ему более привлекательным, и мужчина коротал время в глубоком одиночестве. Ребенок, одаренный смышленостью, понимал все без лишних слов. Они не были близки, и необходимости поднимать подобные темы на обсуждение не возникало. Не желая тревожить короля, мальчик пустил все на самотек. Они виделись на трапезах, обмениваясь новостями. Хоть это было не так увлекательно, как раньше, Эймонду было этого достаточно.
Уныние старого короля ослабляло его дух, и он, сам того не желая, позволял коварному недугу брать над собой верх. Болезнь впивалась в его тело с жадностью, просачиваясь в густую драконью кровь. Оставаясь мерзкими рытвинами и язвами на лице и теле, она подчиняла его себе. Несмотря на это, последние месяцы своей жизни Визерис пребывал в приподнятом расположении духа. Хворь, преподнося старику долгожданное спокойствие, на мгновение оставила его одного. Отец стал идти на поправку. Опираясь о крепкую трость, он прогуливался по королевскому саду в сопровождении супруги, и его глаза искрились счастьем. Сын не разделял это чувство, не тешил себя глупостью ложных надежд. Он знал, это лишь затишье перед предстоящей бурей. И не ошибся.
Шок не отразился на лице, когда Эймонд услышал новость о кончине отца, но все же засасывающая пустота поглотила разум, а крепкое тело окаменело. Оседая на тахту в покоях матери, он полностью погрузился в собственные мысли, даже не вслушиваясь в ее разговор с лордом-главнокомандующим. Принц пытался отыскать в своем разуме последние воспоминания, связанные с отцом. Только вот их наполнение отдавалось неприятным покалыванием в груди. Юноша видел пустые глаза старого короля, что смотрели сквозь него в те редкие случаи, когда он приходил. Сиплое дыхание учащалось, и одноглазый боялся, что каждый вздох отца может стать последним. В такие моменты он молчал, не смея докучать мужчине вопросами. Последний раз, приведший его в королевские покои, врезался в память сильнее, чем все предыдущие. Визерис лежал неподвижно, и веки его дрожали. Еле открыв глаза, он посмотрел на сына в удивлении.
— Что ты здесь делаешь, мальчишка? — с непониманием поинтересовался старик.
— Я пришел к тебе. — мягко ответил юноша.
Король прищурился.
— Зачем? — с хрипом произнес он. — Кто ты такой?
Эймонд быстро отвел взгляд, и через мгновение стремительным шагом покинул королевские покои. Не желая наблюдать упадок отца, он больше так ни разу и не пришел.
*** </p>
</p>Полуночный лес, погруженный в сон, стоял молчаливо. Туман густым, вязким облаком заслонял небо, но звездные переливы, прорывая преграду, все же достигали земли. Высокая трава, покрытая поблескивающей росой, слегка раскачивалась. Пробираясь сквозь объятые тьмой ветви деревьев, Хелейна, словно завороженная, медленно продвигалась вперед. Легкая ткань ночной сорочки струилась от почти невесомого шепота ветра, а длинные распущенные волосы, сияя белизной, вбирали блеск ярких звезд. Босые ноги ступали по мягкой почве. Раздвигая зеленые кроны руками, девушка разглядела впереди расположившуюся опушку. Взятая в кольцо вьющихся растений, поляна манила пришедшую терновником. Дикие кусты синели мелкими плодами, скромно выглядывающими из-под болотных листьев. Неспеша подойдя к поросли, пришедшая остановилась. Перебрав ветви руками, она добралась до плода и сорвала его. Брызнув на язык, сочная жидкость принялась распространяться дальше. Легкая терпкость проникла в принцессу, вызывая мурашки, и она еле заметно улыбнулась от подступившего чувства.
— Ты уже здесь? — разнес порыв ветра детский голос.
Хелейна, резко отвлекаясь, обернулась. Любопытство вело ее вперед, заставляя озираться по сторонам в предвкушении. Сделав пару шагов, она остановилась. Шелест развевающейся травы заполнил слух.
— Мама, скорее! — закричало дитя, приглушая всякий шорох.
Девушка замерла.
— Кто здесь? — судорожно произнесла она.
Ответа не последовало.
В надежде уловить хоть малейший намек на постороннее присутствие, Таргариен вслушивалась в тишину леса, всматривалась в окружавшие ее деревья, но все было тщетно. Никого не было. Закрыв глаза и вдыхая свежий воздух, она осела на землю, проникая пальцами в теплую почву. Легкий ветер мягко коснулся женской щеки и через мгновение исчез, забирая с собой все существующие звуки. Невидимый вакуум покрыл принцессу с ног до головы. Растерянно разлепив веки, она замерла. Лес, манивший своей таинственной красотой, испарился. Чернеющие стволы деревьев, лишенные пышных крон, взяли Хелейну в мертвый круг. Обугленная земля, став холодной, перестала излучать теплящуюся ранее жизнь. Дева резко одернула руки, вдыхая спертый воздух. Неподалеку стоявший плодоносный терновник обратился в жалкую горстку золы. Выжженное пепелище, окутав принцессу со всех сторон, разрасталось.
