Часть 1 (1/2)

«У тебя гон.»

Чонгук смутно слышит сквозь звон в голове бархат низкого голоса.

Он разлепляет глаза, смахивая рукой со лба холод стекающих капелек пота, стремящихся залиться под веки, но всё равно ничего внятного не видит. Хочет что-то сказать, протолкнуть застрявший в горле комок – получается бессвязный хрип, отдающий безнадёжной беспомощностью в сознание, потому что ни черта не выходит. Ни черта, даже поймать взглядом хотя бы что-то, ухватиться за любую соломинку реальности, привести себя в чувство, зацепить и удержать одну мысль в тяжелой голове. Хрипит ещё раз, сильнее, предавая шепоту звук какой-то совсем чужой, будто то не его голос – рык тупого зверя. Мир уплывает от него, не помогает удержаться на ногах, напротив, будто топит глубже, приводит в слепую ярость от беспомощности.

«Чонгук, блять… Открой рот.»

Он улавливает обрывки какого-то взволнованного лепета, не понимая, кто и что от него хочет. Пытается сосредоточиться и жалким скулежом вторит ещё одному хрипу, когда слова снова ускользают от него, и веки вновь схлопываются, не в состоянии противостоять своей же тяжести и отрезая последнее осязание этого мира.

Намджун падает коленями к свернувшемуся у него в коридоре клубочком Чонгуку, который его не то что не слушается – вряд ли даже слышит. Волнующиеся руки кое-как удерживают три белые таблетки и полный стакан воды. Он медлит секунду с непривычки и ругается себе под нос, когда слышит ужасающе сиплый вдох под собой. Кажется, будто Чонгук сейчас начнёт задыхаться, так что Намджун не теряет больше ни мгновения, грубо хватая подбородок младшего в попытках разомкнуть плотно сжатые челюсти. Даже не думает, лезет пальцами в переполненный слюной рот, который открывается, наконец, под напором намджуновых рук и проталкивает поглубже на язык, слава богу, маленьких размеров таблетки. Залить треть стакана воды уже легче и он выдыхает, когда видит как двигается кадык Чонгука, только сейчас понимая, что ещё чуть-чуть и сам бы задохнулся, потому что был слишком напряжен ситуацией, чтобы даже дышать.

Краем сознания замечает неприятную вязкую слюну, покрывающую всю его правую ладонь, но отмахивается от позывов пойти помыть руки, потому что другие приоритеты.

Он впервые видит такой сильный гон и он в ужасе, но если задуматься, то, вероятно, в этом есть смысл.

Чонгук презентовался альфой, как и все, в свои тринадцать, и, конечно, было странно, что его первый гон не пришёл ни в шестнадцать, как, например, у самого Намджуна, ни в восемнадцать, как бывает у тех, кто долго зреет. Его мама рассказывала его маме, которая говорила ему, что врачи разводят руками, ведь здоровье и гормоны в норме, да, видимо, в такой норме, что теперь Чон лежит у Кима в коридоре и в свои двадцать один натурально подыхает от первого гона.

Даже воздух по ощущениям стал густым и липким, пропитавшись запахом Чонгука. Дышать действительно тяжело, потому что столь сильный выброс феромонов в небольшом помещении не может не дурманить, и Намджун бы открыл с радостью все окна, разбавляя обычно свежий аромат яблок, слишком терпкий и сладкий сейчас, прохладой весеннего ветра, но по своему опыту знает, как сильно бесит, когда во время гона ты не можешь почувствовать своего запаха, чтобы точно знать, что он достаточно силён для того, чтобы пометить им омегу. Так что просто прикрывает свой нос рукавом толстовки, дыша теперь через рот и пытаясь сосредоточиться на собственном запахе.

Чонгук пыхтит, судорожно дёргая кончиками пальцев, и Намджун второй рукой принимается легонько похлопывать младшего по щеке, в надежде привести в чувства.

— Чонгук, — он старается не звучать взволнованно, — Чонгук, ты меня слышишь?

Таблетки, которые он дал, не сильнодействующие – держит их у себя дома просто на всякий случай, потому что у самого Намджуна гон, как правило, проходит вполне нормально, а чаще всего с омегой, и остаётся только молиться, чтобы они хоть как-то облегчили состояние Чонгука.

Младший альфа, больше напоминающий сейчас раненого зверя, снова сипит, и Намджун думает вызывать скорую, пока не видит, наконец, как Чонгук приоткрывает глаза, мутно цепляясь за фигуру перед ним взглядом.

— Хён, — у Чонгука губы еле шевелятся, а во рту неприятно горчит лекарствами вперемешку с густой слюной, так что его внимание привлекает стакан воды рядом с Намджуном, — а-а, — и это даже близко не похоже на «Дай попить», которое он пытался сказать.

Слава богу, его хён не идиот. Отслеживает взгляд и спешно протягивает стакан, самостоятельно вливая потихоньку жидкость в приоткрытый рот Чонгука.

— Боже, бедняга, — воркует, как мамочка, раздражая, — как ты вообще в таком состоянии до меня добрался?

Честно говоря, ему самому бы знать. Он припоминает как бежал сюда со всей дури, потому что было плохо, потому что было страшно до паники, потому что запах Намджуна, как старшего и глубоко уважаемого альфы, всегда его успокаивал.

— Так это гон? — язык ворочается кое-как, но он и этому рад.

— Да, правда какой-то аномальный, — хмыкает, — честно, обычно всё не так плохо. Ты… Можешь попробовать облокотиться на меня? — Чонгук хмурится, — Хочу отнести тебя в кровать: надо раздеться и включить кондиционер.

Намджун, получая одобрительный кивок, перекидывает через свои плечи руку Чонгука, подхватывая того под талию и поднимая на ноги.

— Сука, как же ты вымахал, — он благодарит сам себя за все проведённые в зале часы, иначе за Чонгуком пришлось бы ухаживать прямо у входной двери на пару с кедами.

Младший хмыкает и растекается на Намджуне, волочит ногами кое-как и позволяет отвести себя в комнату. У него немного проясняется голова, и он на пробу сжимает кулак, что получается, хоть и слабенько. Голова кружится страшно, пот раздражающе медленно стекает по спине, заставляя пылающее тело покрыться мурашками.

