Часть 6 (1/2)
Просыпаемся по моему будильнику, который уже второй год железно вгрызается в мозг бодрым «Др-р-р-рынь!» в четыре пятьдесят три утра, даже если я не хочу, не могу и не буду — конечно буду! Кто ж захочет, опоздав на миллисекунду, час потом бродить по сугробам, уговаривая Бима окропить вон то симпатичное дерево, или этот куст, он-то тебе чем не нравится, ты ж даже лапу задрал, хули теперь выеживаешься?
Вот и сейчас глаза мои моментально открываются. Вижу помятую рожу Шакала с отпечатком от уголка подушки на лбу и встречаю охреневший взгляд красных глаз из-под с трудом поднявшихся век — мой телефон оказывается у Шакала прямо под щекой, эпилептическое мигание экрана и «Др-р-р-рынь!» аккурат в ухо устраивают ему волшебное возвращение из Матрицы.
— Мне ко второй, — сипит Шакал с вызовом и взбрыкивает под общим одеялом, плюхаясь на спину. Закрывает глаза и хмурится, будто на полном серьезе подозревает, что я потащу его в универ сию же секунду.
— Прости… Спи. — Отключаю телефон и пытаюсь выкатиться из-под одеяла, потому что слышу уже «Шлеп-шлеп-шлеп» Бима в коридоре, но Шакал меня ловит за локоть и тянет полушепотом:
— Холодно. Вернись! — и добавляет не менее капризным тоном, разжимая пальцы: — В шею… поцелуй… вообще-то, блядь…
Ну нихрена себе, какие мы разговорчивые с утра пораньше! Смотрю на Шакала несколько секунд, от таких заявлений запотевая быстрее, чем окна маршрутки, в которую с бодуна закатывается Тимофей Михалыч с шестого. Поцеловать в шею? А пососать не завернуть? Нет, я не против, очень даже, подставленная шея беззащитно открытая, с созвездием из родинок, просто мечта Эдварда Каллена с голодухи. Да и с утра как-то особенно хочется… спонтанных нежностей, за которые потом, когда окончательно проснешься, наверняка станет стыдно. С удовольствием покусился бы на этот холст. Мне ни разу — вот буквально — не удалось поставить Шакалу ни одного засоса за весь период нашего активного сотрудничества в кровати. Серьезно, должен существовать какой-то туториал! Простого поцелуя явно недостаточно — Шакал не принцесса, которой горошина обеспечит синяки через семь матрасов. То ли присасываться нужно сильнее, то ли зубы в дело пустить — не знаю, мне не удалось потренироваться. Во-первых, я всегда боюсь, что перестараюсь и ему будет больно. Во-вторых, я слишком загоняюсь и не могу, хоть ты тресни, изобразить, будто случайно его губами протираю, в порыве страсти. Мне все кажется в такие моменты, что Шакал спалит меня за высчитыванием формулы оптимальной силы всасывания с таким лицом, будто я провожу научное исследование международной значимости. В общем, я бы с удовольствием, пока Шакал в невменозе, занялся интересными опытами.
Только вот сопение, которое вмиг от Шакала доносится, подсказывает, что финал фразы он договаривал уже во сне — и вряд ли обстоятельно обдумывая просьбу. Да и Бим в коридоре, как бык, готовящийся надавать люлей матадору, бьет копытом, то есть лапой, в коврик на пороге, грозно призывая поторопиться.
Приходится улизнуть из-под одеяла и из комнаты. Натянуть джинсы поверх спальных шортов, накинуть дутую куртку — и вперед, освобождать мочевые пузыри!
Пока Бим выбирает сугроб для своих темных собачьих дел, напряженно размышляю о засосах. Не столько даже об отметинах — не думаю, что Шакал спит и видит, как бы посверкать в универе росписью «Здесь был Сенька Ветряков», — сколько о самих поцелуях мимо губ. В шею там, в плечо, цепочкой вниз по груди и животу… Хожу, кручу в голове мысль за мыслью, страшно потею в куртке, накинутой всего лишь на футболку. Процесс интимный, базару ноль. Хочется? Хочется. Как отреагирует Шакал, не знаю — и это, блядь, интригует не меньше, чем его внезапные утренние бормотания.
