Начинающий водитель (2/2)

— Зайди внутрь! — глухо прорычал мужчина, а у Антоши глаза округлились от удивления. Он вообще не знал, что папа может рычать как дикий озлобленный зверь.

— Пап, ну ты чего? — тихо прошептал мальчишка, проходя внутрь квартиры и стягивая обувь.

Арсений чуть прищурился, смотря на ребенка. «Ну ты чего». Вот уж действительно, чего? Это же такая типичная ситуация, он же каждый день сталкивается с подобным, ничего удивительного. Злость контролировать не получалось, нервы ни к черту и все как-то наперекосяк. И ребенок себя виноватым явно не считает. Нормально вообще?

— До конца лета ты и шагу из дома не ступишь без меня, — стараясь не срываться на откровенный крик, но со все ещё рычащими нотками в голосе, сказал Арсений, — И сейчас ты идёшь в свою комнату и не попадаешься мне на глаза ближайшие пару часов, — добавил он, осознавая, он зол, а в такие моменты с ребёнка не то, что ругать, на него даже смотреть не стоит. Не сдержится ещё, сотворит что-нибудь такое о чем потом они напару с Антоном пожалеют.

Мужчина слишком близко к тому, чтобы взорваться, подобно бомбе, взрывчатке, ну или мине какой-нибудь. И взрыв этот будет масштабным, даже слишком. Нужно просто уйти самому и отослать Антона в свою комнату, для надежности. Они поговорят потом, когда часы обратного отсчёта перестанут тикать, предвещая взрыв, когда они замрут на месте, когда огромная ударная волна перестанет нависать угрозой. Иными словами, они поговорят тогда, когда Арс успокоится.

— Нечестно! — неожиданно воскликнул мальчишка, обиженно скрестив руки на груди.

Перспектива оставаться в четырех стенах до конца лета его совершенно не радовала. Разве ж это справедливо? Папа сам виноват, что не согласился, чтобы Антон ездил под его присмотром. А сам Тоша то что? Он ничего такого не сделал, они с Димой даже не поцарапали папину машину. А то, что домой не пришли… Так кто ж виноват, что они так засиделись на берегу, что глаза сами собой начали закрываться. Что им было делать? Не ехать же обратно, имея все шансы уснуть прямо за рулём? Вот и легли спать прямо в машине. Сознательно поступили между прочим! А папа тут с порога уже наказаниями разбрасывается. Это даже обидно, между прочим!

— Ах нечестно? — Арсений сказал это явно громче, чем следовало, но сдерживаться было всё сложнее.

Двумя пальцами мужчина схватился за переносицу и прикрыл глаза, словно пытался отогнать наваждение. Ну или просто взять себя в руки. Второе даже более вероятно. А часики то тикают, приближая ко взрыву, настойчиво так тикают. И ничего не помогает их остановить. Зовите саперов, чтобы разминировали. А хотя нет, саперы тут уже все равно не помогут.

— Да, нечестно, — подтвердил Антон и упрямо вздернул вверх подбородок.

Вот же творит этот глупый ребенок? Неужели Антон не понимает, что стоит он сейчас на очень-очень, просто коллосально, тонком льду? Не сможет Арсений себя сдержать, если Антон продолжит в том же духе стоять и так нагло себя вести. Попов злой, и как бы сильно он не пытался успокоиться, прямо сейчас ему это не удается. Да черти в аду и те покажутся ангелочками, по сравнению с тем зверем, что сидит внутри мужчины и вот-вот вырвется наружу. И этот ребенок явно пытается сделать все, чтобы зверь сорвался с цепи.

— Нечестно, Антон, это то, что я далеко не в первый раз прощаю твои выходки, — будучи уже не в силах сдерживаться, рявкнул мужчина, да так громко, что мальчик аж подпрыгнул. — По всей видимости мне уже давно стоило взяться за ремень, а я все жалею тебя! Может мне это исправить прямо сейчас? Я смотрю, ты очень сильно напрашиваешься!

— Да ну я же ничего такого не сделал, — возразил Антон, поежившись от прозвучавшей угрозы. Слишком уж серьезно звучали папины слова.

И Антону бы остановиться, сам ведь себя закапывает, продолжая этот бессмысленный спор. И ведь мальчик понимает, осознает, что ещё шаг и он скатится в пропасть, наполненную только праведным гневом. И все равно продолжает, просто потому что собственное упрямство не даёт остановиться.

