Часть 5. Интермедия (2/2)

Прощупал почву, понял, что я не возражаю, и открылся шлюз полезной и бесполезной информации, как он день провел, сколько голубей Бим прогнал на прогулке, как бы Янке хорошего парня найти, сколько острых дошиков по акции Арсений купил на прошлой неделе. После инфы про дошики, кстати, меня перекорежило. И случился еще один шаг в сторону от установки, но я рассудил логически — не буду хотя бы регулярно Арсения кормить, он скопытится, а как я без его задницы собираюсь блюсти свое злость-похоть-скука? У треугольника три угла, иначе это прямая. Прямая дорога в ад. (Здесь должны прозвучать громкие саркастические аплодисменты моего школьного математика, который всегда говорил, что я без папиных денег ничего не стою.)

Поэтому я стал периодически — будто невзначай — приглашать Арсения раньше обычного и просить Леню сообразить ужин на двоих. Леня, который у отца работал, еще когда меня в проекте не было, а с моим возвращением из Америки на радостях уволился из ресторана и устроился ко мне, стоит отдать ему должное, сделал покерфейс и ни разу не спросил, ху из Арсений и почему он рассекает у меня по хате в одном халате. Я боялся первое время, что Леня, оставшийся с отцом в теплых отношениях, быстро меня ему спалит, и папа прилетит из Бостона прописать мне люлей за то, что опять вписался в дурку отношений. От первых-то и последних он меня так долго откачивал, что мне еще два месяца пришлось его заверять, что я больше в чувства ни ногой — и со мной ничего в русских дворах не случится романтически-драматического, чтобы запрещать мне жить и учиться тут одному. Но Леня слово сдержал и не спалил.

И я бы с удовольствием заявил, что ему палить-то нечего, мы же с Арсением не встречаемся.

Только что это было — вот совсем недавно? Зафига Арсений полез целоваться, когда я его пса выгулял, просто потому что он заснул у меня и не очнулся даже на три оклика по имени? Почему обиделся — если год мы держались успешно своих установок? Почему решил отомстить за неслучившийся поцелуй и отфутболил меня при попытке замять ситуацию и снова пригласить его на секс? Почему я повелся, самое главное? Почему решил его стремно посталкерить — чисто выяснить, что за друзья у него нарисовались?

Почему взбеленился, увидев, как с Сени шапку стаскивают и собираются отпиздить, яснее некуда. Никто Арсения трогать не посмеет, пока я живой.

Но почему, черт возьми, я его и Яну до дома проводил, а потом… ну, поддался ему. Потому что ему было нужно — и его синие щенячьи глаза из-под челки просили? Потому что мне так захотелось?

Почему мне захотелось повторить?

Почему сейчас я стою и молча протягиваю Арсению кулек из одеяла, простыни и подушки и не понимаю, что совершаю ужасную ошибку, продолжая делать чертовы шаги вдаль от надежных установок?

— Тебе как удобнее, — спрашивает Арсений, которого миллион вопросов, одолевающих меня, вовсе, кажется, не посещает, и шустро застилает кровать, — у стенки или с краю?

Киваю на стенку. Я из душных подкастов — то есть, извините, душевых — почерпнул информацию даже о том, сколько раз за ночь Арсений встает попить водички. Не уверен, что моя нервная система, которая отдыхает только во сне и когда колочу грушу или людей, выдержит, если Арсений пять раз перелезет через меня с громким шепотом «У-у, э-это самое, сорян, спи, я попить». Мне и так предстоит пытка убитым скрипучим матрасом. Чувствую, завтра проснусь невыспавшийся и злой, как скотина. Но не уверен, что готов обидеть Арсения здравым предложением забрать Бима и переночевать у меня. Сделаю это завтра. То есть, бля, конечно, никогда — никогда — не сделаю! Не хватало мне приучить себя с ним ночевать. Что дальше? Переезд?

Ладони потеют. Жарко. Топят сильно. Сую ладони в карманы джинсов.

— Я так и думал, — отвечает Арсений, кивая со знанием дела, и задумчиво смотрит на мои джинсы.

Кажется, ладоням не суждено остаться в карманах. Главное, не положить их потом случайно туда, куда не просят. К счастью, я не настолько двинулся, чтобы мучить Арсения сексом на этой старухе-развалюхе. Купить ему, что ли, нормальную кровать?..

