12. Час волка (1/2)

Слезы медленно струились по теплой женской щеке. Дорожки неслись вниз к самому основанию подбородка, становясь единым целым. Крупная капля звонко упала на ткань подушки, разбиваясь вдребезги. Задевая уголки подрагивающих губ, жидкость проникала внутрь. Привкус соли, разъедающий рот, стал обыденностью. Слуга нагрянул в час летучей мыши, пока королева крепко спала. Она знала, что однажды этот день неизбежно настал бы и напрочь лишил ее всякого спокойствия. Подготовка к нему уже не казалась напрасной, но горечь случившегося пожирала изнутри. Тишина покоев нарушалась лишь тихими всхлипами, что оседали на мраморные стены. Собравшись, одинокая женщина вышла в темноту ночного коридора. Овал ее точеного лица немного поплыл, а кожа, вбирая в себя пламя колыхающейся свечи, казалась еще более раздраженной. Слезы, закрывая взор, заполняли глаза снова и снова, и она неустанно вытирала их шершавой рукой.

Около покоев короля ее уже ожидали.

— Сир Кристон, — позвала его Алисента, — спасибо, что отозвались на мою просьбу.

— Конечно, Ваша светлость.

— Следуйте за мной, — донеслось до него еле слышно.

Молодая вдова ступила в чертог своего супруга.

— Моя королева, — позвал мужчина, — мне жаль.

Ее бытие, казалось, обладало удивительной привычкой изменять само себя до неузнаваемости. Путь жизни иногда был тернист, а решения сложны. Но разве это не было обыденностью? Порой еще девочкой она предавалась вопросам, замыкаясь в себе в поисках решений. Но твердость, что взрастил в ней отец, помогала оставаться на плаву, не поддаваясь панике даже в самые сложные времена. Она никогда так и не сумела узнать, что стряслось между принцессой Рейнирой и сиром Кристоном. Мужчина, что готов был отдать за свою госпожу жизнь, теперь недовольно поджимал губы лишь от единого упоминания королевской особы. Алисента не сумела заставить его говорить. Сир Коль предпочитал хранить гордое молчание. У него были собственные незыблемые принципы, что вызывало ее уважение. Повзрослев, она не видела необходимости продолжать это гиблое дело. Более ей не было надобно докучать его вопросами. Было важно лишь одно. Кристон Коль, некогда первый верный меч принцессы, стал ее личным защитником.

Она знала, что мужчина являл собой достойного воина. А дух его был истинным подтверждением образа Белых плащей. Гордо поднятая темноволосая голова, прямая осанка, превосходная услужливость очень шли ему. Его качества королева оценила сразу. Выходец из Дорнийских марок обладал редким даром говорить мало, но впопад. Уместность его нахождения рядом спустя столько лет казалась совершенной и правильной обыденностью, что вызывало у Алисенты лишь уверенность и спокойствие. Его верность, читавшаяся в глазах и подступах, безукоризненное поведение, смирение и неукоснительность обезоруживали, что делало его крайне ценным в ее глазах.

— Благодарю за Ваше сочувствие, — отозвалась Хайтауэр.

Чертог Визериса, окутанный мертвой тишиной, был во власти тьмы. Свет, словно покинув покои, оставил их на растерзание мгле. Она уже закралась внутрь, и ни секунды не сомневаясь в своих действиях, шествовала дальше. Лишь пламя дрожащей свечи медленно рассеивало ее, заставляя признавать поражение. Тень позорно отступала. Словно огонек жизни королева несла в своей руке одинокую свечу, сжимая металлическую рукоятку с каждым шагом все крепче. Руки ее дрожали, а поступь становилась неуверенной. Она неспеша приблизилась к кровати. Ткань белоснежного балдахина, еле поднимаясь, медленно раздувалась морским бризом, скрывая за собой остывающее тело. Алисента, втянув воздух, боязливо сделала шаг вперед, отодвигая тугую материю. Сильный порыв ветра потушил пламя свечи.