— Ничего не сделал?! — Арсений заорал кажется ещё громче, чем до этого. Потому что все, часики дотикали, обратный отсчёт окончен, а сил и терпения, чтобы держать себя в руках больше нет. — Ты говоришь мне, что ничего не сделал?! — даже не пытаясь снизить тон, мужчина подошёл вплотную к ребенку и ухватил его за ухо, довольно-таки болезненно это самое ухо выкрутив.

— Ой отпустииии, — пропищал Антон, пытаясь вырваться из захвата. Впрочем, безуспешно, держал Арсений крепко.

— Ты всю ночь не появлялся дома! — снова с рычанием громко сказал мужчина, — Ты не ответил ни на один мой звонок! Что я должен был думать? А Антон? Что?! Ты, паршивец такой, без разрешения взял ключи от машины. Это равносильно воровству, Антон! О воровстве мы с тобой уже говорили!

— Я бы вернул, мы просто покатались, — со слезами на глазах и болью в ухе, отпускать которое мужчина не стремился, шепнул Антон.

— Покатались?! — рявкнул мужчина, — Да ты понимаешь, что ты, будучи несовершеннолетним, не имея не то, что прав, но даже опыта вождения полез за руль! Да ты мало того, что закон нарушил, ты пострадать мог, серьезно пострадать. Если бы ты не справился с управлением?! Если бы ты в аварию попал?! У тебя голова на плечах для чего? Для красоты?! — злость даже не думала никуда деваться, она кипит и бурлит как вода в котле над огнем. — Я тебе русским языком сказал, что за руль тебе нельзя, а ты что сделал?! С тобой говоришь, говоришь, и все как об стенку горох! Серьезно говорю тебе, Антон, я в шаге от того, чтобы взяться за ремень и выпороть твою неугомонную задницу. Ты этого хочешь?!

Арс осознал, что ещё чуть-чуть и он точно совершит нечто непоправимое, слишком уж сложно ему совладать с самим собой. Еще немного и он психанет и просто всыпет так, что мальчик потом ещё неделю сидеть не сможет, но допустить такого исхода никак нельзя. Хватает того, что Арс мальчишку за ухо сцапал, о чем он наверняка пожалеет, как только успокоится. Антон, конечно, поступил очень отвратительно и глупо, но это не отменяет того факта, что мальчик остаётся его ребенком и навредить ему — это последнее что хочет Арсений. Вернее он вообще этого не хочет, пусть даже Антон так и просит ремня.

Попов потянул тихо поскуливающего ребенка в сторону его комнаты, распахнул дверь и аккуратно, настолько, насколько он вообще мог быть аккуратен, пребывая в ярости, втолкнул мальчика внутрь, отпуская наконец раскрасневшееся и пульсирующее ухо Антона.

— Сиди здесь! — скомандовал мужчина, одаривая ребенка холодным яростным взглядом.

Антон поежился. Тон, которым папа это произнес, был холодным, как зимний ветер, который воет где-то высоко в горах. И нет ничего светлого в этом ветре, он только создаёт снежные вихри, нагоняет вьюгу, буран или метель. Холод и лёд. Плотный лёд, который даже не думает давать трещину, чтобы выпустить на поверхность воду, хотя бы немного воды. Вот и голос у папы сейчас такой же. Холодный и плотный, покрывший собой все то тепло и заботу, которую мальчишка слышал в голосе мужчины обычно.

— Х-хорошо, — отозвался Антон, одной рукой растирая пострадавшее ухо, пытаясь избавиться от неприятных ощущений в нем, а другой пытаясь утереть непрошенные слезы, которые потекли по щекам.