Бим заканчивает на космических скоростях и теперь бодро ведет меня обратно к подъезду, будто ему не терпится вернуться к драгоценному Шакалу. Ага, морда лохматая, самому надо, перебьешься.
Возвращаемся, мою Биму лапы и отвлекаю его хитрым маневром имени царской кормежки. К счастью, наивная собачья душа с радостью продается за миску сухого корма, и я быстро смываюсь в комнату.
Темно, хоть глаз выколи. Матрас выскрипывает зловещие мелодии: Шакал вертится с боку на бок, что-то бормочет во сне и, судя по шорохам, то скидывает одеяло, то снова заматывается в него по самые уши. Надо будет перевести будильник на вибрацию и класть со своей стороны в следующий раз. То есть, конечно, никакого следующего раза не будет, я не дебил, Шакал на сомнительный аттракцион дважды не согласится.
Тихо-тихо скидываю джинсы, сажусь на край кровати и, пользуясь тем, что Шакал как раз откатился к стенке, подныриваю ему под бок. Думаю, проспим еще пару часов, а потом начнем собираться в универ — но не тут-то было. Шакал, как тот его степной одноименный сородич, будто почуя легкую добычу, моментально разворачивается под одеялом и сгребает меня в охапку, а его горячие ладони ловко ныряют под резинку моих шорт и оказываются на окоченевшей от холода заднице. Графиня польщена. Графу теперь тоже хочется внимания — не успеваю уговорить себя, что стояк здоровому сну не помеха, а я помру на парах, если не прикорну прямо сейчас, как Шакал запрокидывает голову на подушку, и его шея призывно тычется мне в губы. Пиздец. Пахнет богатым сексуальным мужиком — в десятки раз лучше его геля для душа. Тут какой-то не выветрившийся со вчерашнего дня тонкий аромат парфюма и запах его раскаленного тела. Желание удариться в утренние нежности с заходом на прелюдию становится попросту нестерпимым и яростно борется во мне со стыдом здравомыслия — я, так-то, к спящему человеку собираюсь приставать. Ценная поправочка: к смертельно не выспавшемуся человеку. Поправочка номер два: к смертельно не выспавшемуся Шакалу. Ну, вы понимаете, короче, что затея обещает казнь. Но он же не станет сильно возражать, если я просто осторожно поцелую его вот здесь, под челюстью? И вот здесь, пониже, чуть ощутимее. И беспалевно понюхаю под теплым ухом. Не понимаю, какого черта Шакал настолько привлекательно пахнет, что моему поцелуйному турне уже не суждено прекратиться на самом вкусном — том месте, где шея переходит в плечо и где так удобно прикусить кожу, чтобы…
Все-таки останавливаюсь, врезаясь на полном ходу в неожиданное наблюдение. Шакал не спит. По крайней мере, дыхание у него хриплое и частое на контрасте с тем сопением, которое буквально пару минут назад слышал. И ни разу не поверю, что можно так чувственно и осознанно наминать мою задницу прямо во сне.
Лежу, ни жив, ни мертв, боясь лишний раз пошевелиться, и тупо дышу ему в шею. Лишь бы лишнего не подумал. У меня стоит, упираясь в его твердый прессак сквозь шорты, и первой его мыслью, надеюсь, станет, что мне приспичило потрахаться, а не каких-то там стремных и не положенных по статусу нежностей.
— Продолжай.
Решаю сперва, что мне послышалось. Ну не приглашает меня Шакал к каким бы то ни было действиям словами. Но тут от него прилетает, добивая меня окончательно, сорванным шепотом на ухо:
— Пожалуйста.
Не поймите неправильно. Но мне только что сказали «пожалуйста». Дыхание перехватывает. Забираюсь на него, как коала на эвкалипт, впиваясь губами в бьющуюся на шее жилку. Кусаю, не контролируя силы, и, кажется, перебарщиваю — Шакал дергается подо мной и шипит, но вместо того, чтобы вывернуться, выгибается навстречу, выдергивает одну руку из-под резинки моих шортов, тянет ниже рукав своей футболки и подставляет мне оголенное плечо. И сюда укусить? Ты уверен? Судя по тому, что плечом мне чуть не заезжают в челюсть, настойчиво предлагая попробовать, уверен.
