Часть восемнадцатая (1/2)

В комнате царил полумрак из-за плотно задернутых штор глубокого темно-зеленого цвета. Сквозь тонкую полоску белоснежного тюля скромно пролезала полоска утреннего света. Она ударялась о деревянный пол, преломлялась и затухала где-то у приоткрытой двери. Хозяин дома не озаботился покоем нежданной гостьи, растянувшейся на огромной кровати, поскольку он отлично знал — она не спала. После событий вчерашнего дня ни один адекватный человек не смог бы сладко и крепко спать.

Дина лениво потянулась и перевела взгляд с потолка на стену. Бревенчатая, темно-янтарного цвета; ей казалось, что даже на таком расстоянии она ощущала характерный для нее запах древесины и смолы. Идеальное деревянное полотно портил только кронштейн с прикрепленным к нему плазменным телевизором. Под ним стоял низкий комод и Давыдова размышляла над тем, лежало ли в нем что-то полезное для нее. Воровать ей до этого приходилось и если посмотреть правде в глаза, то страдала она сейчас из-за своей жадности и даже какого-то странного, совершенно неуместного упрямства.

Что могло лежать в комоде? Оружие? Наркотики? Документы? Да что угодно. Человек, которого она совершенно не ожидала встретить у озера в подмосковной рощице, мог держать у себя дома все три из трех. Дина зачесала назад спутанные светлые волосы и приподнялась на локтях, ощущая ломоту в спине: после суток, проведенных на холодной и пыльной земле в каком-то погребе, она мучила девушку и мягкий матрас в доме ее спасителя не смог в полной мере исправить положение. Она хмурилась, хотя освещение было таким же приглушенным, как и в плену.

Дину коробило от этих сравнений, но ничего другого на ум не приходило. Ей не нравилось ощущать себя жертвой жестоких и циничных людей; она боялась признать, что ее в очередной раз надломили, добавили в ее уже трещавшую по швам копилку новый страх и лишили остатков спокойствия. Она часто и тяжело дышала, чувствуя, как ее тело вновь затряслось — как и тогда, когда она только пришла в себя и увидела тех, кто возвышался над ней.

Вдох и выдох. Дина крепко сжала простыню в пальцах и согнулась пополам, уткнувшись лицом в толстое одеяло, которым были укрыты ее ноги. Даже через него она чувствовала свои острые колени. Воздуха стало еще меньше и она быстро разогнулась, после чего решительно откинула одело, встала с постели и дернула шторы, жмурясь из-за вспышки белого сентябрьского солнца. Она не могла ничего увидеть во дворе из-за него, да и не нужно ей это было. Давыдова отвернулась от окна и оглядела себя. Серая мужская футболка была испещрена заломами, но она прикрывала ноги до половины бедра и поэтому девушка зашагала в сторону двери, оставляя за собой глухой стук босых пяток по дереву.

На кухне, которая находилась прямо под лестницей, слышались звуки человеческой жизнедеятельности: шипел электрочайник, бубнил диктор на телевидении. Знакомая каштановая, отливающая золотом кудрявая шевелюра взметнулась вверх и светлые глаза Пловцова встретились с такими же светлыми глазами Дины, испуганно дернувшейся в тот самый момент. Его рот расплылся в снисходительной улыбке, а она же скривилась, ощущая себя еще более ничтожной, чем раньше.

— С днем рождения, родная, — хрипло усмехнулся мужчина. Он явно наслаждался своим положением спасителя и позволял себе быть с ней не до конца открытым.

Дина не скрывала своих эмоций: она свела брови к переносице и скрестила руки на груди.

— Он у меня через два месяца. Жаль, что ты забыл, — строго произнесла она, спускаясь с лестницы и усаживаясь на стул прямо напротив хозяина дома. Илья тяжело вздохнул, взглянул на девушку со странным прищуром, будто видел ее насквозь.

Сбоку от нее было окно, которое, в отличие от окна в спальне, не было занавешено. Сквозь него совершенно свободно проникал солнечный свет и поэтому кухня буквально купалась в нем и от этого в ней было гораздо уютнее, чем наверху. Перед Диной сидел человек, которого она бы хотела больше никогда не видеть в своей жизни и ухмылялся. Девушка же стискивала зубы и кисло улыбалась ему в ответ. Тарелку с нарезанными хлебом и сыром она игнорировала: есть не очень-то и хотелось.

Как бы парадоксально это ни звучало, но гораздо интереснее было поговорить с человеком, которого после прошлогодних событий она не хотела ни знать, ни видеть, ни слышать.

— О чем ты говоришь? — тихо спросила она, положив сложенные в замок руки перед собой на клеенку и тоже чуть сморщившись, поскольку не хотела оставаться беззащитной подопытной мышкой в его глазах. Орнамент их огромных белых цветов, похожих на хризантемы, блестел в свете утреннего солнца, словно каждый из этих «цветков» смазали маслом.