Арсений ничего не сказал, просто закрыл дверь, а потом начал наматывать круги по квартире в попытке успокоиться. Но успокоиться не получалось, пошатнувшееся душевное равновесие и разодранные в клочья нервы не могли так просто восстановится. Стены давили, раздражали и так раздражённого мужчину ещё больше, а ещё почему-то ощущалась острая нехватка воздуха. Не в силах все это больше терпеть, Попов просто рванул в прихожую, нацепил первые попавшиеся кроссовки и вышел из квартиры, не удосужившись даже запереть за собой дверь на ключ. Он просто захлопнул её, но сейчас, если честно, было совсем не до этого. Нужно было избавляться от злости, пока она не сожрала его изнутри окончательно. И неважно, что вышел он на улицу в домашних спортивных штанах и футболке, неважно, что он даже не взял с собой телефон, ничего не важно. Хотелось просто отвлечься от всего мира и от самого себя, особенно от самого себя. Ноги сами несли куда-то. Куда? Мужчина не знает. Да и важно ли это? Идёт и идёт, без направления, без цели. Это просто помогает отпустить ненужные мысли и эмоции, восстановить какое-никакое, а равновесие. А именно это ему и нужно.

***</p>

Антон опустился прямо на пол у стены, подтянув колени к груди. Слезы душили, не позволяли сделать полноценный вдох. Непонятный ком образовался в горле, а все нутро казалось завязывалось в замысловатые, сложные узлы, развязать которые не представлялось возможным. Хотелось скулить, выть как воет ночью волк на луну. Ухо все ещё болело, но не оно было причиной слез. Антон ненавидит когда папа на него кричит. Но ещё хуже внезапно осознать, что Арсений волновался за него и очень сильно. Беспокоился, кажется даже не спал всю ночь, а Антон… А что он? Игнорировал его звонки, даже не подумав, что папа может так сильно переживать, просто потому что мальчик не вернулся домой. И когда машину брал, даже не рассматривал тот вариант, что что-то может пойти не так. Но папа то прав. Антоша легко мог потерять управление, серьезно пострадать напару с Димой, которого он буквально принудил поехать с ним взяв на слабо. И если бы они пострадали, то что бы было с родителями друга? А с Арсением? Они бы с ума сошли, наверняка начали бы винить во всем себя, мол не уследили. Выходит, что из Тоши и друг никудышный, и сын отвратительный, раз он даже не подумал о том, что чувствовал папа в его отсутствие. И ведь поначалу ещё и не хотел признавать, что сделал что-то неправильно, спорить начал. Для чего? Запереть дома до конца лета — это даже мало за такую выходку, а Антон возмущается. Это он ещё спасибо должен сказать, что ремня не получил, хотя, как ему сейчас кажется, вполне заслужил.

Плач был тихим, еле слышным. Мальчишка уткнулся лицом в собственные колени и только судорожные вздохи и всхлипы могли дать понять, что он вообще плачет. Антоша слышал, как захлопнулась входная дверь. Что же, кажется папа куда-то ушел. Мысль о том, что его возможно решили бросить, оставить навсегда в полнейшем одиночестве мелькнула, но тут же пропала. Не сделает Арсений этого. Как бы сильно не злился все равно не сделает. Любит потому что Тошку, непутёвого такого. И от этого на душе становится ещё паршивее. Любит его папа, потому и беспокоится, места себе не находит, а Антон так безответственно отнёсся ко всей ситуации. Чувство щемящей тоски, одиночества, отвращения к самому себе казалось полностью завладели сознанием. Он, должно быть, ужасный человек. Самый ужасный на этой планете. И папа злится, очень сильно злится. Но ладно злость, рано или поздно она пройдет, а вот где гарантия, что мужчина теперь вообще захочет с ним общаться и хоть как либо контактировать, если Антон такой дурак? И мальчику бы сделать что-то, хоть что-нибудь, извиниться хотя бы. Да только как тут извинишься, если папа ушёл и неизвестно когда именно он вернётся? И слезы эти, они все никак не желают прекращаться. Надо бы отвлечься от этого состояния, хоть как-нибудь, а потом поговорить с папой, если конечно мужчина вообще захочет после такого говорить с ним.