Бездыханный король лежал, смирно сложив руки на груди. Ей, как никому другому было известно, как сильно изменило его время. Лицо, покрытое глубокими рытвинами, испещренное морщинами долгих лет, на удивление выглядело совершенно безмятежно. Каждый день существования отдавался для него тягостью. Утро приносило страдания, а бессонные ночи лишь продлевали их. Порой Визерис корчился от боли, задыхаясь. Но она была рядом. Выполняя супружеские обязательства, что ставила высоко, королева оставалась с мужем, особенно, когда муки его не утихали. Порой супруга убаюкивала Таргариена, словно маленького, беззащитного ребенка. Он был слаб, и его несчастье передавалось и ей. Разглядывая окоченевшее лицо, королева грезила мыслью, что в самый темный свой час ему не было больно. Она надеялась, что страх не завладел им в последние минуты, и Визерис тихо покинул этот мир.

Но образ его в сознании женщины навсегда останется иным. Однажды она расскажет повзрослевшим внукам, что мужская сила, некогда наполнявшая тело короля, была неиссякаема и непоколебима. Лицо, сияющее улыбкой, всегда было добрым, а длинные белоснежные пряди, ниспадающие на крепкие плечи, искрились жизнью. Великодушие, прощение и умеренность были его главными союзниками. Но королева не была глупой и не тешила себя его мнимым совершенством. Феноменальное упрямство покойного порой выводило из себя, подвергая сомнению его здравомыслие, а отсутствующий интерес к жизни их троих детей выглядел непростительно. Несмотря на это, он никогда не стал в ее глазах плохим супружником. Мягкость сердца всегда казалась ей особенной, а чуткие проявления заботы заставляли еще некогда девушку проникнуться к Визерису искренним уважением. Но это не было любовью. Она знала, что факт являлся исключительной правдой. Таргариен не оставался с ней ночами, предпочитая возвращаться в свои собственные покои, но иногда просил побыть с ним рядом.

Временами, когда это случалось, король спал беспокойно, часто разговаривая во сне. И каждый раз с сухих губ слетало одно единственное имя. Эймма. Королева почила много лет назад, но, казалось, дух ее невидимым призраком перемещался по Красному замку. Усопшая супружница была его истинной любовью, только бы слепец рискнул оспорить сей факт. Алисенте не было больно. Осознание застигло ее много лет назад, врываясь в мысли бесцеремонно. Ей не стать заменой Эйммы. Никогда. Но женщина и не пыталась. Трезвость ума даровала ей свободу от обмана, что туманом струился в ее голове, когда она была юной. Брак, в первую очередь, предписывал уважение к друг другу. В этом с Визерисом они шли рука об руку. Истинное чувство любви Алисента познала немного погодя, когда впервые взяла своего первенца на руки. То ощущение было сильным, испепеляющим, но приятным. Сердце при виде Эйгона отбивало стремительную мелодию, касаясь самой души. И тогда она поняла, что истинное счастье любой женщины не выйти замуж, а стать матерью.

— Сир Кристон, необходимо опечатать покои и приставить охрану, — приказала Хайтауэр с твердостью в голосе.

— Будет сделано, Ваша светлость, — поклонился мужчина.

Она быстро воротилась в покои, где ее ожидал Орвиль.

— Что погубило моего мужа, мейстер? — тихо обратилась Алисента к подошедшему старцу.

— Полагаю, подагра взяла свое, Ваша милость. Время пришло. — с сожалением ответил он. — Я сделал все, что было в моих силах.

Королева обессиленно осела на тахту. Она мерно выдохнула, поднимая глаза на собеседника:

— Я столько молилась, неужели Семеро меня не услышали?

— Боюсь, что порой даже богам нет дела до мирской суеты, — рискнул предположить Орвиль.

Час летучей мыши стремительно отступал, израненный волком. В поисках добычи зверь забегал в каждую комнату замка, проникая в самые узкие щели. Шерсть его, залежавшаяся и спутанная, стояла дыбом. А изголодавшиеся глаза горели безумным огнем, не прекращая неустанно рыскать новые жертвы. Вскоре хищник, обойдя все покои, закоулки и подземелья, посмотрел в окно. Желтая, почти болезненная луна не замечала его, и он, обращаясь к ней, призывно взвыл. Комнаты, поглощенные тьмой, оставались тихими, пока стены зала Малого совета без устали продолжали шептаться меж собой.