Намджун аккуратно опускает его на свои простыни, откидывая пуховое одеяло куда-то в угол, и отстраняется, чтобы включить кондиционер.

Чонгук лежит на боку. Видит как он отходит, тыкает кнопочки на пульте, чтобы охладить комнату и с кинутым через плечо «Щас приду» выходит, закрывая за собой дверь.

Чонгук глубоко вдыхает, чувствуя нехватку воздуха и его прошибает крупной дрожью.

Что-то не так. В смысле, он и до этого был не в порядке, но сейчас всё как-то по-другому. Страшно.

Он чувствует себя плохо и неправильно. Все кости ломит, жар согревает ткань под ним за мгновение, сердце все ещё бьётся быстро.

— Намджун! — Забывает вежливое «Хён» и шепчет одними губами, нервно обхватывая себя руками, — Намджун! — теперь кричит, насколько хватает громкости и воздуха, который, кажется, совсем пропал из лёгких.

В горле снова завязывается противный комок, будто он сейчас разрыдается, но глаза сухие, широко раскрытые, поднимаются к потолку, в инстинктивной попытке найти какое-то спасение.

Его тошнит. Он знает, точно чувствует, что что-то не так и его сейчас вырвет.

— Чего разорал… Господи, Чонгук!

Намджун обрывается на полуслове, заходя в комнату и видя трясущегося Чонгука, будто от озноба, уставившегося в одну точку и хватающего открытым ртом воздух. Мокрая тряпка, которую он нёс, чтобы обтереть младшего, быстро летит в сторону откинутого одеяла.

Чонгук чувствует на себе руки, видит перед глазами взволнованного хёна и, наконец, закрывает глаза, плотно их жмуря и вдыхая глубоко, наполняя свои лёгкие воздухом.

Запахом. Феромонами Намджуна, на самом деле.

Тошнота и чувство всеобъемлющего страха постепенно перестают занимать мысли. Он хватается за руки, опущенные на его предплечья и немного приподнимается на локтях, чтобы придвинуться поближе.

Точно. Запах дубов и жаренных каштанов. Чонгук силой выталкивает весь воздух из лёгких, чтобы снова вдохнуть всей грудью, почувствовать больше и ближе.

От паники осталось одно ничего, и ему думается, что и бежал то он сюда почти в таком же состоянии, подгоняемый идеей о дарящем спокойствие и защиту запахе хёна.

Намджун видит, как у младшего трепещут веки, пока он блаженно трётся носом о изгиб его локтя через плотную ткань толстовки, прикрывает глаза тоже.

Это не первая паническая атака Чонгука на его памяти. Уже случалось пару раз ещё в школе. Тогда он был ниже на пол головы и так же быстро успокаивался, стоило Намджуну прижать его к себе и дать обнюхать. Он даже гуглил на этот счёт, обнаруживая, что это не редкое явление не только для альф, но так же для омег и бет, попадать под влияние чужих феромонов не только в сексуальных, но и в стрессовых ситуациях, ища в запахе надёжной фигуры утешение.

Давненько это было.

Он опускает ладонь на мягкую макушку младшего, нежно поглаживая, и забирается на кровать с ногами, чтобы обнять Чонгука и дать ему надышаться им вдоволь, отгоняя тревогу куда подальше.

Горячая, пыхтящая тушка реагирует мгновенно, теперь полностью принимая из лежачего положения сидячее и тянется дальше, утыкаясь носом в широкую грудь.

— Боже, как хорошо, — то, как он по-собственнически зарывается в его кожу, липнет ближе, не стесняясь, всегда смущало Намджуна. Вот и сейчас щеки теплеют, будто жар с тела Чонгука лениво переползает на его собственное. Он всё ещё старается дышать только ртом, чтобы не сделать всё ещё более странным.

— Чонгук, мне надо снять с тебя одежду и обтереть, — его бесстыдно игнорируют, прочерчивая короткими и частыми вдохами дорожку по закрытой толстовкой ключице к шее, — ладно…

Он всё понимает и не раз позволял младшему обнюхивать себя, но сейчас у него гон и от этого всё ощущается немного иначе. То, как Чонгук напирает на него, подталкивая к стенке, чтобы плотнее прижаться, как с каждым вздохом, кажется, делает свой запах всё менее невинным. У Намджуна во рту будто столовая ложка липкого мёда и это раздражает, но он терпеливо откидывается на спинку, позволяя Чонгуку почти полностью забраться на свои бёдра, и тянет на себя его насквозь мокрую от пота футболку, пытаясь снять её через шею.

Чонгук смутно понимает, что к чему, чувствует на себе большие ладони, что стягивают с него мерзко прилипшую ткань и нехотя отрывает свой нос от золотистой кожи у ворота толстовки, чтобы помочь хёну раздеть его. Он бы и сам разделся, если не был бы так занят, вновь припадая к впадинке у ключиц, вдыхая свежий будоражащий запах.

Он знает, что Намджун не тактильный ничерта и не лезет к нему обычно, даже будучи любителем обнимашек, но ещё он знает, что Намджун всегда к нему очень чуток и позволит ему в таком состоянии эту вольность, потому что ему правда надо, до дрожи в пальцах надо чувствовать его сейчас.

Его глаза разлепляются в ответ на прикосновение пальцев старшего у кромки его штанов, и он опускает голову вниз, тупо пялясь туда, где его возбуждение сильно натягивает узкую джинсовую ткань в такой опасной близости от руки его хёна.

Он и не понимал, что так сильно возбуждён. Что тут говорить, он вообще ничего не понимает, ему просто плохо. Он чувствует только то, как много слюней скопилось у него во рту, и как ярость накатывает на него, когда Намджун отодвигается, чтобы снять с него штаны.

Чонгук, скрепя зубами, запрещает себе толкнуть старшего обратно к стенке и впитать в себя запах со всей его кожи, до куда только сможет дотянуться. Разгибает ноги, позволяя стянуть с себя мешающую ткань.