Тоша оторвался от собственных коленей и совсем не аккуратно начал вытирать слезы, но на деле он только размазывал их по лицу. Ну и ладно. Плевать как он сейчас выглядит. Взгляд упал на скетчбук и карандаш, оставленный на кровати. Мальчик поднялся с пола, добрел до кровати, все ещё тихо всхлипывая, схватил карандаш, открыл чистую страницу, снова сел, только теперь уже на кровать, оперевшись спиной о стену, и стал выводить какие-то линии. Карандаш плавно скользил по бумаге, даже несмотря на то, что из-за застывших в глазах слез, Антон не мог четко видеть, что именно он рисует. Делал все на уровне каких-то инстинктов, линии на бумаге появлялись будто по волшебству, словно это не он управляет собственной рукой, а кто-то другой, совершенно неведомый. Становилось ли от этого легче? Может быть, по крайней мере, это помогало отвлечься от невеселых мыслей о собственном идиотизме. Просидел он так долго, кажется даже дольше двух часов, а Арсений все не возвращался. Впрочем, оно и понятно, ему нужно время чтобы успокоиться, равно как и Антону. И слезы в какой-то момент закончились, их просто не осталось, они исчезли, испарились, как лужи испаряются от сильной жары. Но Антон знал, что это все временно, что одно малейшее слово, одна малейшая мысль и он легко расплачется снова. Антошка разглядел собственный рисунок и грустно улыбнулся. А потом написал на нем пару строк, вырвал листочек, подошёл к столу, оторвал кусочек скотча и вышел из собственной комнаты.

***</p>

Арсений неспешно шагал домой. Он не мог сказать точно, сколько времени прошло, так как ни часов, ни телефона с собой не было, но, судя по внутренним ощущениям, дело приближалось к обеду, а ушел он ещё утром. Так что наверное часа четыре он точно отсутствовал. Сейчас, когда мужчина наконец сумел успокоится, он осознал, что явно погорячился и очень сильно. Наорал, наверняка напугал мальчика. Но теперь уж что? Сделал и сделал, может быть этот ребенок хотя бы таким образом осознает всю глупость своих поступков. Он ведь просто безрассудный подросток, им свойственно творить глупости, но как же с этим тяжело справляться, честное слово. Арсений ведь не робот, он тоже человек и далеко не все он может вытерпеть. Неужели Антон совсем не видит границ? Неужели не понимает, что хотя бы иногда нужно думать своей головой? А впрочем, что с него взять? Он всегда был непрочь натворить как-нибудь полнейшую глупость, наверное Арсу уже давно следовало бы привыкнуть, что от ребенка можно ожидать всего, чего угодно. Но как тут привыкнешь? Как привыкнешь, если сердце каждый раз болезненно сжимается от одной только мысли, что с мальчиком могло случиться что-то нехорошее? К такому вообще можно привыкнуть? Никаких нервов не хватит, а седых волос явно стало в разы больше. И это за одну только ночь. Конечно, рассуждать о последствиях безрассудства Антона можно долго, но смысла в этом никакого нет. Что изменится от этих рассуждений? Ничего. Остаётся только надеяться, что рано или поздно мальчишка сам начнет соображать и думать, прежде чем что-то делать.

Злости уже не осталось, и слава богу, что не осталось. Только усталость, все-таки Попов не спал всю ночь, так ещё и накрутил сам себя. Было бы гораздо более удивительным, если бы Арс не чувствовал себя уставшим после такого. Он бы пришел и, может быть, лег поспать хотя бы пару часов, но не мог себе этого позволить. Острое чувство необходимости поговорить с ребенком брало верх и чем ближе он был к дому, тем это чувство было сильнее. Конечно, сейчас стало очевидным, что вообще не нужно было на Антона кричать, не нужно было хватать его за ухо. Нужно было просто развернуться и уйти, сразу же как только почувствовал, что не может держать себя в руках. Но смысл теперь жалеть о совершенном? Машину времени ещё никто не изобрел, в прошлое не вернуться, действий своих не исправить. Остаётся только смириться и объясниться.

Проходя мимо парковки, Арс заметил, что припарковать машину это дитятко умудрилось. Криво, косо, заняв сразу два парковочных места, но все-таки. И машина и вправду цела, хотя что машина? Простая железяка с двигателем. Она Арсения вот вообще не волновала. Да даже если бы Антон ее разбил, то Арсу было бы плевать. Потому что никакой автомобиль не заменит человека и уж точно не заменит ему сына. И слава богу, что ничего не произошло и с Антоном все в порядке. Но машину перепарковать нужно будет, вряд-ли соседи оценят, если она продолжит оставаться в таком положении. А ключи ведь кажется остались у Антоши. Но ничего, мужчина этим вопросом озаботится, но позже. Сначала поговорить.