Мужчина небрежно промокнул рот салфеткой и, скомкав ее, кинул рядом с тарелкой. Дина тут же обернулась назад и заметила старую, неприглядного вида сковороду, на которой он пожарил себе яичницу. Там еще оставалось немного, но и это не пробудило в Давыдовой аппетит.

— Может, поешь все-таки сначала? — Пловцов изо всех сил изображал гостеприимство. — Ты очень устала и тебе нужны силы.

— Для чего? — равнодушно сказала Дина, медленно поворачивая голову обратно к нему. Взгляд она сначала опустила в пол, а потом вновь посмотрела на него: грустно и пусто одновременно.

Он нахмурился, всем своим видом показывая, что не хотел бы видеть ее такой. Но Дине было все равно — ее ведь никто не спросил, чего хотела она. Ей бы сидеть сейчас тизо дома, убирать последствия очередного загула матери, а не откисать после неожиданного загородного вояжа.

— Как это «для чего»? — Илья пригладил каштановые кудри и поправил ворот рубашки. — Чтобы жить. Все люди едят и пьют для того, чтобы протянуть на этом свете подольше.

— Может, я не хочу «протянуть подольше». Не задумывался об этом, нет? — теперь это все воспринималось девушкой как игра. Ей вдруг захотелось ущипнуть своего благодетеля побольнее, тем более, что она знала, как это сделать. — Жизнь у меня не сахар, сам только вчера в этом убедился. Так, зачем мне жить? Я, может, давно к нему хочу…

— Хватит!

О да, этого она и добивалась. Илья зол: его сухие потрескавшиеся губы были сжаты в плотную нитку, глаза его выражали ничем не прикрытую ненависть, а на шее проступили бледно-розовые пятна, которые было уже не скрыть белоснежным воротом рубашки. Он только потянулся рукой к затылку, но тут же остановил себя — не хватало только совсем расклеиться и показать свои эмоции перед этой соплячкой.

Мразь. Неблагодарная мразь — вот кем была эта девчонка. С того самого момента, как его младший брат познакомил семью с Диной, он тащил их на своем горбу, во всем помогал и это его раздражало. Только Илья смог вырваться из родительского гнезда, где места ему не было с тех пор, как родился Андрей, как эта семейка вновь окружила его и заставила горбатиться на себя — теперь еще и с этим белокурым демоном.

И ведь он молчал. Решил, что из сложившейся ситуации можно было извлечь какую-то выгоду для себя любимого, но в итоге оказался использованным и выкинутым за ненадобностью. И ведь все равно, по прошествии целого года молчания, Дина ворвалась в его жизнь.

Не надо было ехать вчера сюда. В городе легко затеряться, а он вдруг решил, что лучше будет уехать в загородный дом их семьи, в глушь. Там Илья планировал пересидеть какое-то время, а потом вернуться в Москву, но по дороге он встретил Дину. Точнее, ее полуживое тело, которое громко и тяжело дышало, шмыгало и ползло по траве в неизвестном направлении. Ее светлые волосы превратились в мокрую паклю, свисали на лицо, а одежда потемнела от воды и на нее налипла какая-то озерная растительность. Сначала мужчина немного испугался и не решился выходить из машины, но когда она, оперевшись о ствол дерева, встала на ноги и закинула пряди назад, он узнал Дину и бросился к ней.

— Ты что здесь делаешь? Какого хрена ты нырнула в озеро? — он схватил ее под руки и тут же повел к машине. Дина что-то нечленораздельно мычала в ответ: казалось, она не была в сознании, хотя глаза ее были широко раскрыты и смотрели на него вполне осознанно.

— Они… Они меня схватили, — наконец смогла выдавить из себя Давыдова. — И привезли сюда. Я сбежала и мне пришлось нырнуть в озеро, чтобы оказаться здесь.

— Кто схватил? — тут же всполошился Илья. — Во что ты, блять, влипла?

— Ни во что новое, все старое… — сказала она, повиснув на его руке. Ноги ее почти не слушались, серо-голубые глаза закатились, а тело обмякло в его руках. При этом на ее мокрых бледных губах играла жалкая пародия на улыбку: сумасшедшую и оттого пугающую до аритмии, бешено разгоняющей его жестокое сердце.

Пловцов привез ее домой, выдал одежду, которую они вместе искали в старом платяном шкафу, который стоял в комнате родителей. Лакированная поверхность темно-ореховых дверец чуть скашивалась книзу, отчего пользоваться шкафом было немного страшно. Обременять себя не только заботой о взявшейся из неоткуда «русалке», но еще и починкой дышавшей на ладан мебели совсем не хотелось.

— Держи и иди наверх. Там спальня свободная есть, переночуешь в ней, — сухо приказал он, протягивая стопку из тонких летних шароваров матери синего цвета, длинной серой футболки отца и теплой клетчатой рубашки.

