Часть 7. Интермедия (2/2)

Леня ничего не спрашивает, когда, протупив час на диване, тупо глядя на грушу, которую нет никаких моральных сил лупить, я молча тянусь за стол. Но сервирует на одного и, оставляя мне овощи, сделанные на электрогриле, и шикарный стейк, проницательно напоминает:

— Дела действительно могут быть неотложными делами.

Киваю механически, вцепившись в вилку.

— Спасибо за ужин, Лень, — говорю, пытаясь сымитировать бодрый голос. Получается голос человека, которому только что вырвали все зубы мудрости под одной анестезией — хули, типа, растягивать на четыре раза, подавайте всю боль сюда.

Неужели меня правда настолько выбивает из колеи позорная мысль, что моя поддержка нахуй Арсению не всралась? Что я не нужен ему, как он мне — больше, чем просто парень, с которым классно трахаться?

Выбивает.

Леня уходит, зная прекрасно, что разговоры по душам сейчас зазря расковыряют мои загоны, и выльется его попытка побыть для меня старшим умудренным опытом другом лишь в очередную мою истерику. Может, и хорошо, что Арсений не задумывается над вариантом встречаться не только ради постели. Не узнает, какой я ебанутый в отношениях.

Ем без аппетита, но все равно отправляю Лене в мессенджере кучу восторженных смайликов — вкус у моего ужина отменный, и не его вина, что я не могу сегодня им насладиться сполна.

Не понимаю, что за черт меня дергает подойти к окну и, отодвинув штору, взглянуть на заснеженный двор. Но сердце ублюдски щемит.

Арсений гуляет во дворе с Бимом, который подозрительно весело для больного желудка виляет хвостом.

Соврал?.. Зачем? Где тогда гордая размытая ложь «Я занят, сам догадайся чем, чао, Рома»?

Вижу, как из подъезда выходит фигурка в пуховике с кроличьими ушами на капюшоне. Яна подходит к Арсению, забирает у него поводок и, кажется, ключи, хотя с такой высоты не рассмотришь. Арсений машет ей и Биму рукой на прощание и припускает трусцой вдоль дворовой площадки, чтобы вскоре скрыться на повороте к дороге.

Когда Арсений спиздел, что пойдет тусить с корешами, я хоть чуял, не понимая умом до конца, что он хочет, чтобы я не поверил — и пошел выяснять причины немилости. Сегодня я чую только, что конкретная ложь — для конкретных долбоебов вроде меня, которых стремно даже отшить честным «Нам не по пути».

Что изменилось? Мне казалось…

А, впрочем, чего удивительного?

У него болит горло из-за меня. У него, может, мозг болит слушать мою бестолковую тишину в ответ на его желание поделиться со мной всем подряд. Он не видит никакой отдачи. Ему здесь не за что бороться. Кто, кто, блядь, в своем уме будет бороться за отношения с тобой, шакалье? Хрена ты губу раскатал. На Арсения Ветрякова. Да на него должна выстроиться километровая очередь претендентов, в хвосте которой трусливо плетешься ты со своим «Не встречаемся» и угрюмым ебалом.

Сплю тревожно.

Просыпаюсь злой и невыспавшийся, как скотина. Башка пульсирует, руки зудят поколотить наконец не снятую со вчерашнего дня грушу — и я колочу ее от души, позволяя себе даже чуток поорать. До первого предупреждающего стука в стенку от соседа.

В нашей с Арсением переписке до самого вечера болтается лишь мой утренний вопрос «Как у Бима дела?» и его ленивый ответ «Все окей, просто переел. Спасибо, что спросил».

Всю субботу провожу в странном подвешенном состоянии. Будто одновременно жду сообщения или звонка и не жду. Жду у моря погоды и хоть какого-то знака — куда двигаться дальше? Был бы будний день, поперся бы в универ и закусил гранитом науки. Но сегодня выходной, на носу сессия, а в понедельник вообще зачет, по которому у меня силами активного мелькания перед Жабой в последний месяц получен фартовый автомат. Поэтому у меня образовывается куча свободного времени, чтобы сожрать себя с потрохами. Хожу по квартире как неприкаянный. Разрываюсь между стремными мыслями. На одной чаше весов — дозвониться до Арсения и решительно расставить все точки над «i». На другой — не донимать его, чтобы он не решил, что я ебанутый сталкер и истеричка, коими и являюсь. Выбор наишикарнейший, я считаю.

Приходит сообщение от отца из-за океана. «У кого-то скоро день рождения?) Принимай доставку ровно в десять утра завтра, смотри мне, не проспи!»

Пишу ему «Ок» и, подумав, отправляю две скобочки — для его спокойствия за мою пропащую душу. Твой сын не опять, а снова. И это больнее в сто крат. Пап, научи, чтобы было не больно с каждым новым разом, а?

Только есть подозрение, что после Арсения отрежет точно.

После болтовни из моей ванной комнаты. Смешных историй ни о чем. После его выходов послушать, как я курю. Его благодарности, которую я принимал, как яд. Поцелуев взасос и поцелуев в шею. Прогулок с его псом. Его обезоруживающих улыбок и глупых вопросов. После чтения книги на его кровати, пока он делал свою музыку. После него хоть что-то живое останется, чтобы болеть?

К полуночи думаю, что сойду с ума.