Попов вошёл в подъезд, потом в лифт, добрался до нужного этажа. Дверь, конечно, не была заперта, да и кто бы ее запер? Антон? Вряд-ли ребенка после того, как на него так громко накричали, волновало заперта входная дверь или нет. В который раз Арсений уже успел пожалеть о собственных действиях? Не в первый, далеко не в первый. А ведь Антоша ещё и голодный наверняка. Завтраком то его накормить никто не соизволил, да и сам мальчишка вряд-ли об этом подумал. Да уж, как-то не так оно идет, все кувырком, все вверх дном. И вот стоило так на Антона срываться? Конечно не стоило.

Мужчина разулся, заметив, что дверь в комнату Антона открыта. Удивился, но пока что не стремился туда идти, а вместо этого зашагал в ванную. То ли стремился потянуть время, перед предстоящим разговором, то ли хотел собраться с мыслями, Арс и сам если честно не знал. Отчего-то все это было так тяжело. Оба ведь наворитили дел: Антон своим безрассудством, Арсений — несдержанностью. И теперь нужно все это как-то расхлёбывать, искать решения, находить компромиссы. Да вот только сложно все это, очень сложно.

Мужчина тихо вздохнул и подошёл к раковине. Взгляд упал на зеркало и глаза расширились от удивления. На зеркале висел листочек. На листочке был нарисован ужасно печальный котик с большими пребольшими грустными глазами и поджатыми ушками. И эти нарисованные глаза казалось смотрели в самую душу. И надпись сверху: «Прости, я знаю, что виноват». Коротко и ясно. Арсению даже гадать не нужно чье это творчество. Ну надо же, опять котик. У этого ребенка хобби такое извиняться при помощи котов, неважно настоящих или нарисованных? Лёгкая, но все равно очень усталая и какая-то тоскливая улыбка затронула губы мужчины, когда он сорвал этот листик и отложил его в сторону, чтобы случайно не намочить. Включил воду, вымыл руки и лицо, откровенно наслаждаясь чуть прохладной водой. Казалось, что вместе с ней приходила и ясность ума. Вытерся полотенцем, снова схватил рисунок и пошел таки в сторону комнаты Антона.

Стучать не стал, да и не требовалось этого, дверь то Антоша не закрывал. Попов просто остановился на самом входе, опираясь плечом о дверной косяк, сжимая в руке листок и рассматривая ребенка. Антон сидел на кровати, подавленный и погруженный в свои мысли. Перед ним лежал раскрытый скетчбук, но мальчик ничего не рисовал, просто невидящим взглядом смотрел на пустую страницу. Арс на мгновение прикрыл глаза. Понятное дело, что Антон в таком состоянии из-за его крика. Каждый раз одно и тоже, сначала мужчина на него сорвётся, а потом сам себя корить начинает за содеянное, смотря на этого несчастного лохматого зеленоглазого чудика, который даже одежду на домашнюю сменить не удосужился.

— Я тебе уже говорил, что ты очень хорошо рисуешь? — тихонько хмыкнув, поинтересовался Арсений, демонстрируя найденный листок. Да вот только в голосе все ещё скользила печаль.

Антоша вскинул голову и мужчина с досадой отметил, что он плакал, точно плакал. Его выдавали красные, чуть припухшие глаза. И вот на этого несчастного ребенка он накричал? На этого чудика, который чуть что и сразу ревёт в три ручья?

— Говорил, — еле слышно отозвался ребенок, а Арс заметил, что в зелёных глазах кажется снова заблестели слезы.

Арсений быстрым шагом дошел до мальчика, опустился рядом с ним и прижал его к себе. Рисунок был благополучно отложен в сторону. Антон уткнулся куда-то ему в плечо и откровенно зарыдал, даже не пытаясь сдерживаться.

— П-простиии, — сквозь слезы буквально провыл мальчишка, — Я… Я… Н-не… — говорить не получалось совсем, всхлипы просто не давали словам вылететь наружу.

— Тихо, тихо, — Арс осторожно погладил Антошу по голове, — Успокаивайся, а потом мы поговорим.

Арсений всегда сдается под натиском слез своего ребенка, всегда. Да на эти слезы даже смотреть невыносимо, такой сильной болью они отдаются в сердце. И ведь это он в них виноват. Накричал, напугал, вот стоило оно того?