Теперь, когда на нём не осталось одежды, кроме боксеров, он понимает две вещи: без одежды его кожа сразу же чувствует себя лучше, обдуваемая кондиционером, и стоит у него пиздец, как сильно. Так сильно, что смазка, выделяемая членом, пропитала все трусы насквозь, делая их почти прозрачными. В нос резко бьёт собственный яблочный запах, кажется, будто его слышно на весь дом и соседские омеги, наверняка, должны начать сходить с ума. Ему всё ещё немного стыдно за свой неподобающий вид, но куда сильнее чувство желания поделиться своим запахом с Намджуном. Это кажется правильным решением, хотя не достаточно оптимальным. На самом деле, ему ужасно хочется пометить омегу, но на горизонте такой не виднеется. В голове каша и единственный вывод, который он способен сделать – Намджун должен пахнуть им, как и всё теперь вокруг.

Он поднимает взгляд от своего изнывающего члена к лицу старшего, и его глаза расширяются от злости. Его хён, чёрт подери, сидит, заткнув нос рукавом своей толстовки.

Мешает.

— Убери.

У Намджуна поднимаются в удивлении брови, и Чонгук может его понять – и сам свой голос не узнаёт.

— Хён, блять, убери.

Почему Намджун его не слушается? Зачем он это делает?

Мысль о том, что он не хочет запах Чонгука на себе, заставляет просто звереть. Хочется рвать и метать, дать понять, кто тут альфа, поставить на место строптивого старшего.

Намджун смотрит на всё это с ужасом, он явно упускает контроль над ситуацией. Это можно сказать наверняка, когда Чонгук, из которого вырываются короткие порыкивания вместе с двумя дорожками слюны по уголкам рта, хватает его за ногу и подсаживается почти вплотную.

Боже, его срочно надо привести в чувства. Намджун себя во время гона никогда так не вёл. Да никто себя так не ведёт, они ведь давно не пещерные люди. Он даже рад, что рядом с Чонгуком сейчас оказалась не какая-нибудь омега или бета, а он – младший не простил бы себе, если бы навредил беззащитному человеку, а Намджун бы не простил себе, что не был рядом.

— Чонгук, послушай меня, — он говорит спокойно, но всё ещё не убирает от носа руки, — я не омега.

Звучит тупо, но и Чонгук сейчас выглядит так же, пялясь на него, как на новые ворота.

— Убери.

— Да что ты всё заладил?! Я знаю, тебе хочется пометить омегу, но, пожалуйста, вспомни, что я альфа, Чонгук.

Младший тормозит, всё ещё порыкивая от недовольства и возвращается носом к жилке на шее Намджуна лишь для того, чтобы втянуть покрепче запах дерева и отодвинуться, кивнув себе:

— Да.

Блять, как с пятилетним разговаривать.

— Что «Да»?

Он позорно взвизгивает на последней согласной, когда его ногу поднимают, заботливо укладывая на бедро Чонгука, чтобы разместиться между ними. Мелкий засранец почти усаживает его к себе на колени, подталкивая обратно к спинке кровати, чтобы облокотить старшего и прижаться к нему всем своим телом. Намджун чувствует, что возбуждение Чонгука касается его бедра и начинает пропитывать его шорты смазкой, так что, возможно, раздеть младшего и не было такой уж хорошей идеей.

— Я же сказал, — Чонгук смотрит из-под мокрой челки так злобно, что хочется натурально заскулить, — убери.

Он чувствует на своей ладони, прижатой к носу, чужую и сдаётся под давлением, потому что Чонгук такой страшный, а у него самого уже воздух заканчивается. Вдыхая кислород, перемешанный с феромонами Чонгука, он думает, что лучше бы и дальше задыхался от нехватки воздуха. Запах такой сильный и такой пошлый – кричит о возбуждении своего хозяина. Намджун впервые за всю жизнь чувствует, что его внутренний альфа поддаётся запаху другого альфы. От этого так обидно.

Ещё обиднее становится, когда Чонгук кладёт свою лапу ему на затылок и давит, заставляя прижаться носом к своей шее, пока сам точно так же припадает к Намджуновой.

Блять, он его метит.

Метит, сука, потираясь всем телом в лёгких толчках.

Намджун чувствует на себе лапы мелкого – они сильные, стискивают короткие пряди на голове и вдавливают в себя сильнее, забивая лёгкие переспевшими яблоками, сочными и до мерзкого сладкими. У него всё горло горит, он хочет толкнуть Чонгука, накричать на него. Но тело отказывается, перестаёт слушаться, растекаясь по простыням. Ему бы собрать всю волю в кулак, да совесть не позволяет так поступить с младшим в его первый гон. Он же видит как ему плохо. Как сильно ему сейчас это нужно.

Зверь внутри него скулит, как раненная псина и поджимает хвост, заставляя Намджуна наклонить шею, чтобы открыть доступ.

Безумие. Он думал, такое можно увидеть только в порнухе для извращенцев, а сейчас это его реальность, в которой он через силу заставляет свои ноги остановиться, когда они начинают разъезжаться в стороны.

Теперь он немного больше понимает чувства тех омег, с которыми трахался во время своего гона. Когда на тебя действуют феромоны сильного альфы ты и впрямь превращаешься в какое-то неприличное нечто.

Изо рта Чонгука капает горячая слюна, делая всё грязным и ещё более пошлым, когда он достаёт свой шершавый язык, чтобы собрать её, вылизывая шею Намджуна.

Это слишком.

— Перестань, — его не слушают, — Чонгук, пожалуйста.

Намджун шепчет так тихо и неуверенно, что и сам себе не верит.

И Чонгук не верит тоже, старательно прихватывая губами мягкую кожу под челюстью. Он не чувствует ни сопротивления, ни досады в запахе Намджуна, чувствует только вкус кожи хёна под своими зубами и быстрый пульс под ней. Он довольно мурчит, оставляя на старшем свой запах, но этого кажется как-то мало. Просто недостаточно. В любом случае, он ни за что не готов пока что отпустить его, так что:

— Хочу попробовать, — опаляет дыханием влажную от его же слюней кожу.

И Намджун бы спросил, что он там хочет попробовать, но надобность отпадает, когда Чонгук тянется к его губам. Он его хочет попробовать.