Дина поплотнее закуталась в байковый халат, будто смущалась своей наготы, скрывавшейся под ним, и взяла одежду. Волосы ее уже немного обсохли и, к своему удивлению, Илья заметил, что они у нее немного пушились и на ярко-желтом свету еще советской настольной лампы с тоскливым светло-серым металлическим абажуром это было отлично видно. Пушащиеся волосы придавали ее виду какой-то детскости и, черт бы ее побрал, невинности. В тот момент она как никогда была похожа на девушку семнадцати лет, которой и являлась на самом деле. Кожа ее была практически без изъянов, за исключением пары мелких розоватых прыщиков на лбу и висках — да и те имели бледноватый оттенок, из чего он сделал вывод, что на себя девушка не стеснялась тратить деньги. Ухоженный блонд подтверждал эти догадки.

— А завтра? — она посмотрела на него так, словно только что очнулась ото сна. Это немного смутило Илью, но он молча слушал ее. — Что будет завтра?

— А что должно быть завтра? — в тон ей спросил Пловцов. — Ты расскажешь мне все и поедешь, куда глаза глядят. Так ведь ты живешь весь последний год, верно?

— Разрешишь? — неожиданно спокойно промурлыкала Дина, чуть изогнув бровь и улыбнувшись почти также, как час назад у озера.

Она зажала стопку одежды у груди и скрестила руки на ней. Вид ее приобрел нотки уже более привычных решительности и азарта. Когда он смотрел в такие озорные глаза этой девушки, он понимал: в глубине души ей даже нравилась такая жизнь кочевника, какую она вела сейчас. Они давно не виделись, но теперь он понимал, что год странствий не изменил Давыдову, а наоборот помог ей раскрыть свою истинную природу и подарил жизнь, о которой мечтали не ее сердце или мозг, а нутро. Она была зависима от адреналина и именно поэтому в тот роковой день она не пошла на встречу и не отдала деньги.

И сейчас она, кажется, нащупала тонкую, ветхую трубочку, по которой ей поступал этот самый адреналин и прижалась к ней губами, жадно всасывая его. Эта девчонка слишком много знала и использовала свои знания ради удовлетворения одной из своих низменных потребностей.

— Разрешу, — он сказал это слово с полусекундными паузами между слогами, сладко растягивая удовольствие. Он тоже многое знал и не собирался давать ей оставить себя в дураках. — Все равно ведь еще встретимся.

— Правда? Ты так уверен в этом?

Он усмехнулся от театральности этого диалога. Впрочем, это она тоже любила. В особенности, в отношениях с мужчинами.

— Конечно, — сквозь собственную гордость Илья принял приглашение к игре и мгновенно подобрал необходимую тональность.

Дина хотела быть ведущей и пока что он позволял ей это. Но ее же высокомерие должно было погубить ее, просто не сейчас, не в этот момент. Илья умел терпеть: благодаря этому умению он стал тем, кем являлся сейчас и перетерпеть выпады взбалмошной девицы он мог. Тем более, что раньше он это делал.

— Почему? — скривилась она, тряхнув головой, заставляя тем самым свои передние пряди лечь назад и открыть ее лицо.

— Потому что ты уже достигла своего потолка. А со мной и моими возможностями ты добьешься желаемого, — он старался говорить это равнодушно, будто объяснял зазубренную экономическую теорию на паре в университете. — Знаю, тебе нелегко это принять, но взгляни правде в глаза…

— Ты многого не знаешь, — покачала головой девушка, уже щелкнув ручкой двери. — Да и потом, ты ведь мог спасти нас раньше, еще до того, как все случилось, но не сделал этого. С чего бы тебе теперь помогать мне?

«В память о брате» — эти слова так и остались невысказанными. Он осознавал тот факт, что в данной ситуации это прозвучало бы цинично. И никакие оправдания бы не спасли его, если бы он сказал это вслух.

Потому что он, Илья Пловцов, действительно мог помочь своему младшему брату — чисто теоретически. Но в тот момент он предпочел развести руками и соврать о своей бессильности, потому что перед ним стоял выбор: нежеланный, нелюбимый младший брат, который по молодости и дурости своей влип в невероятного масштаба проблемы, или же деньги, которые ему капали на счет за выполнение заранее оговоренных обязанностей.

Он не ожидал, что Дина так долго продержится. Подозревал, что в игру она вступит, но что действительно сможет играть — нет. Несмотря на ум и сообразительность, она оставалась семнадцатилетней девушкой, у которой были свои ограничения. И их обойти не представлялось возможным. Тем не менее, факт оставался фактом: Дина Давыдова уже успела получить по шапке за какие-то свои деяния, но и из этого дерьма сумела неведомым ему образом выпутаться, так еще и его втянула.

— Ты на могилу-то сходи, — вдруг сказала она, опуская глаза в пол. — А то некрасиво как-то получается. Брат ведь…

Брат. Как много смысла в этом слове: и хорошего, и горького. Нет, однозначно плохого в этом не было ничего. Было только что-то очень горькое, как таблетка парацетамола, если ее раскусить. От этих ощущений всегда хотелось сморщиться и выплюнуть горечи, но в случае Ильи выплевывать было уже нечего.

Младший брат сам выплюнул из себя жизнь. И это была его личная проблема.