Антон продолжал плакать, совершенно не понимая, почему папа ведет себя совсем не так, как пару часов назад. Где вся та злость, которая так и рвалась наружу? Где сталь в голосе? Почему папа сейчас такой… такой спокойный? Почему гладит по голове? Зачем шепчет что-то лаковое? Это все настолько неправильно. Совсем неправильно. Папа должен кричать, должен отчитывать, ругаться. А он сидит и успокаивает. Почему? Что вообще происходит? Почему все в этом мире работает совсем не так, как ожидает этого Антоша?

— Я такой… такой г-глупый, — выдал мальчишка все ещё заходясь в истерике.

— Твои поступки иногда глупы, Антош, — мягко подметил мужчина, продолжая осторожно успокаивать этого ребенка, — Но ты не глупый. Просто иногда не думаешь головой.

— Но я… Ты… Ты в-волновался. А я… Я даже не п-подумал.

Арс склонил голову, уперевшись лбом в Антошину макушку. То, что до мальчика наконец дошло, что он заставил его очень и очень сильно волноваться — это, конечно, хорошо. Но какой ценой? И вот почему Антошка никогда не думает наперед? Неужели ему настолько нравится выводить Арсения из себя, а потом самому же от этого страдать?

— Ты прав, — негромко сказал Попов, — Ты заставил меня очень сильно переживать. Разве сложно было ответить мне на звонок или хотя бы просто написать сообщение о том, что ты в порядке?

— Ты бы начал ругаться, — пролепетал мальчишка, громко шмыгая носом, — За… За то что машину в-взял.

— Я в любом случае начал ругаться, Антон, — обречённо сказал Арсений, — Но знаешь, позвони ты мне и скажи, что ты цел, я бы может и не сорвался на тебя. А так… Я не железный и нервы у меня не резиновые. Я не спал всю ночь, пытаясь дозвониться до тебя, я был готов в полицию заявление о пропаже подавать, ты это понимаешь? А ты как ни в чем не бывало приходишь домой и начинаешь мне доказывать, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. И вот скажи мне, стоило оно того? Стоила одна дурацкая ночная прогулка всех тех нервов, которые потратил я, которые потратил ты сейчас? — Арсений говорил спокойно и сам себе удивлялся. Почему он не мог так изначально? Проблем бы было явно меньше, если бы он сумел удержать себя в руках.

— Прости меня пожалуйста, — шепнул Антоша.

Он поступил так глупо. Очень глупо. И вправду заставил папу волноваться, да ещё и машина эта. Может папа его прямо сейчас и вовсе ненавидит из-за его такого ужасного поведения. Кому вообще такой сын нужен? Он же совсем не подумал о чувствах Арсения, Антоше просто захотелось развлечений. Но ведь так нельзя, совсем нельзя. А он сделал… Зачем? Это казалось весёлым. А теперь? А теперь не кажется.

— Я очень виноват, я ужасно поступил, — слезы немного отступили и говорить было проще. Ну вернее как проще? Слова обжигали душу, разрывали ее на части, и заставляли эти части медленно тлеть, но они хотя бы были. — Зачем я тебе такой нужен? Я же только разочаровываю тебя, — совсем на грани слышимости спросил мальчишка.

Брови Арса ползли все выше, настолько сильно было удивление от слов мальчишки. Дать что-ли Антоше по лбу? Совсем уже с ума сошел такие мысли допускать в свою кудрявую головушку? Никто не спорит, что Антон поступил глупо. Да, он Арса разозлил. Да, напугал. Но кто ему сказал, что Арсений разочарован? И вообще, неужели Антон и вправду считает, что Арсений бы стал так переживать, если бы он был ему не нужен? Это у всех подростков вот так? Ты их заверяешь, что они ценны и любимы, а они все равно не слушают? Ох, душа и чувства подростка — это темный лес. Густой такой, непроходимый. Научил бы ещё кто-нибудь Арсения в этом лесу ориентироваться.

— Антон, вот честно тебе говорю, ещё одно такое заявление и ты окажешься в углу, — со всей серьезностью в голосе заявил мужчина, — И без разницы мне, что тебе уже четырнадцать.

Ребенок оторвался от плеча старшего и недоуменно заглянул в голубые глаза. Арсений это недоумение заметил и покачал головой.

