Часть двадцать четвертая (2/2)

— А теперь моя дочь виновата в похищении человека! Я что, не должна злиться на тебя за это? — распалялась Люда. Тома, заметившая это, пыталась удержать подругу от скандала, но та, словно кобра, только раскрывшая свой капюшон, плавно подбиралась к добыче.

— Как мне Томе в глаза смотреть было? — указала она рукой на Филатову. — Ты представляешь, каково мне было здесь сидеть и успокаивать ее? Это ведь я виновата! Это моя дочь такое учудила!

— Я никого не похищала, мам! Никто не мог предположить, что это произойдет! — кричала в тон ей дочка.

— Нет, ты могла предположить! — возразила Людмила. — Потому что всегда в этих разборках страдают невинные, всегда! Это закон такой, если тебе так проще понять. Воровская конституция!

Людмила, очевидно, выпустив пар, села обратно. Раздражение не до конца прошло и она кинула недокуренную сигарету в заранее приготовленное блюдце.

В кухне появились все, кого Филатовым и Холмогоровым так не хватало: зашли отец и сын Пчелкины, Ваня и даже сам Саша Белый почтил их своим присутствием.

— Сейчас без вопросов, — вместо приветствия сказал он. — У меня крестницу похитили, мне эта ваша Дума…

Никто и не смел возражать. Все присутствующие знали, что в сложное ситуации на Белова всегда можно положиться.

— Времени дали до семи часов сегодняшнего дня, — сразу ввела их в курс дела Юля. — Едем в Раменское, там какие-то чурчхелы…

— Ага, а сейчас у нас сколько? — спросил Паша, оглядывая всех.

— Почти час, — сказал Виктор Павлович, мельком взглянув на часы.

— Значит, у нас осталось шесть часов? Даже меньше, если считать дорогу до Раменского… — Паша что-то прикидывал в голове, а потом вдруг перекинул с одной руки на другую увесистый пакет.

Юля нахмурилась, осознав, что все это время он был с ним. В полупрозрачном белом мешке угадывалось что-то серо-синее.

— Короче, у нас есть пять часов на то, чтобы все провернуть, — объявил Паша и кинул Юле этот пакет на колени.

Она с нетерпением развернула его и недоуменно уставилась на содержимое: там лежала ее курсантская форма и упаковка колготок. Когда она подняла глаза, то поняла, что для всех этот пакет и загадочные фразы Пчелкина-младшего не говорили ничего определенного.

— Знаешь, сын, ты когда такие вещи говоришь, я уже чувствую, что проблема не только не будет решена, но еще и потянет за собой другие проблемы, — задумчиво произнес Витя, но Пашка только отмахнулся от него.

— Не, бать, в этот раз все серьезно! Ну, ты видишь вообще, что происходит?

— Павлик, — глухо позвал его Валера. — Ну ты же сейчас за базар отвечаешь, да? Понимаешь, если твой план не сработает…

— Какой план? — прервала их дискуссию Холмогорова. — Вы о чем вообще?

Паша с Ваней переглянулись.

— У нас будет обмен военнопленными, — произнес Пчелкин. — Сегодня утром Дина пришла в себя. Вроде как адекватная, поэтому будем обменивать ее на Сашку.

Вновь воцарилось молчание. Ваня, который, по всей видимости, и предложил эту идею другу, стоял и смотрел на реакцию остальных.

Юля быстро поняла, в чем дело. Еще ночью, когда их перевозили в новое укрытие, Ваня дал им послушать диктофонные записи с телефона Дины. Одно из предположений подтвердилось: Дина была предателем. По крайней мере, так это видела Холмогорова. Она все рассказывала кому-то, кто обещал ей помощь, но личность установить не удалось. Именно поэтому посреди ночи к ним и приехал Белов с родителями. Новость эту Юля восприняла с нескрываемым разочарованием: у нее были такие подозрения, но верить в них не хотелось. Тем не менее, факты говорили сами за себя.