Завтра я обязательно пойду и… ну вот что, что я сделаю? Признаюсь Арсению, что чувствую все те чувства, которые отрицал? Что он мне нравится? Что я хочу слушать его — и говорить с ним наконец так, как хочется, не скрывая, какой я заебушек?

Да, черт возьми. Пойду — и будь что будет.

Пусть пошлет меня нахуй. Пусть будет больно. Но если не попытаюсь хотя бы, не прощу самому себе, что дал Майклу победить и стать первой и единственной ошибкой моего сердца. Арсений может казаться простым парнем. Ничем не примечательным. Но он тот, с кем мне вопреки прошлым падениям хочется и боли, и радости. Кому мое недоверчивое сердце, этот обожженный кусок плоти и крови, хочет отдаться всего лишь за улыбку и взгляд из-под сухой соломенной челки.

Ровно в полночь мой телефон, снятый с беззвучного из упрямой надежды, звенит свежим уведомлением. Думаю, это отец, но кое-кто обгоняет его традиционное «Ураааа!» на доли секунды.

Ars Veter. 00:00

<Рома.mp3>

Ars Veter. 00:00

Слушай. Я буду через 3 минуты.

Кидаю мутный взгляд на аудиофайл. Он длится ровно три минуты.

Будто почувствовав, что заторможу, Арсений кидает еще спослание вдогонку.

Ars Veter. 00:00

Слушай прямо сейчас! Вижу же, что прочитал! ЭТО ВАЖНО!

Палец сам собой тянется к кнопке проигрывания.

Я сажусь прямо там, где сообщение меня застало, а именно на ящике для обуви в прихожей под крючком с зимними куртками.

Из динамика телефона льется проигрыш трека, напоминающего электронику — я слабо разбираюсь в музыкальных жанрах и направлениях. Могу оценить только красоту звучания. Красоты пока особой не чувствую, хоть и качает, безусловно, и кажется эта музыка до боли знакомой. Какое-то тщательно выстроенное в ритм металлическое клацанье, перебиваемое то гулким, как прибойная волна, шипением, то чем-то наподобие ветра или протяжного выдоха. Напряжение в мелодии нарастает от секунды к секунде, как дыхание человека, готовящегося к решительному прыжку. И я сам не замечаю, как дышу, завороженный длинным проигрышем, ему в такт. По коже головы бегут жаркие мурашки, кровь пульсирует в висках. Я вдруг понимаю, почему меня так обволакивает эта мелодия. Так звучу я сам. Это мое дыхание — прямо там. Это звон цепочки на моем рюкзаке. Это моя сигарета. Это то, что давно не слышу я, потому что этим живу. Это то, что слышит Арсений.

Он слышит мою жизнь целиком, даже когда я не роняю ни слова.

И тут дыхание музыки срывается на резком переходе в тишину. Я сижу под куртками и пальто на крючках ни жив, ни мертв, впитывая безжалостно медленно растущую в громкости мелодию, в которой больше нет буйства звуков, нет ловкой игры переходами. В которой ничто больше не отвлекает от того, что Арсений начинает петь.

Слова на английском. Всего две строки, взятые из смутно знакомой песни, которые чередуются между собой, сплетаясь в напевную мантру. «Мне не нужна твоя любовь» — «Мне нужно только твое прикосновение». Меняется лишь тон — от резкого, с прохладцей, пробирающего до дрожи, к яростному надрыву, сводящей с ума паузе и наконец — легкому потеплению в полушепоте, который крепнет, набирает в чувственности, набирает в игривости и намеке на шутку, понятную нам обоим. Тембр его голоса. Нереальная красота его голоса. Чередование двух чертовых строк, в звучании которых больше, чем в самих словах.

Я почти не дышу, когда трек подходит к концу, не зная и зная одновременно, что ждет меня в финале.

«Мне не нужна твоя любовь» — «Мне нужно только твое прикосновение» — «Мне не нужна твоя любовь…»

Пауза, чуть не разбивающая сердце вдребезги.

Тихий шелест тлеющей сигареты.

И в полной тишине — то, что позволяет сердцу уцелеть.

«А может, все же нужна?»

Я подрываюсь к двери. Распахиваю настежь и вижу Арсения, едва успевшего поднести палец к кнопке звонка. Мы смотрим друг на друга, оба дыша так, будто отпахали дистанцию в десяток километров без воды и от огня, который лизал нам пятки.

— Думал, — говорит Арсений, чьи синие глаза, не прикрытые забранной назад челкой, впиваются в меня остро. Он ждет реакции. Он ее находит в звуке моего сорванного нахуй дыхания. Потому что сбивчиво тараторит, наверное, сам слабо понимая что: — Думал… не успею перезаписать свою часть, пришлось слиться вчера… Думал… не успею, но… не смог держать… при себе… ты понимаешь… — Арсений взвинчен, места себе не находит на моем пороге. — Ты все понимаешь! — Он вспыхивает. — Но… но мне хотелось знать… наверняка… что понимаешь, что у меня… на уме… и с днем рождения… и…

Медленно протягиваю руку и за локоть тяну его в квартиру.

Запираю дверь за его спиной. Сердце отбивает дикие мотивы под ребрами.

— Арсений, — произношу хрипло. Он вскидывает на меня взгляд от кроссовок. Удивленный. Я в первый раз за долгое время называю его по имени. — Мне, кажется, тоже.