— Слушай меня внимательно, — снова заговорил Попов, — Ты забрал ключи от машины и поехал ночью невесть куда, заставив меня волноваться. И да, я огорчён твоими поступком, потому что он глупый, опасный, к тому же противозаконный. Да я был очень зол, признаюсь, перегнул палку, мне не стоило на тебя кричать, но ты сам меня довел, Антош. Да мне ужасно не нравится твоё безрассудство и ты будешь сидеть дома до конца лета в качестве наказания, каким бы несправедливым тебе это не казалось, — Антон никак не комментировал слова Арса, только голову опустил, рассматривая одеяло на кровати, — Мне очень не нравится, как ты поступил. Но, Антон, я не разочарован в тебе и никогда не разочаруюсь, это понятно? И уж тем более я не давал тебе повода думать, что ты мне не нужен. Да я только и делаю, что уверяю тебя в обратном, а ты все равно каждый раз себе придумываешь что-то. Стал бы я так сильно беспокоится из-за твоего отсутствия, если бы ты мне был не нужен? Стал бы ругаться? Если бы ты был мне не нужен, то мне было бы все равно на любые твои действия, неужто не понимаешь? А мне не все равно, Антон. Я люблю тебя, я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло и ты мне нужен. Запомни пожалуйста это и сделай так, чтобы я больше никогда не слышал от тебя обратного, ты меня понял?

— Я понял, — прикусив губу сказал мальчик, — Я больше не буду…

— Что именно не будешь? — чуть прищурившись, спросил Арсений.

— Все, — сказал Антоша, — Думать, что не нужен тебе, не отвечать на звонки, машину без разрешения брать, — с каждым пунктом голос звучал все тише и тише.

— Кстати о машине, — со вздохом произнес Арс, — Ключи мне верни, — он вытянул руку и мальчик, выудив ключи из кармана джинс, вложил их туда, — Тоша, скажи мне пожалуйста, мы с тобой о воровстве уже говорили, разве не так?

— Да, пап, говорили, — Антошка понимал к чему клонит мужчина, — Я знаю, что не имел права забирать ключи от машины без спроса. Но я же их вернул, — попытался оправдаться он, но Арсений лишь покачал головой.

— Вернул или нет, — неважно, — произнес мужчина, — Важно то, что ты их взял. А ведь ты обещал, Антош, что подобного не повторится.

— Знаю, извини.

— Антон, я очень хочу тебе доверять, правда хочу, — Тоша закусил губу, украдкой посмотрев на Арсения. Он выглядел недовольным, но не сердитым, по крайней мере не настолько сердитым как пару часов назад. — Но ты почему-то делаешь всё, чтобы мое к тебе доверие подорвать. Это что же, выходит, что твои обещания ничего не значат?

— Я… Этого больше не повториться, — затараторил мальчишка.

Почему-то мысль о том, что он может потерять доверие близкого человека, доверие отца ужасно задевала. Сам виноват, конечно сам, но как же больно от осознания того, что папа может перестать ему верить.

— Знаю, — заметив, что Арс хочет что-то сказать, снова начал говорить Антон, — Я говорил это много раз и каждый раз все заканчивалось одинаково. Но, пожалуйста, папа, пожалуйста, поверь мне. Я не буду больше. Правда не буду. Веришь?

Мальчик с надеждой посмотрел в голубые глаза мужчины. Важно, как же важно услышать ответ. И Антон прекрасно понимал, что если ответ этот будет «нет», то все. Внутри оборвется какая-то ниточка, нарушится связь. И связь эта очень важная, ее нельзя нарушать, никак нельзя. Но… Но что, если папа все-таки скажет, что не верит? Что будет если эта связь нарушится? Разорвется? Исчезнет словно ее не было никогда? Кажется Антоша просто не выдержит, снова расплачется, пусть ему и кажется, что слез вроде как уже не осталось. На самом деле мальчишка знает, что слезы есть, и они обязательно прорвутся наружу, если он услышит это ужасное «нет».

— Верю, Антош, — словно камень с души упал и ребенок теснее прижался к старшему, ластась как котенок, — Пока ещё верю, — уточнил Арсений, — Но, зайчик, ещё один подобный случай и я перестану. Не подводи меня.

— Не подведу, — негромко ответил Тошка. Почувствовал невесомый поцелуй куда-то в макушку и улыбнулся. Тепло, хорошо.

— И все же я не понимаю, — вздохнув, сказал мужчина спустя пару минут молчания, — Я тебе несколько раз сказал почему тебе нельзя за руль. Почему ты все равно полез? Зачем?