Первый звук вдруг врезался в удушающую изоляцию, разрушая ее неприкосновенность, и белокурая выдохнула с облегчением. Тихий шепот прошелся по коже леденеющей рябью, принуждая обернуться. Перед пурпурными глазами возник женский силуэт. Девушка, стоявшая к ней спиной, совсем не двигалась. Ее слегка растрепанные локоны ниспадали белоснежным водопадом, а утонченное черное платье, перевязанное атласными лентами, доходило до щиколоток. И лишь босые, испачканные в вездесущей саже, ноги настораживали сознание. Небольшое озеро, что расположилось прямо перед ней, поблескивало. Гладь воды, не смея буйствовать, оставалась совершенно неподвижной. Девушка и озеро, подобно Молчаливым сестрам, не произносили ни звука.
— Эй! — позвала ее Хелейна.
Незнакомка, словно статуя, никак не реагировала.
С трепетной осторожностью Таргариен продвигалась вперед, заполняя легкие мертвым воздухом. Через мгновение, стоя рядом с неизвестной, она жадно въелась взглядом в ее лицо. Ахнув, девушка отшатнулась. Ее племянница, стоя у кромки тихих вод, все еще хранила молчание. Лик, поглощенный лишь скорбью, застыл, и по излишне бледной коже потекла одинокая слезинка. Коснувшись водоема, она окрасилась в бордовый, заражая все на своем пути. Озеро, наполненное кровью, начало свое движение, и неистовый драконий рев раздался с высоты чернильного неба. Тетя быстро схватила Эйнис за руку, и та, наконец, обратила на нее внимание. Взгляд пустых фиалок заставил Хелейну съежиться.
— Скоро, — безэмоционально проговорила племянница.
Она взглянула на Хелейну, и из глаз ее полились кровавые слезы.
— Ч-ч-что? — вырвалось из уст тети.
— Сгори, чтобы возродиться! — прокричала Эйнис.
Резкий пламенный поток охватил все вокруг, моментально испаряя гранатовую воду. Племянница, уже поглощенная огнем, улыбнулась и тут же бесследно исчезла. Жар, насытившись ее плотью, беспощадно набросился и на Хелейну. Объятая огнем, она издала дикий вопль. Резко проснувшись, девушка осела на кровать, жадно проглатывая воздух. Грудь ее вздымалась, а со лба сходила холодная испарина. Собирая ладонью ледяные капли, она громко выдохнула.
Странности, начавшиеся еще в раннем детстве, стали неотъемлемой частью ее жизни. Еле слышный шепот, что заполнял девичьи уши, следовал за ней по пятам. Множество голосов, сливаясь меж собой, разговаривали одновременно и путали ребенка своими изречениями. Порой шум становился настолько громким, что доставлял ей физическую боль. Тогда Хелейна хваталась своими крохотными ручками за голову, прикрывая уши. Плохо понимая незнакомые слова, она часто произносила их вслух, вызывая тревогу у матери и придворных девочек. Дети знатных дам особо не интересовались мнением принцессы, что считали крайне странным и неуместным. Лишь наказы матерей, что страшились гнева короля, заставляли их воздерживаться от грубостей. Наблюдая недоумение сверстниц, девочка понимала, что с ней что-то не так. Ее поведение сильно отличалось, что зарождало наклевывающуюся неуверенность. Не желая быть клейменной, она молчала обо всем, что с ней происходило.
Чуть повзрослев, она привыкла к подобному положению. Смирившись со своей особенностью, принцесса пыталась жить дальше. Круг интересов поменялся, и ребенок покинул шумную компанию. Матушка, что проводила с ней много свободного времени, учила ее шитью. Заполняя разум дочери интересными рассказами, королева помогала отвлекаться, и голоса в голове отступали. Она видела отреченность своего дитя, но никогда не давила своими расспросами. Девочка, подобно маленькому и светлому огоньку, вызывала у Алисенты лишь искреннюю улыбку.
Хелейна мало разговаривала, предпочитая слушать других, поэтому на фоне болтливого старшего брата казалась чересчур тихой. Все, что было в ней, отталкивало его. Излишняя молчаливость воспринималась за глупость, а застенчивость — за нелепую неловкость. Эйгон старался игнорировать присутствие сестры, иногда все же отпуская в ее сторону обидные шутки, что вызывало бурную реакцию у Эймонда. Заступаясь за сестру, он заставлял старшего ретироваться с явным недовольством. Вскоре насмешки сошли на нет, уступая место полному безразличию со стороны последнего. Хелейну вполне устраивало подобное положение дел.
С годами страх перед собственным даром улетучился, уступая место полному смирению. Сидя в тишине покоев, принцесса с интересом вслушивалась в усиливающийся шепот, и к ней приходили странные образы. Яркая вспышка лишала зрения, заполняя разум видениями. Их отрывочность и непонятность погружали Хелейну в пучину рассуждений, и она долго могла молчать, выискивая в мыслях возможные ответы. Лишь вечером, погружаясь во безоблачные сны, девушка находила долгожданный покой. Но эта ночь отличалась от всех предыдущих. Безмятежность сознания оказалась нарушена внезапным сновидением, и белокурая подавленно моргала, приходя в себя. Поднявшись с перины, она быстрым шагом покинула комнату, минуя свою стражу. Ноги несли ее вперед. Она не заметила, как оказалась перед покоями Эйнис.
Трое стражников, завидя ее, нервно переглянулись.
— Моя племянница спит? — сбивчиво произнесла она.
— Мы не знаем, принцесса, — сонно промямлил грубый голос.
— Так узнайте, — приказала она.
Один из мужчин громко постучал в дверь.
— Убирайтесь! — раздалось незамедлительно.