— Так стой, стой, стой, — руки сами опускаются на грудь Чонгука в защищающемся жесте, — всё, Чонгук, хватит.

— Не хватит, — он снова тянется вперёд и ворчит, чувствуя сопротивление в виде хёновых рук.

— Послушай меня, — Намджун чувствует как тяжелеет его язык и гонит лишние мысли, в которых внутренний голос заставляет подчиниться более сильному альфе, — у тебя же есть кто-то, с кем ты трахаешься? Кажется, был какой-то бета с твоего потока, да? — Чонгук кивает, но тут же морщит нос, уже недовольный тем, к чему он клонит, — Давай я позвоню ему, только дай номер. Он поможет тебе провести гон и ты сможешь пометить его, завязать узел, всё, как положено, да? Давай? — он тараторит, пытаясь убедить друга, но вместо этого натыкается только на раздражённый взгляд затихшего младшего, — Ну, пожалуйста, Чонгук, — стыдно, но он немного хнычет от отчаяния, — обещаю, я буду тут, за стенкой – прослежу, чтобы всё прошло хорошо, чтобы ты ему не навредил.

— Заткнись, хён.

Это… Вау. Намджун задыхается от возмущения.

— Да ты совсем страх поте-

Ему не дают договорить. Чонгук никогда раньше не обращался к нему так грубо и никогда не затыкал его поцелуем. Так что сегодня день открытий.

Наперекор своим грубым словам, он очень аккуратно, будто боясь спугнуть, опускает свои губы на намджуновы. На самом деле, он хочет не столько поцелуй, сколько в прямом смысле попробовать хёна на вкус, ему прям ну очень нужно знать как он ощущается. Может быть, гон заставляет его с невероятной скоростью тупеть, но он подумает об этом чуть-чуть попозже.

Руки Намджуна подрагивают на его груди, так что он пользуется ступором старшего, чтобы оттянуть зубами его нижнюю губу, приоткрывая рот и на пробу проникая внутрь языком.

— Почему… Сладко? — Чонгук отстраняется на секунду, чтобы задать вопрос, стукаясь лбом о намджунов. Делает ещё один мазок языком на пробу, убеждаясь, — Будто горсть сахара насыпали.

— Из-за тебя, — Намджун обречённо хнычет, — твои блядские феромоны меня насквозь пропитали, — бросает зло, тяжело дыша.

Чонгук внутри ликует так сильно, что тело прошибает мурашками. Это отлично. То, что он хотел.

— Можно? — младший тычется ещё раз губами, собирая его тяжелое дыхание, — Пожалуйста, хён, ещё немного.

Его голос такой умоляющий, как и эти милые маленькие чмоки, которыми он осыпает уголки губ, и Намджун просто не может – его голова идёт кругом, запах Чонгука везде и это всё так нежно, так просяще.

— Т-только если немного.

Он позже поругает себя за эту слабость. Только не сейчас. Не когда Чонгук блаженно мычит от радости, сгребая его в охапку и снова опускается к нему с поцелуем.

Его губы безумно горячие, как и всё тело, и мокрые от переизбытка слюны, которая теперь пачкает и подбородок Намджуна, и его щеки.

Чонгук глубже проникает языком и приходит в восторг от стона, который получает в ответ. Намджун почему-то сейчас кажется таким беззащитным, что хочется закрыть его от всего мира, спрятать только для себя, несмотря на то, что ещё недавно это он пытался найти защиту в запахе хёна.

Поцелуй долгий и неприлично громкий, заставляет Намджуна превращаться в желе под напором жадного языка Чонгука, и совсем теряется, когда младший бездумно подхватывает его за бёдра, прижимаясь своим сочащимся смазкой членом к его спрятанному под шортами возбуждению.

Намджун протестующе мычит, пытается повернуть голову, чтобы оторваться от губ младшего, но Чонгук его опережает, отстраняясь. И смотрит.

— Хëн, — его голос ужасно раздраженный. Он не понимает, зачем Намджун выводит его из себя? Зачем опять мешает?

Он назло сжимает ладони на крепкой заднице и толкается вперёд своим тазом, смотря Намджуну прямо в глаза, чтобы он понял, что Чонгук имеет на это право, чтобы перестал спорить.

Чонгук чувствует себя таким тупым, пропадая в желании присвоить старшего себе, но его рациональная часть помахала ручкой ещё когда он опустился на кровать, обнюхивая Намджуна. Теперь же, когда он видит перед собой раскрасневшееся лицо, приоткрытые пухлые губы и тяжело вздымающуюся грудь – ну нет. Ни за что.

Он его, блять, не отпустит.

Уж точно не тогда, когда рука Намджуна опускается вниз и он разбито хнычет «Чонгук», прикрывая собственное возбуждение.

Это вышибает мозги.

Чонгук опускает ладони на чужие и давит. Намджун стонет и не узнаёт ни себя, ни младшего. Его член пульсирует, он возбудился из-за гона чёртового альфы. Его младшего альфы. Буквально человека, которого он весь первый класс забирал и отводил домой со школы каждую пятницу, потому что его мать была не в городе. Которому подтирал сопли после неудачной первой любви. Который никогда прежде не смотрел на него так.

Как будто хочет съесть.

Шорты у Намджуна тонкие, сквозь них он отчётливо чувствует и жар его тела, и не менее отчётливо член Чонгука, жмущийся к внутренней стороне его бедра. Вот жеж чёрт.

Он разрывает наэлектризованный зрительный контакт, чтобы посмотреть вниз. Нижнее бельё Чонгука полностью мокрое, сквозь ткань так грязно проступает липкая жидкость. Смазки настолько много и она такая густая, что это выглядит так, будто он уже кончил.

У него так же во время гона, это обусловлено матушкой природой, чтобы не навредить омеге или бете, пытаясь выебать партнёра насухо. Фу. Но настолько много смазки он, пожалуй, никогда не выделял. У Чонгука в принципе всё как-то слишком.