Кусаюсь как бешеный. «Мвх-х-х…» — вырывается из Шакала после каждого укуса, он подо мной напрягается, но тут же расслабляется, когда бережно зализываю больные места. Шорты он с меня стягивает вместе с трусами и до головокружения резко меняет нас местами под жутчайший аккомпанемент матрасных пружин.
— Смазка… — говорю, не отвлекаясь от зализывания свежей припухлой отметины над его ключицей, — сзади… в тумбочке…
Шакал отстраняется, седлая мои бедра. Паникую, решая, что он уточнит, не попух ли я, предлагать такое на мебели сомнительного качества, но ошибаюсь в который раз за утро. Шакал сдвигается выше, упираясь коленями у меня под мышками, и в темноте шарит по тумбочке позади кровати, пытаясь нащупать ручку верхнего ящика. Сходить с ума так сходить, верно? Пока он там копошится, пользуюсь тем, что его пах оказывается в пикантной близости прямо надо мной. Недолго думая, стягиваю его трусы и, приподнимаясь на локтях, обхватываю упругую головку губами. Шакал от удивления чуть не присаживается мне на лицо — теряет равновесие, соскальзывая коленями с задравшейся простыни, и привет, мой первый горловой, который не заканчивается, едва успев начаться, слезами и обещанием никогда больше не пытаться в изыски уровня профи. На удивление, я ловко и с лету принимаю его глубоко в рот и даже умудряюсь неторопливо, обстоятельно пососать то, до чего раньше не мог добраться, и добавить языка без риска задохнуться в кашле, будто тренировался днями и ночами. Не знал, что на меня подействует банальное «пожалуйста», но мне нравится! Шакал же, походу, в тотальном ахуе от происходящего, потому что из него вдруг вырывается громкий, офигеть какой пугающий на контрасте с его обычным упрямым молчанием протяжный стон. Если он повторит, я кончу, ни разу не прикоснувшись к себе, клянусь. Мед для ушей. «Бам!» — ладони Шакала врезаются в тумбочку, не добравшись до ящика. Он балансирует в планке, вцепившись обеими руками в ходящую ходуном тумбочку, а коленями упираясь у меня под мышками. Шакал весь дрожит, но не потому, что упражнение выше его физической подготовки — просто ему крышу рвет со страшной скоростью. И мою рвет за компанию. У него сейчас открытая, нереально возбуждающая поза. Не вижу, но чувствую, как он в забвении качает бедрами, подаваясь мне в рот. Представляю ярко, как напрягаются мышцы рук, и этот сексуальный, Шакалу не свойственный, но идущий ему нереально в моем воображении прогиб в спине представляю тоже. Слегка запрокинутую голову, острый потный кадык. С его губ срывается новый стон, больше напоминающий рык, переходящий в шипение, в котором я с подскочившим пульсом различаю первые звуки моего полного имени. В горле першит. Еле успеваю выпустить изо рта, прежде чем закашливаюсь, едва не захлебываясь его спермой.
Очень хочется спустить тоже. Попросить не могу — рот полный, воздуха в легких нет, язык онемел, я трясусь, будто меня выкинули на тридцатиградусный мороз. К счастью, Шакал тут как тут. Сползает ниже, велит хрипло:
— Сплюнь, — подставляя ладонь.
Сил хватает только послушаться. Он растирает бегло собственную сперму в смеси с моей слюной по моему стояку, и так вот уже хорошо до звездочек в глазах — но становится куда лучше, когда Шакал, боднув меня лбом в подбородок, молча требует откинуть голову и языком широко проводит вверх по моей шее, чтобы оставить болючий засос прямо под челюстью. Толкаюсь в его кулак и хнычу, как взятый измором девственник, получивший все удовольствия мира разом. Кончаю до того, как Шакал, продолжая увлеченно выцеловывать каждый сантиметр моей шеи, прекращает надрачивать лишь после произнесенного еле-еле:
— Ром, я все…
Он недоверчиво разжимает пальцы. Дышит тяжело и так же тяжело, повернувшись, плюхается рядом на спину.