— Я… — Антоша замялся, думая как бы ему ответить. Зачем, зачем, дурень потому что, но для папы же это наверное не аргумент? — Мне очень хотелось. А ты не разрешил, мне показалось это таким несправедливым, что я решил сам попробовать. Это было любопытство наверное.

— Ох, Антон, это безрассудство, а не любопытство.

— Ну или так, — тихонько пробормотал мальчишка.

— Где вы с Димой хоть были? — спросил Арсений. Антон продолжал прижиматься к нему и Арс в объятиях не отказывал. Удивительно на самом деле, что после всех этих оров и криков, Антоша так легко и доверчиво к нему жмется и вообще не опасается.

— А откуда ты знаешь, что я не один был?

— Звонил Диминым родителям, — пояснил Арсений, — Да и в принципе догадаться не так уж и сложно. Вы всегда глупости творите вдвоем, где ты, там и Дима и наоборот.

— Он так-то меня отговорить пытался, — смущённо шепнул мальчишка.

— Ага, безуспешно как я погляжу, — Арс хмыкнул, — И ты так и не сказал, где вы были.

— А ты ругаться не будешь?

— Сильнее, чем было до этого точно не буду, — Попов расстрепал волосы этого маленького негодника, — Рассказывай давай.

— Ну мы это… — Тошка задумался на мгновение, подбирая слова, — За городом были, у реки. Но ничего не случилось, с нами все в порядке, с машиной тоже! — поспешил заверить, заметив, что старший нахмурился.

— Я очень рад, что ничего не случилось, — серьезно сказал Арсений, — Но если ты ещё раз вздумаешь мне такой фокус выкинуть, то без шуток, ремень тебе гарантирован, — строже добавил он.

— Я же сказал, что больше не буду. Правда не буду, — сказал Антоша, прикусив губу.

— Ох, ребенок, — мужчина чуть теснее прижал мальчишку к себе, снова оставляя невесомый поцелуй на макушке, — Когда ты уже начнешь думать головой?

Антон ничего не ответил, только плечами пожал. Ну а вправду откуда ему знать когда? Он старается, правда старается, а выходит как-то не очень. И не может Тошка ничего с этим поделать. Да и что тут поделаешь, если те затеи, которые кажутся такими интересными, в итоге приводят к… Ко всему произошедшему и приводят!

Какое-то время они сидели молча, просто обнимались, как это у них бывает всегда. Ну да, сначала поссорились, потом помирились, теперь вот успокаивают друг друга таким образом. Забавно на самом деле, это уже кажется в своеобразную традицию превратилось.

— Голодный? — вспомнив, что ребенок так и не был накормлен, спросил Арсений спустя несколько минут. Антон еле заметно кивнул в ответ. — Тогда пошли на кухню.

— Пап, — Антошка поднялся с кровати и потопал следом за мужчиной, — А ты серьезно?

— Насчет?

— Дома меня до конца лета запрешь, — пробормотал мальчик.

— Абсолютно серьезно, — уверенно заявил мужчина, — Извини конечно, но твое поведение перешло уже все границы, как бы сильно я тебя не любил, с рук тебе подобное спускать не собираюсь.

— Но полтора месяца? Это…

— Антон, не начинай, — прервал его Арс, — Захочешь выйти на улицу, подходишь ко мне и говоришь об этом. Сходим куда-нибудь, но один ты не пойдешь. И никаких возражений, понял?

— Угу, — грустно пробормотал Антоша, с тихим вздохом усаживаясь за стол. Справедливо конечно, но все-таки сидеть дома так долго очень не хотелось, а потому попытаться отвертеться все равно стоило. Не вышло правда.

— Омлет? Картошку? Суп? — начал предлагать Арсений, развернувшись к ребенку.

— Блинчики? — предположил мальчишка, чуть улыбнувшись. А что? Должна же быть хоть какая-то радость, раз на улицу больше не пускают.

— Блинчики ему, — хмыкнул Попов, — А ты разве заслужил?

— Ну пап, — Антошка состроил жалобные глазки, а Арсений закатил глаза. Четырнадцать лет, вроде уже взрослый парнишка, водить вон уже хочет, а ведёт себя совсем как ребенок. То котиков рисует, то блинчики просит.

— Ладно уж, негодник, будут тебе блинчики.