— Чонгуки-и, — Намджуна снова целуют, беспорядочно то покусывая, то сплетаясь с ним языком — Чонгук, я не знаю… — он теряется, всё ещё пытается сквозь влажные чмоки вырвать для себя кусочек воздуха, вставить слово, — Стоит ли нам-

Чонгук ворчит и на пробу проталкивает большой палец в рот Намджуна, удерживая остальными его челюсть, пока сам спускается влажной дорожкой по шее.

И ниже. И Намджун забывает всё, что он там хотел сказать, когда младший пробирается головой ему под толстовку, любовно вылизывая затвердевший сосок.

Его слух еле улавливает тихое «Вкусно», которое доносится из-под толстовки.

Это уже зашло слишком далеко, так что Намджун позволяет себе несколько стонов, которые то и дело срываются из-за пальца, играющегося с кончиком его языка.

Чонгук убирает вторую руку с его задницы и стягивает шорты сразу с бельём. Стоило бы остановить его. Как-то притормозить. Не кидаться в омут с головой или типо того. Это с одной стороны.

С другой стороны – к чёрту, потому что они и так уже противно натирали. Потому что всё это уже перешло все границы.

Его член изнывает, он выдыхает, когда на него опускаются длинные пальцы Чонгука и обхватывают вокруг. Ощущается просто отлично. Кожа у Чонгука горячая, он выцеловывает его грудь, спускаясь к пупку, делает несколько движений вверх-вниз по члену Намджуна, но старший в ответ только шипит. Сухо и от того больно.

— П-подожди, — он думает явно не головой, двигаясь вперёд, немного седлая Чонгука так, чтобы их члены соприкасались, потому что его смазки сейчас точно хватит на двоих.

Чонгук рычит, опуская резинку своего белья и налитый член, на котором собрались липкие большие капли, шлёпается на Намджунов. Оба давятся беззвучным стоном.

Отлично. Дрочить в две руки с кучей естественной смазки, запах которой безбожно плавит мозги – просто отлично. У Намджуна всё равно уже несколько недель не было секса, так что приятная разрядка на пару с другом детства кажется не то что бы очень плохой идеей.

Пальцы то и дело переплетаются с чужими в медленных, ленивых движениях. Не похоже, что они торопятся, вместо этого наслаждаясь процессом. Намджун оправдывает себя тем, что, возможно, кончив разочек от его руки, Чонгук отстанет и даст позвать к себе кого-то более подходящего. Оправдывает и без стеснения выстанывает имя младшего, когда он подушечкой пальца давит на уретру. Лукавит и тянется вперёд, прикусывая кожу младшего на красном ушке. Откровенно врёт сам себе и трётся носом о шею уже сам, вдыхая такой <s>вкусный</s> слащавый запах.

В голову приходит забавное сравнение – примерно так же он дуреет от феромонов течных омег. А тут альфа в гоне.

— Пиздец.

Чонгук согласно угукает и дёргает плечом, чтобы оторвать от своей шеи голову Намджуна и дотянуться с новым поцелуем. Ему хочется всего и сразу и от того, что старший наконец поддался ему, совсем сносит башню. Он никогда не видел Намджуна таким: растрепанным, просящим, с похотью во взгляде и красными щеками. Никогда не видел его таким для себя, но десятки раз для кого-то другого – когда Чонгук приходил не вовремя, когда забывал стучаться или когда старшему было на него настолько наплевать, что он даже не удосуживался привести себя в порядок, провожая незнакомую Чонгуку омегу шлепком по заднице, пока он сам стоит в дверях.

Эти воспоминания иррационально злят. Всегда злили, но сейчас особенно.

Ему нужно знать больше. Видеть. Быть особенным.

Он собирает пальцами смазку со своего члена и бездумно опускает руку вниз, на пробу мягко оглаживая плотно сжатые мышцы между половинок, пока второй рукой продолжает дрочить и целует крепко-крепко, надеясь отвлечь старшего от происходящего.

И это не работает.

— Блять! — Намджун толкает его со всей силы как только чувствует у себя между ног пальцы. Чонгук с хрипом отлетает, падая с кровати, — Какого хуя ты творишь?!

Младший хлопает большими глазами, сидя на заднице на полу.

— Хён...

— Тебе, видимо, и правда из-за гона все мозги вышибло, — Намджун не кричит, но слова такие ядовитые, бьют словно хлыст по Чонгуку, — Чем ты думаешь.

Младший быстро спохватывается, видя, что Намджун тянется к своим шортам с бельём, и Чон поднимается на ноги, чтобы остановить его.

— Не уходи вот так, — Чонгук хватает Намджуна за руку, выхватывая из неё шорты и по-детски назло выкидывая их в другой угол комнаты. — это не честно.

Он всё ещё чувствует себя тупым, всё ещё не может видеть дальше собственного члена, с трудом собирая мысли, но ситуация всё равно отрезвляет, заставляя злость разлиться по венам, закипая.

— Не честно? — Намджун дёргает руку, вырываясь из хватки и толкая Чонгука в плечо. — О, я расскажу тебе, что действительно нечестно, эгоистичный ты засранец!

— Да, нечестно! Потому что я напуган, а тебе плевать! — Чонгук толкает старшего в ответ, разгорячившись, — Потому что я впервые вообще слышу, что во время гона ты можешь захотеть другого альфу, меня об этом никто не предупреждал! У меня в голове такая каша, я с тобой-то сейчас еле разговариваю!

Чонгук и правда дышит тяжело и, хоть и говорит громко, почти крича, но губами шевелит медленно, старается чётко выговорить каждую букву.

— Ты об этом не слышал, потому что это не норма в принципе! — Намджун, разозлённый толчком Чонгука, вскакивает на ноги, — Могу лишь предположить, что это либо побочка от ненормально сильного гона, который я имею счастье сейчас наблюдать, либо ты извращенец ёбнутый!

— А сам то?

Чонгук вторит ему, вскакивая следом и больно тыкая пальцами в грудь.

— Что? — шипит в ответ.

— Возбудился, — Чонгук встаёт ближе, почти касаясь тела старшего и улыбается так мерзко, что хочется стереть это выражение с его лица кулаком, — а у тебя даже не гон. Ты думаешь, я не заметил, как твои бёдра разъезжались подо мной? Говоришь, я извращенец, а сам с минуту назад был такой покорной сукой, каких ещё поискать!