— Ты же понимаешь, что вы связаны с ней? — объяснял Ваня. — И, скорее всего, эти «доброжелатели» защищали Дину от тех же людей, которых ты ищешь.

Юля, безусловно, это понимала. Но теперь у них родился какой-то сумасшедший план, в котором ей придется сыграть одну из главных ролей. Совершать активные действия в такой опасной игре было боязно, но лязгать одним лишь языком уже было нельзя.

— Как вовремя эта сука в себя пришла, — с усмешкой отметил Александр Николаевич.

— Нам это только на руку, — ответил его сын.

— Так я должна ее допросить в больнице, верно понимаю? — спросила Холмогорова, перебирая вещи в пакете.

— Не совсем. Твоя форма — это только прикрытие, чтобы тебя пустили в палату.

***Комната, в которой Сашу заперли по прибытии, была комнатой только по определению. На деле это была пристройка к небольшому дому, с дощатым полом, без обоев или даже штукатурки. Не было окна, только обшарпанная белая дверь с болтавшейся на соплях ручкой. В помещении было темно и холодно. Как в гробу — так думала Саша, лежавшая на голом полу, укутанная в пальто. Воротник был поднят, чтобы шея тоже была тепле. На деле же Филатова не только пыталась согреться в плену, но и скрыть факт своей наготы под ним.

Как выяснилось, в машине их было двое. Второй лежал на переднем сидении, чтобы издалека Саше не было его видно. Как только она осознала, в какую беду угодила, второй похититель прижал к ее носу противно пахнувшую каким-то лекарством тряпку и Саша провалилась в крепкий сон. Очнулась только в этой темной комнате.

Все слезы вылились из нее в первые минуты после пробуждения. Походив немного по комнате, прошарив стены, она ощутила, как прямо в лицо ей дыхнуло что-то ледяное, смертоносное. Упав на колени, Филатова ощутила, как к горлу подкатил ком, а первые слезы, неистово горячие, вместе с тушью стали скатываться вниз по щекам. Саша зажала себе рот руками, боясь, что похитители услышат ее плач и придут. Неизвестно, какой именно у них был план.

Ее всю трясло. Как потом поняла Саша, именно тогда испарилась та самая надежда на спасение. Истерика разгоралась, она все сильнее затыкала себе рот, согнулась в две погибели, а после и вовсе легла лицом в доски, чтобы заглушить свои отчаянные вопли. Страх нахлынул не просто волной, а чем-то больше похожим на цунами. Саша проклинала себя за невнимательность, остальных — за то, что ввязались черт знает во что. Ее охватила невероятная досада: почему именно она должна страдать из-за всех этих разборок подруги? Почему не похитили ее или, например, Пашку? Почему она, Саша Филатова, совершенно не виноватый ни в чем человек должен сейчас сидеть здесь и трястись от страха за свою жизнь?

Потом все же пришли. Этот человек не участвовал в ее похищении. Невысокий, коренастый, с черной густой бородой и слегка растрепанными волосами. Он молча подошел к Саше, поднял с пола и, крепко прижимая к себе, поволок на выход.

— Вы кто? Что вам от меня надо? — не преминула покричать Саша, мысленно укоряя себя за то, что так быстро сдалась. Она чувствовала внезапно разгоревшееся в ней желание бороться, иначе бы она попросту не простила бы себе свое молчание.

Мужчина стойко переносил вопли пленницы. Он продолжал ее вести по коридору и даже когда она тормозила ногами и вырывалась, он толкал ее вперед и каждый раз в эти толчки он вкладывал все больше силы.

— Я — крестница Саши Белого! Знаете такого? Он депутат! Вас всех найдут!

Коридор в доме был такой же полутемный. Справа висела доска с гвоздями, увешанная разномастными куртками, слева — такая же белая дверь, очевидно запертая, поскольку висели ключи в замке. Где-то вдалеке шумел телевизор, а прямо по курсу находилось помещение без двери, с одной лишь аркой. Там освещение было куда лучше, но распахнутых окон, понятное дело, также не наблюдалось.