Сука, еще одна мысль в том же духе, и я точно с ума сойду. Длительное воздействие ауры Арсения на меня убого влияет. Сначала я пришел посидеть у него, пока делает музыку, что-то непонятное вытворяя на экране компьютера и подсвистывая под нос. Потом снова поддался на поцелуй. Потом согласился на ночевку. Сейчас думаю о том, как страдает его спина. А о том, как моя кукуха страдает, генерируя бред, я когда-нибудь подумаю?

Надо срочно ложиться спать. Уложить нас всеми правдами и неправдами, пока со мной не случилась истерика.

— Сейчас найду тебе что-нибудь спальное, — говорит между тем Арсений, протискиваясь к шкафу.

«Чем-нибудь спальным» оказывается безразмерная желтая футболка, которая велика даже мне. Делаю такое красноречивое лицо в ответ на предложенные растянутые треники, в которых Арсений ходит на физру, что он машет на меня рукой, мол, пошел нафиг, и прибавляет беспечно:

— И так нормально.

Мы по очереди ходим в ванную. Мыться у него не решаюсь — боюсь разъебать то, что и так на ладан дышит, да и ходил сегодня в душ после тренировки. Чищу зубы новой щеткой, которую Арсений мне выделяет вместе с ветхим, но чистым полотенцем, и уступаю ему место у раковины.

Возвращаемся в комнату.

Ложусь у стенки, подкладывая локоть под голову вместо подушки, потому что она одна, и молча наблюдаю, как Арсений, уже в микроскопических шортах и майке в облипку, строгими «Кыш» выдворяет Бима за дверь. Тот виляет хвостом и пытается у меня взглядом выторговать разрешение остаться, но я в курсе, что у Арсения своя дисциплина, поэтому качаю головой. Бим показательно недовольно уматывает прочь по коридору и с громким, почти человеческим вздохом плюхается там на лежанку.

Арсений закрывает дверь, выключает верхний свет, но настольную лампу не трогает. Вновь протискивается между разложенной кроватью и письменным столом к шкафу, смотрит в зеркальную створку. В его руке появляется резинка. Раз — и он ловко скручивает челку, которой от мира обычно огораживается, собирая с остальными волосами в кривой пучок на затылке. Обалдеть. Не пучок. Глаза, когда оборачивается. Обычно их не вижу вот так — чтобы их ничего не прикрывало. Глаза у Арсения как из кино. Большие, глубокие, синие-синие. Про такие обычно говорят «утонуть можно».

Не выдерживаю и отвожу взгляд. В последнее время все тянет челку ему убрать пальцами, заглянуть в синеву. Не знаю зачем. Красиво.

Арсений выключает свет и неизящно плюхается рядом, выдавливая из матраса громкий пружинный стон.

Недолго мы лежим по разным краям кровати. Не видно нихуя. Слышно только, Арсений сопит, и матрас после каждого беспокойного поворота под ним натужно скрипит. Чувствую, как одеяло, под которым мы не помещаемся, потому что лежим на расстоянии, то на Арсения тянется, то, когда дергаю упрямо в обратную сторону, между нами провисает. Простыни на всю кровать не хватает, она задирается. Подушка вообще между нами валяется, потому что, видимо, мы ее друг другу уступаем.

— Нет, так не пойдет, — взрывается наконец Арсений.

Мне под голову агрессивно проталкивают подушку, на меня летит одеяло. Под одеялом тут же оказывается Арсений и прижимается спиной к моей груди, задницей упираясь мне в пах. Действует он как магнит — одной рукой машинально хватаю его за задницу, просунув ладонь под резинку трусов, другую закидываю на Арсения сверху.

Мы по-прежнему молчим, но теперь Арсений не сопит, и матрас под ним больше не воет волком. Так куда удобнее, вовсе не жарко — комфортно и тепло.

И знаете, мыслей о сексе нет и не мелькает. Нет желания перевести эту близость в знакомую плоскость.

Дело даже не в кровати.

Просто и в этой плоскости мне неплохо. Сердце стучит в унисон с его. Мне банально хочется, чтобы тревожные голоса в голове наконец умолкли. И когда Арсений предлагает шепотом:

— Рассказать тебе что-нибудь? — я киваю, проезжаясь подбородком по его неряшливому пучку.

Арсений пиздит, получив добро, нагоняя приятную дремоту.

Мне становится спасительно тихо.