— Сегодня мы собрались здесь по скорбному случаю. — открыл заседание сир Отто. — Король Визерис, первый своего имени, скончался. Его жизненный путь подошел к концу.

Пересуды стремительно заполнили режущую тишину.

— Но мы с Вами не можем поддаваться горю. — воззвал он к членам совета. — На наших плечах лежит судьба государства, поэтому для начала мы обязаны решить первостепенные трудности.

— Да, лорд-десница, Вы совершенно правы, — отозвался мейстер, — нам следует пригласить септона Юстаса как можно скорее, чтобы его молитвы помогли королю упокоиться с миром. Также необходимо прямо сейчас послать ворона на Драконий камень и назначить уполномоченных, кто начнет подготовку к коронации принцессы, тем более...

— С этим всем следует повременить, — отметил десница, вынуждая Орвиля прикусить язык, — пока вопрос о престолонаследии не будет закрыт.

— Наша будущая королева не должна ждать, — язвительно отозвался мастер над монетой.

— Наш король, сир Лиман, — сдержанно ответила Алисента.

Недоуменный взгляд старика обратился к ней.

— Ваша светлость? — ахнул он.

— Эйгон — старший законнорожденный сын короля, — подтвердил Отто, — именно он унаследует престол.

— Может, я ослышался, сир? — прищурился Бисбери.

— Никак нет, милорд, — спокойно отозвался мужчина.

Члены совета были как никогда молчаливы. Старец с неверием взглянул в лицо Хайтауэра.

Лик десницы оставался безмятежно снисходительным, словно он делал лорду Бисбери одолжение. Глубокая уверенность в собственных словах придавала сил. Натура Отто всегда следовала своим собственным поверьям и правилам. Логика мира его была неприступной твердыней, не терпящей компромиссов и своевольства. Порядок, уполномоченный своевременно, приходился по душе, а упрямство и горячность слыли в глазах жалкой слабостью. Мужчина всегда знал, что своенравие, подобно проказе, способно заражать. Въедаясь в поры, чувство разрезало кожу, продвигалось выше, пытаясь достигнуть того, что Отто чтил более всего — разум. Рейнире было не место на троне. Она, подобно отцу, была не обременена необходимостью слушать советы. Мужчина предупреждал короля, что все может выйти из-под контроля, но Визерис не слушал, предпочитая закрывать на правду глаза.

Спустя столько лет момент исцеления принцессы давно прошел. Чувство заполнилось могильными червями, что уже проели гнилую плоть здравомыслия. Дорога праведности, заросшая колючими ветками, была закрыта для нее навсегда. Десница прекрасно понимал, что кровь дракона играла свою роль. Король был упрям, что передалось его дочери. А брат его, Деймон, наградил племянницу своей взбалмошностью. Древний род постоянно вносил свои коррективы. Но факт оставался таковым. Он был рад, что сумел уберечь свою единственную дочь от этого фарса. Вырвав ее из лап бывшей подруги, Отто, наконец, подавил сомнения Алисенты. Осознание губительности своих действий он понимал крайне тонко, но все же ломал нежную девичью душу. Старик знал наверняка, что в этом мире открытые глаза — лучшее решение.

Поэтому, когда сей вопрос встал перед его разумом ребром, он не сомневался ни секунды. Заключая сделку с совестью, Хайтауэр расплатился трепетом и невинностью своего дитя, получив всю полноту власти взамен. Святая вера в собственную правоту заставляла полагать, что подобный исход — не мучение, а дар, за который Алисента должна воспылать лишь благодарностью. Хрупкая девочка, что в юности посмела поставить его методы под сомнение, бесследно исчезла. Твердость характера, послушание и преданность пришли на смену. Толки отца крепко впитались в ее сознание, а праведность казалась единым мерилом для всех живущих. Закон, что чтила его дочь, защищал ее, а вера в Семерых помогала превозмогать любые невзгоды. Связь принцессы и королевы, казалось, наконец-то была разорвана.