Мужчина затолкал девушку в просторную комнату, которая оказалась чем-то вроде гостиной. Окна были плотно зашторены темно-красными портьерами, стены обклеены однотонными обоями такого же темного оттенка. Под ногами уже не доски, а добротный ламинат. Бородач бросил кричащую Сашу в кожаное кресло и встал рядом с ним, чтобы предупредить побег. Вытерев слезы, Филатова встретилась глазами с человеком, который, очевидно, был в этой шайке главным. Седой, со щетиной, но ухоженной. Лысоват, носил очки с золотистой оправе. Одет был просто, но в явно дорогие шмотки: белая рубашка, бордовый пиджак. На вид ему было не больше шестидесяти. По правую руку от него стоял более молодой мужчина, со светлыми кучерявыми волосами и самым надменным выражением лица, какое только Саша видела в своей жизни.

— Как тебя зовут, девочка? — спросил седой.

У него был совершенно спокойный, размеренный голос. Он будто бы вводил им в транс. Саша поежилась и опустила ноги с кресла на пол.

— Саша. Зачем вы меня похитили?

Главный хрипло рассмеялся. Стоявший рядом с ним молодой парень тут же скопировал его мимику и смех, отчего Саша почувствовала к нему еще большее отвращение, чем к тому, перед кем он, очевидно, выслуживался.

— Вопросы здесь задаю я, Саша, — сказал седой. — Но на твой, так и быть, отвечу. Ты никому ничего плохого не сделала, но водишься не с теми людьми. Поняла?

Это Саша поняла еще тогда, когда очнулась. Но ей хотелось узнать как можно больше, а главарь, по всей видимости, не горел желанием отвечать на ее вопросы. И провоцировать его было страшно.

— Не бойся, Саша, твоя роль невелика. Посидишь здесь, а как мы с твоей подругой вопрос закроем, так и отпустим тебя.

Филатова сидела и молчала. Она впилась пальцами в кожаную обивку кресла и смелости у нее хватало смотреть только на то, что было перед ней, но не на людей, похитивших ее. Уши снова сконцентрировались на голосе диктора в телепередаче где-то за стеной.

— Хочешь есть? — как можно более доброжелательно спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся к своему помощнику: — Илюш, организуй гостье ужин.

Илюша кивнул и тут же покинул комнату. Саша, проводив его взглядом, вдруг заметила на поясе мужчины, приведшего ее сюда, охотничий нож.

— У тебя перелом? — спросил он, кидая взгляд на перебинтованный палец.

— Был, но сейчас уже все хорошо, — нехотя ответила Саша на вопрос. Попытка поговорить с ней и создать дружелюбную атмосферу провалилась.

Да и не хотела она общаться ни с кем из этой банды. Все ее мысли теперь занимал небольшой кожаный чехол на поясе у бородача. Рукоять ножа манила Сашу, дескать, схвати меня, убей их всех здесь. Ничем не закрепленная, ей действительно нужно было только схватиться за рукоять и вытащить нож, а дальше она бы разобралась в ситуации.

Нервы натянулись как струна. Права на ошибку у Филатовой не было. Если попытка побега окажется неудачной, ее убьют. И, возможно, у них есть какой-то план действий на этот случай.

Но и ничего не предпринимать она не могла. Неизвестно, как повернется ситуация в дальнейшем, а выживать в сложившихся обстоятельствах было необходимо.

— Ах ты!..

Саша ухватилась руками за рукоять ножа и потянула на себя. Нож и вправду поддался ей и когда она вытащила его из чехла, то сразу вскочила и вытянула руку перед собой. Бородач, абсолютно освирепевший, кинулся на нее, будто смертник. Саша только хотела нанести ему удар, как он ударил ее по щеке и нож с громким стуком куда-то упал.