И альфа внутри Намджуна может сколько угодно поджимать перед Чонгуком хвост, но не его собственная гордость, так что кулак, всё таки, прилетает в скулу младшего, действительно стирая с его лица всю дерзость.

Чонгук дергается, немного отлетая назад и рычит. И Намджун рычит на него в ответ тоже, когда чувствует и на своём лице крепкую, мужскую руку в ответном ударе.

Когда они в последний раз дрались? В старшей школе?

— Сопляк, — Намджун ощущает как вкус железа перебивает сладость, заполнившую его рот и снова подбирается, подходя к Чонгуку и грубо хватая пальцами его подбородок, — не моя вина, что твои феромоны такие сильные, что даже на меня работают, — он напирает, — не моя вина, что из-за них мне хочется с тобой трахнуться, не смотря на то, что у меня нет матки и из моей задницы не течёт, блять, смазка.

Намджун выплёвывает слова, действительно ненавидя то, что говорит, и Чонгук смотрит на него так злобно, что это раздражает только больше. Он стискивает подбородок в руке до побелевших костяшек и надеется, что в его взгляде Чон может разглядеть четкое: «Иди нахуй.»

— Тогда я ничерта не понимаю, — младший отталкивает чужую руку, освобождая своё лицо, — почему бы нам тогда и не трахнуться?

— Потому что я альфа!

— Никогда не думал, хён, что у тебя настолько хрупкое эго, — он фыркает.

— О, тебе легко говорить, Чонгук. Выебешь меня во время гона и будешь дальше жить свою жизнь классного мальчика, а я вот навсегда останусь с осознанием того, что позволили другому альфе, и только подумай, ТЕБЕ, трахнуть себя!

Чонгук бьёт кулаком по стене позади него так сильно, что Намджун удивлен, что его тонкие старенькие стены в точно таком же доме вообще этот удар способны выдержать.

— Вот как, — Чонгук дышит в губы напротив так жарко, хочется выть, — ясно, хён.

Намджун давиться горячим поцелуем, сам впуская мокрый язык младшего и недовольно мыча. И всё равно поддаваясь. Чонгук напирает, давит всем телом, просовывая ногу между чужих бедёр и подливает розжига в это итак слишком сильное пламя.

— Где у тебя смазка? — Чонгук отрывается, облизывая губы, чтобы оборвать тянущуюся слюну между ними.

— Я не дам тебе себя выебать.

— Это мы ещё посмотрим, — Чонгук опять скалится пошло, из-за чего Намджуну хочется навредить ему, что он и делает, больно прикусывая его губу, — но сейчас не об этом. Просто дай мне анальную смазку.

Намджун верит. Не знает, что он там задумал, но верит, что Чонгук не станет ничего делать насильно, хотя с Намджуном в любом случае хуй что сделаешь насильно – Чонгук едва ли его сильнее.

Так что да, он протягивает руку к комоду, выуживая из первого ящика почти пустой бутылёк и по взгляду младшего можно понять, насколько глупо надеяться, что этого будет достаточно.

— Ну, что поделать, я часто трахаюсь вне гона и течек, так что...

И Чонгук не хочет ничего об этом слышать, перебивает:

— Есть ещё?

Намджун кивает.

— Да, — окидывает взглядом комнату, — возьми в аптечке под теликом.

Чонгук отходит, отпихивая, наконец, от себя висящие всё это время на лодыжке трусы, и выуживает из тумбочки аптечку, внутри которой обнаруживается целая коробочка со смазками. Все от одной фирмы и все одного вкуса.

— Яблочная? — Чонгук хмыкает и изгибает бровь, поворачиваясь к Намджуну с коробкой, — серьёзно, хён?

— О боже.

— Может, желание переспать со мной у тебя не так недавно, как ты думаешь?

Чонгук подходит вплотную, отставляя коробку на комод, оставляя у себя в руке только одну бутылочку и ухмыляется уголком губ.

— Заткнись, Чонгук, ты тут не причём. Просто люблю запах яблок, — младший выглядит, как самонадеянный говнюк, так что Намджун не может удержаться от колкости, — хотя, прямо сейчас меня от него разве что тошнит.

Его цапают за губу в ответ на это и Намджун довольно хмыкает.

— И что ты собрался делать с этой смазкой?

Чонгук молчит, коротко целуя ещё раз и отходя к кровати. Забирается на неё, садясь на свои разведённые в стороны коленки и выливает себе на пальцы жидкость, заводя их себе за спину.

— Вот чёрт.

— Заткнись, хён.

— Ещё раз скажешь мне заткнуться и я уйду, — Намджун стоит способный только языком чесать, потому что тело отказывается двигаться, когда он видит, как Чонгук аккуратно проталкивает свой палец себе же в дырочку.

Вот же чёрт.

— Или можешь меня выпороть.

Чонгук оборачивает голову через плечо, и кто он, если не дьявол во плоти, когда всё ещё улыбается с заломленными вверх бровями, вертит своей сочной задницей прямо перед Намджуном, что позволяет и им вертеть, как игрушкой.

Когда младший давится стоном, добавляя второй палец, Намджун отмирает. Уже слишком. Он подлетает к кровати, толкая Чонгука дальше так, что он падает на свою грудь, попой кверху и старший ликует от этого вида перед собой. Впервые за сегодня он чувствует, что хотя бы что-то в его руках. Мягкие половинки Чонгука, например, которые раздвигает без сопротивления, чтобы заменить его пальцы своими.

Намджун не жалеет смазку – её целая коробка ещё лежит, так что льёт прямо из тюбика. Будет слишком много и слишком мокро, он знает, но не может отказать себе в этом удовольствии.

— Бля, — Чонгук ломает голос от слишком грубого движения старшего, и Намджун мысленно бьёт себя по лбу, заставляя успокоиться и притормозить.

— Прости, — нежно вдавливает средний палец, проталкивая глубже, и целует в загривок, извиняясь, — честно, я хороший любовник, просто ты... Ты такой...

Он не продолжает свою мысль, но Чонгуку это и не требуется. То, как старший дуреет, зацеловывая его острую скулу и тяжело дышит – говорит само за себя.

