Happy Birthday, Taehyung (1/1)
Сегодня девятнадцатое ноября, Тэхен. Мне так печально от того, что я не могу забыть то, к какому дню приурочена эта дата. Сегодня твой день рождение.
Год назад я бы радовался в этот день намного больше, чем ты. Мне пришлось бы поздравлять тебя миллион раз, много–много обнимать, подарить подарок. И я бы изо всех сил делал вид, что разделяю твое нежелание праздновать. Но на самом деле я безумно любил твой день рождение. Потому что в этот день ты появился на свет, а спустя много лет познакомился со мной и стал моим всем.
Мне потребовалось долгих две недели, чтобы собраться с силами (или в моем случае — их остатками), чтобы решиться поздравить тебя. Мне не спалось ночами, потому что в мыслях были множество вопросов: «А стоит ли?», «Что мне это даст?», «Вдруг я испорчу ему настроение в праздник?», «Вдруг он совсем меня забыл?». А когда мне все же удавалось уснуть, во снах тоже был ты. Пятнадцатого ноября ты мне приснился. И мне так чертовски сильно не хотелось просыпаться…
Поясню: обычно во снах я вижу воспоминания. Всякие разные, и счастливые и очень болезненные. Я смотрю на них как будто со стороны, от третьего лица. И объединяет их только одно — во сне я словно смотрю кино. Ты когда-нибудь пересматривал фильм, в котором герои умрут в конце? Если да, то тебе наверняка знакомо это чувство. Ты уже знаешь, чем все закончиться, и нет даже мизерной надежды на иной исход. И тебе с первых секунд фильма становиться зверски больно. Вот как ощущаются сны-воспоминания с твоим участием. Обычно, когда я просыпаюсь, мой затылок мокрый от пота, щеки и ресницы от слез, а нос заложен из-за слизи. На такие случаи я стал класть возле кровати пачку салфеток и сосудосуживающий спрей. Это очень больно — видеть свои же воспоминания. Тебя, счастливого, улыбчивого, смеющегося, с теплотой и нежностью во взгляде, или же наоборот видеть, как мы ссоримся, как из твоего и моего рта вылетают оскорбления, как ты хмуришься, поджимаешь губы... Я бы так много отдал за то, чтобы прожить эти моменты еще раз. Все, не только хорошие. Однако, сильнее всего меня ранят именно сны, где я вижу счастливые воспоминания. Они, по пробуждению, напоминают мне о том, что сейчас я несчастен, что раньше все было по-другому. И со временем даже самые счастливые воспоминания перестают таковыми быть. Они накладываются на все мои переживания, всю мою боль и тоску. Они не греют меня. Они выворачивают душу наизнанку.
Но пятнадцатого ноября я вышел на новый уровень. Если раньше мой мозг воспроизводил во снах то, что я уже пережил и повидал, то в ту ночь он показал мне до жути искаженную реальность. До жути приятную, ту в которой я мечтаю очутиться, но по всем понятным причинам не могу. Во сне я проснулся в палатке. Взгляд мой уткнулся в красную крышу, через которую пробивался яркий свет. Лежал я не долго, вслушиваясь во все, что меня окружало. Было тихо: не было шума машин, или разговоров людей — только стрекотание насекомых. Кажется, это были кузнечики. Отчетливо помню, как в спину впивались какие-то камушки, которые не позволяли мне оставаться неподвижным, и я выбрался из душной палатки. Высунувшись наполовину, я огляделся, а там, за ее пределами, была поляна. Цветущая, с ярко-зеленой высокой травой, высокими лиственными деревьями, чьи кроны не уступали в насыщенности цвета траве. Почему-то мне показалось, что это утро. Солнце не пекло, а лишь приятно грело, касаясь моего лица нежными, рассеянными светло-желтыми лучами. Я затянулся воздухом, утренней сыростью, и почувствовал — уютно. Приятно. Дурманило. Можешь себе вообразить эту красоту, Тэхен?