Женские мнимые притязания на трон вот-вот должны были кануть в Лету. Чувство справедливости разливалось где-то внутри. Но ситуация требовала не поддаваться путам промедлений, круша их безо всякой жалости. Стоило дать слабину хоть на мгновение — момент оказался бы упущен. Дорога возможностей имела страшное обыкновение подходить к концу, лишь открывшись. Только безрассудство смогло бы заставить мужчину поступить иначе. Но такое чувство ему было чуждо. Рамки его мира, кующие порядок, предназначались не для сноса, а лишь для контроля. Хайтауэр понимал, что хрупкость бытия зиждилась прежде всего на правилах и их бережном соблюдении. Следование трактатам давно ушедших поколений без устали всплывали в цепкой хватке его памяти. Всякое инакомыслие не имело прав на существование.

— Как старейший член этого совета, — громогласно заявил лорд Бисбери, — обязан напомнить каждому присутствующему здесь человеку, что принцесса является старшей из детей короля. Кровь Таргариенов в ней гуще, чем в Эйгоне или в ком-либо еще, покуда мать Рейниры, наша усопшая королева Эймма, была кузиной Визериса.

— Как Вы помните, сир, подобный прецедент уже имелся в нашей богатой истории, — подключился мастер над законами Уайлд, — Великий совет в Харренхолле избрал королем Визериса, а не его кузину Рейнис. Рейнира прежде всего — женщина, поэтому не имеет права занять трон.

— Наши андальские обычаи не могут быть нарушены, — поддержал его Отто.

— Хоть Вы и десница, но знайте свое место. Вам никогда не превозмочь волю короля. — сдержанно отчеканил старый лорд, изучая глазами каждого сидящего за столом. — Как смеете вы все планировать свершение такого немыслимого акта отступничества? Все лорды Вестероса поклялись Рейнире в верности, и Ваши дома среди них. И Ваш тоже, сир Отто.

— Прошло более двух десятилетий, лорд Бисбери, — воскликнул Тайленд Ланнистер. — Большинство тех, кто присягнул в верности принцессе, уже давно мертвы, а мы были слишком юны, чтобы давать клятвы.

— Клятвы незыблемы, сир Тайленд. — пояснил Лиман. — Это основа любого союза.

— Что есть клятва перед лицом опасности, господа? — задумчиво произнес десница. — Если принцесса займет Железный трон, то никогда не станет истинной королевой. Все мы здесь прекрасно понимаем, что ее супруг, принц Деймон, имеет на нее огромное влияние. Его жестокость не знает границ, и пожрет всех нас, если мы позволим этому случиться. Моя голова станет первой, что окажется на пике, но далеко не последней. Моей дочери, королеве-матери, уготована та же участь.

— А затем настанет черед моих детей. — процедила Алисента. — Их всех перебьют, и моих внуков тоже. Ублюдки принцессы еще в детстве хотели убить моего сына, сумев забрать его глаз. Такая бесчеловечная жестокость не проходит бесследно. Они давно выросли, и уже способны на гораздо худшее.

— Согласен, моя королева, — поддакивал ей Коль. — Рейнира, помнится, нарекла своего старшего бастарда наследником. Он займет трон после нее. Это неслыханный кошмар! Вы можете представить себе его не Железном троне?

— Легитимность принцев признана королем, и я попрошу...

— Вы правда в это верите? — усмехнулся лорд-главнокомандующий. — Короля больше нет, как и необходимости замалчивать очевидное.

Сир Лиман, готовый высказаться, был перебит мейстером:

— Если Вы сделаете это, если коронуете Эйгона, начнется война.

— Пока нет надобности для тревог. — успокоила Орвиля королева. — Никто не жаждет зачинать битву. Мы подумаем над выгодными условиями для принцессы и ее семьи, и после коронации Эйгона отправим ворона на Драконий камень.