— Ага, н-наслышан.

— Чего? — Намджун приподнимает мутный взгляд, отлипая от кожи Чонгука.

— Ну, про то, что ты хороший любовник, — Чонгук немного срывается в конце, потому что чувствует, что ко входу добавляется второй палец.

— Это от кого же ты об этом наслышан? — хихикает.

— Хён-ах, ты перетрахал почти всех моих друзей, — Чонгук хмыкает тоже, но, вообще-то, скорее пытается вызвать чувство вины этими словами.

Его вообще это всегда бесило. Он ненавидел слушать рассказы о том, «какой классный всё таки у этого твоего Намджуна хуй». Фу.

— Забавно, что теперь и ты будешь в их числе, хах?

Намджун не знает, и, честно говоря, не особо думает о том, какую там логическую цепочку провёл Чонгук, что решил дать ему себя выебать, но, объективно, кто бы вообще думал об этом, когда под пальцами девственная дырочка альфы, перед которым ещё минут десять назад собственный альфа внутри скулил, прося повиноваться. Вот и Намджун забивает, упиваясь ситуацией.

Он никогда не трахал альф, он никогда не думал, что трахнет однажды Чонгука, который уже натурально наслаждается пальцами внутри себя, так что Намджун даёт ему третий, зацеловывая плечи, чтобы отвлечь.

И, боже, Чонгук действительно хорош во всём. Это никогда не бесило Намджуна: будь то первые места на олимпиадах, на которых он несколькими годами ранее осиливал взять только серебро, будь то отношения с его самой популярной одноклассницей, которая предпочла Чонгука всем своим ухажёрам, не смотря на то, что он младше. Никогда не бесило. Разве что сейчас, совсем немного, потому что Чонгук так быстро привыкает, потому что не жалуется, потому что позволяет себе это, будто не такое уж и большое дело. Теперь Намджун чувствует себя немного идиотом, что так сильно распсиховался, когда Чонгук полез к нему со своими пальцами.

— Хён, х-хватит, всё.

Чонгук лепечет так разбито, что пробуждает в Намджуне желание позаботиться о нём как можно лучше.

— Ещё нет, не торопись.

И Намджун удивился бы, если бы его послушали. А так, он вполне смиренно принимает свою судьбу, когда Чонгук толкается сам и Намджуна тоже толкает, к стенке, чтобы оседлать сверху.

Он даже теряет дар речи, когда Чонгук, придерживая его член, опускается вниз. Медленно, шипя сквозь плотно сжатые зубы, но опускается всё ниже. Он всё ещё не способен сказать ни слова – осознание того, что младший хочет его так сильно, что готов прокатиться на его члене, заставляет язык онеметь. Это как-то странно. Но до боли мило. Как он даже в такой ситуации может оставаться таким милым?

И внутри него так тесно и так хорошо, что Намджун стонет, прижимая к себе крепкое тело, чтобы укутать в объятия.

— Я же говорил, — Чонгук опустился уже почти на середину, тяжело дыша и довольно постанывая, когда Намджун принимается вылизвать его грудь, то и дело оставляя небольшие укусы, — что подготовки достаточно.

— Ты едва на середину то опустился, — хмыкает Намджун.

— Сука.

Чонгук стирает с лица Намджуна самодовольную улыбку своими губами и принимает член глубже. Хнычет в поцелуй от боли и непривычных ощущений. И всё равно принимает ещё глубже. Пока Намджун не захнычет в ответ, пока сам он не подавится от ощущений, пока его бёдра не шлёпнутся о намджуновы, принимая член полностью.

Потому что он не проигрывает.

— Я с тебя не могу.

— Да, Намджун, вот это я понимаю, умение поддержать настроение в постели.

— Намджун-хён, — поправляет.

— Намджун-хён, — Чонгук выпаливает это в самое ухо, делая первый толчок и, ну, это совсем безобразие.

— Безобразие, — вторит своим мыслям старший, обнимая стройную талию крепче и жмуря глаза до звёздочек под ними.

Чонгук вообще один сплошной грех. Как можно быть таким засранцем даже когда впервые принимаешь член?

— Безобразие – это твой гигантский член. Ты его где, блять, таким вырастил, — Чонгук перемешивает смешки с короткими постанываниями.

— На свой посмотри, — Намджун проводит языком по кадыку, уходя куда-то под челюсть и за ухо, — теперь могу понять, почему большинство твоих партнёров бегали за тобой в попытках урвать ещё пару ночей с тобой.

— Вот как?

Чонгук продолжает медленно двигаться, задирая голову, чтобы открыть шею для Намджуна.

— Д-да.

— Тогда как же здорово для тебя, что ты сможешь его опробовать после того, как закончишь тут, — Чонгук кивает вниз, туда, где член Намджуна до издевательского медленно входит в него.

— Опробовать? — не честно, что Намджун чувствует себя сейчас более уязвимым, чем Чонгук, которого он трахает.

— Ну конечно, хён, — Чонгук мурлычет, набирая темп и наклоняя голову к чужой голове, — Опробуешь его как следует своей сладкой задницей, надо же мне куда-то запихать свой узел, у меня же гон.

— О боже, — Намджун хнычет, его прошибает дрожью от таких пренебрежительных, грязных слов, — куда-то? Я не вещь, Чонгука-ах!

Имя Чонгука размывает долгим, протяжным стоном, когда он берёт темп ещё быстрее, заставляя смазку внутри него неприлично громко хлюпать при каждом толчке, и Намджун больше не говорит ни слова, целуя младшего и, обхватывая его руками, начинает движение тоже, вбиваясь в Чонгука глубже и быстрее, получая в награду хныканье, которое отдаёт вибрацией в поцелуй.

— Блять, Чонгук!

Младший тянется рукой между ними, обхватывая свой член и быстро дроча в такт толчкам Намджуна. Он без остановки шепчет милое «хëн», когда кончает и сжимает член внутри себя.

И он такой чудесный, такой терпеливый, когда позволяет Намджуну удерживать себя и вбиваться дальше и быстрее в погоне за собственным оргазмом.