А затем вдалеке я заметил тебя. Идущего с охапкой дров в одной руке, и с букетом полевых цветов в другой. Ты заметил меня тоже и ускорил шаг. А я не мог отвести от тебя глаз. Ты стремительно приближался, воздух в моих легких заканчивался. На тебе была белая футболка, с тай-дай разводами желтых, синих и фиолетовых цветов, черные джоггеры и красные кроссовки, почти незаметные из-за высокой травы. Я тут же залез обратно в палатку, и лег на спину, будто притворяясь, что сплю, про себя отсчитывая секунды до твоего появления. Насчитал двадцать, а потом дверка-шторка приоткрылась, и вместе со светом в палатку зашел ты. Ну, как зашел, в смысле, заполз на коленях. Я не отрывал от тебя взгляда, боясь что-то упустить из виду и навсегда потерять из памяти. Ты тоже смотрел на меня, возможно, опасаясь того же, что и я. Когда ты подполз слишком близко, мое сердце замерло, и я стал ждать того, что же ты сделаешь дальше.
Ты лег прямо на меня, умастив голову мне на плечо, и протяжно выдохнул. Рефлекторно мои руки обвили твою грудную клетку, обнимая. Это было волшебно. Я не чувствовал ничего, кроме умиротворения, радости и твоего тепла. В моей голове не было мыслей по типу: «Это все сон, такого в реальности не может быть, потому что Тэхен…», а далее пересказ того, что случилось двадцать пятого июля. Во сне я не понимал, что это сон, не чувствовал, что смотрю «фильм», и это было впервые на моей памяти.
Проснулся я на редкость счастливым, хоть и был недоволен и расстроен тем, что пришлось проснуться. Сон оборвался внезапно. Как будто кто-то выключил солнце и наступила кромешная тьма. И ты растворился в этой тьме, в моих объятьях.
Этот сон стал последним толчком для того, чтобы решить — писать или нет.
В шесть тридцать утра я написал тебе: «С днем рождения, Тэхен». Специально узнавал по какому часовому поясу ты живешь в своем чужом городе, чтобы ты не увидел мое сообщение раньше времени. Доставлено оно было в четыре тридцать по твоему времени.
Дальше я ждал. Переживал, что же ты мне ответишь, и ответишь ли. Я даже был готов к тому, что ты мне ничего не ответишь, серьезно. Это был бы, наверное, лучший исход. Хотя я теплил надежду (ее остаток), что у нас получиться поговорить хотя бы чуть-чуть, потому что я страшно истосковался по тебе за эти почти четыре месяца. Но мне было страшно. Я не был готов к этому разговору, который, возможно, мог бы начаться. Я строго настрого себе запретил даже думать о том, чтобы взаправду с тобой поговорить. Потому что я знал, что ты не хочешь со мной говорить, знал, что я тебе больше не нужен. Ты живешь дальше, двигаешься вперед, не держишься за прошлое, умеешь отпускать воспоминания. Уверен, ты уже начал новую жизнь на новом месте. Уверен, у тебя есть новые друзья, возможно, новый парень. А я… ты знаешь, Тэхен. Знаешь, в чем заключается мой стиль.
Ответ пришел от тебя ровно через час. Ты написал мне: «Спасибо. (точка...) тебя тоже с прошедшим. (точка.)».
Да, Тэхен. Ты не поздравил меня. Мой день рождение был первого числа. Было ли мне обидно не получить поздравления от тебя? Нет, ни капельки. Я тешил себя тем, что ты просто забыл. Как и все другие, кроме мамы.
Я подождал минут двадцать, думая, что ты напишешь мне что-то еще. Ты ничего не написал даже через час. А мне так много хотелось сказать тебе, пожелать тебе. Это мерзкое, зудящее под кожей чувство… чувство утраченных возможностей? Я не выдержал. Настрочил почти не глядя: «Можешь ответить честно? Ты забыл про мой день рождение, или помнил, но просто не захотел писать?».
Сообщение было прочитано сразу же, мое сердце гулко ударилось о ребра, желудок сжался в спазме, меня затошнило, когда я увидел «печатает…». Ты ответил спустя минуту: «Я не захотел. (точка...) Думал ты тоже не собираешься меня поздравлять. (точка..?) Даже разговаривал об этом с Сонной. (точка.)».
Как я мог тебя не поздравить, Тэ? Я не смог бы этого не сделать… Даже если бы очень захотел — не смог бы забыть или притвориться, что забыл. Ты же был моим… Моим человеком…
По щекам потекли слезы, мне хотелось прижаться к твоей груди и жалобно всхлипнуть, чтобы ты пригладил мои волосы одной рукой, а другой погладил по спине. Я мечтаю об этой последние 3 месяца и двадцать пять дней. Все бы за это отдал. Даже жизнь. Она мне не очень-то нравится последние месяцы. Потому что в ней тебя нет. Больше нет.
В общем, с днем рождения, Тэхен. Я рад, что ты есть.