— Сволочи! Ненавижу вас всех! — истерично кричала Филатова, еще не до конца осознававшая, что худший из возможных вариантов может вот-вот воплотится в жизнь. Инстинктивно она продолжала вырываться и кричать, как бешеная. Перед ней вдруг возникла фигура главаря. Бородач что было сил тряхнул ее и девушка на минуту успокоилась, с мольбой в глазах смотря на него.

— Ты совсем дура? — спросил он. — Правда думала, что все так легко?

— Я — крестница Саши Белого…

— Это я уже слышал. Но здесь твоего Саши Белого нет и, возможно, даже не будет.

Он замолчал и посмотрел на помощника, крепко державшего девушку. Покрутив одно из многочисленных колец на пальце, он вдруг скомандовал:

— Хочешь ее? Возьми, разрешаю.

Саша выпучила глаза. Ее тело беспомощно висело в мощных руках этого человека. Он и сам не сразу, кажется, понял, что ему позволил сделать его царь и бог.

— Что вы делаете? — тихо пролепетала Саша и в голосе ее затеплилась надежда на милость с его стороны. Но надежда эта умерла, не успев толком родиться.

Темноволосый поднял ее за ворот пальто, которое тут же сорвал и откинул куда-то. Грубо толкнул ее на небольшой стол, стоявший между креслом и диваном и, ухватившись одной рукой за ворот рубашки, а другой держа руки девушки над ее же головой, стал спешно расстегивать их. Часть пуговиц отрывалась и безнадежно терялась в глубинах дома.

— Не надо, пожалуйста! — кричала на разрыв она, извиваясь и дергаясь под насильником. — Не трогайте меня, умоляю!

Она хотела было ударить его в пах, но, расправившись с рубашкой, мужчина подогнул ее ноги. В левом колене что-то больно хрустнула и девушка взвыла от боли. Оказалось, не все слезы она успела выплакать в первые часы своего пребывания в этом аду.

— Не делайте этого! Пожалуйста, не делайте! — захлебывалась в слезах Саша. Ее тошнило от осознания того, что она лежала почти полностью раздетая перед человеком, которому совершенно все равно на ее чувства и чувства других.

Сколько еще он выполнил таких вот жестоких приказов своего хозяина? Сколько еще невинных девушек пострадало от такой формы пытки? Саша дергалась, пыталась вырваться, но этот человек своей физической силой доказывал, почему находился на этой службе. Она дошла до того, что просто билась головой об поверхность стола и беспомощно кричала, отчего в глазах все вскоре поплыло и оставалось надеяться на ощущения. По ним она могла понять только одно: с нее уже стянули штаны и оставалось дождаться самого акта унижения.

Не было больше ни «помогите», ни «не делайте этого», ни «не трогайте». Был просто животный крик, какой обычно издают раненые волки или лисы. Спина, как и голова, жутко ныли из-за того, что она продолжала биться об стол. Вдруг мощные руки, уже тянувшиеся к белью, куда-то исчезли. Руки самой Саши тоже оказались на свободе. Перед ней возник размытый образ седого мужчины, глядевшего на нее с нескрываемым отвращением.

— Поняла теперь, куда попала и что с тобой будет, если продолжишь рыпаться? — спросил он. Саша судорожно закивала сквозь слезы.

Седой махнул рукой и несостоявшийся насильник взял комок вещей Филатовой, стянул ее со стола и повел обратно по коридору. Шли они молча, Саша еле волочила голые ноги. Открыв дверь, он толкнул девушку внутрь и кинул ее вещи следом. В одном белье она сползла вниз по стене и на сей раз зарыдала так громко, как только могла. Горло у нее болело, как и все тело, покрытое мурашками от страха и жуткого холода в помещении. У Саши больше не было сил ни на какую борьбу. Она взяла пальто, закуталась в него и легла прямо на пол. В ватной голове, по ощущениям, не осталось ничего, кроме простого желания умереть.