А Чонгук внутри немного умирает, потому что Намджун – мерзкий, всегда на него забивающий и трахающийся направо и налево с кем попало – сейчас берёт его, как одну из своих пассий, грубо сжимая между пальцами кожу, трахает, словно не его, а свой кулак – для удовлетворения. Ощущается именно так и от этого хочется выть. Или плакать. Или вставить ему по самые гланды, чтобы сделаться хоть в чём-то для него особенным.

Кажется, кровь закипает. Особенно, когда старший вытаскивает из него свой член, чтобы кончить на задницу. Какой гад.

— Не могу поверить, что ты кончил от моего члена в твоей заднице, — Намджун раскатисто смеëтся от абсурдности ситуации и откидывает голову, отпуская Чонгука, чтобы отдышаться.

Младший морщится, привставая, и ложится на Намджуна, чтобы утыкаться носом в его шею. Он ужасно хочет его трахнуть тоже. Ему до дрожи в пальцах хочется завязать узел. Хочется разъебать Намджуна.

Ох уж он отыграется.

Живого места не оставит.

— Вот блядь.

У Чонгука опять мутнеет в глазах, а возбуждение накатывает такой сильной вольной, что его смывает к херам прямо на дно.

Он отрывается от шеи Намджуна, чтобы посмотреть на него. Цепляет его подбородок, давит пальцами сильно, где-то глубоко внутри слышит свой голос, что просит быть со старшим нежнее, и, кажется, Намджун шепчет то же самое, когда рука младшего опускается к шее, на пробу проминая кожу и смыкая на ней пальцы.

Его мысли мечутся от губ старшего к его длинным ногам, от желания услышать его стоны до желания заткнуть нахрен.

— Хён, я, — он нихуя не понимает. Снова, — я-я… Мне снова плохо.

Он выдавливает это из себя через силу. И напрасно, потому что ответ Намджуна он уже не слушает.

В ушах немного звенит и это раздражает. Так сильно, что напрягаются желваки и зубы скребут друг о друга под сильным давлением челюсти.

Должно быть это пугает Намджуна, потому что он ëжится под Чонгуком, уже не улыбаясь, а только хватая его за запястья, пытаясь освободить свою шею от хвата сильных рук.

Чонгука штормит. В какой момент его разум снова начал уплывать?

Он даже не уловил, когда и почему ему стало легче после коридора.

Из-за лекарств? Из-за запаха Намджуна?

Плевать. Сейчас важно не это.

— Ч-Чонгуки, — Намджун кладёт ладонь на его плечо, стараясь, видимо, звучать успокаивающе. Вот что важно.

Чонгук хрипит и вытирает пот со лба ладонью, смотрит снова под себя. Там его хён. Немного сжался в клубок. Глаза вылупил.

С мокрым подбородком – это от слюны Чонгука. Это кажется верным. Верным, и, всё же, незаконченным.

Облизать, точно, надо облизать его, чтобы вся кожа пропахла Чонгуком.

Отлично. Он берёт руку старшего со своего плеча и подносит к лицу. Язык двигается медленно от подушечки указательного пальца до запястья и ниже, пока нос не утыкается в смявшийся гармошкой рукав толстовки.

Он чувствует себя совсем диким, когда быстрыми движениями стягивает ненавистную вещь и кидает её через плечо, рыча. Рыча на толстовку.

И Намджун тоже немного в шоке, потому что упустил мгновение, когда Чонгук из почти адекватного человека, принимающего покорно его член, превратился в животное.

Блять, он буквально только что нарычал на его толстовку.

И в голове красным мигает: «А надо было раньше уебывать, идиот». Но руки Чона уже тянутся, уже хватают за ноги.

Можно попробовать вырубить его. Вырубить, позвонить в скорую, чтобы его скрутили и вкололи что-нибудь успокоительное.

Он смотрит на бесчеловечное сейчас лицо Чонгука, но перед глазами стоит его давно знакомый симпатичный младший друг, напуганный и растерянный. Он не может сказать наверняка, но, думается, глубоко внутри это сейчас и чувствует Чонгук.

Может нет. Может, Намджун сделает только хуже, но он не хочет расстраивать его, оставляя в первый гон наедине с врачами и без единого узла. Чонгук даже дал ему себя трахнуть ради этого, что очень смело. Ставит самооценку Намджуна под вопрос, на самом деле.

— Хён, — звучит сверху чужим голосом.

Боже.

Намджун протягивает вторую руку, чтобы опустить её на лицо парня, нежно поглаживая скулу. Острая.

Чонгук дёргается, но быстро квалифицирует жест как одобрительный – сквозь пелену безумия притормаживает, всё ещё держа хëновы ноги под коленками.

И Намджун молится, что у Чонгука хватит благоразумия, чтобы его растянуть. Боится, продолжая приглаживать кожу под пальцами. Чувствует давление рук и позволяет раздвинуть свои ноги.

Намджун не ждёт, пока в него бездумно начнут толкаться, разрывая, поэтому судорожно находит глазами откинутую в сторону баночку лубриканта. Тянется за ней, отрывая руки от чужого лица и быстрыми движениями хватает, переворачивает между своих ног.

И, да, Чонгук и в правду растерял не весь разум – подставляет пальцы под бутылек, но выхватывает его и льёт сам, не довольный выдавленным количеством смазки.

Наверное, хорошо, что она пахнет сладкими яблоками, и это звучит почти так же, как сейчас запах Чонгука. Намджун думает, что если бы не это, то о смазке, помимо естественной, можно было бы забыть, потому что он в таком неадекватном состоянии вряд ли стал бы терпеть инородный запах на Намджуне. Особенно, внутри него.

На его удивление Чонгук, хоть и выглядит дико, ведёт себя более, чем по-джентельменски. Он не лезет сразу в дырочку, сначала аккуратно гладит член, спускается ниже, массируя яйца. Так что Намджун даже не вздрагивает, когда чувствует, как к колечку мышц продавливается палец, медленно проникая внутрь.

Ощущение приятное, пока Чонгук дразнится только кончиком пальца, выцеловывая ему шею и блаженно пыхтя. Кажется, зверь доволен.

Намджун раздвигает ноги чуть шире сам и сводит одну в колене, для лучшего доступа. Ему очень стыдно от этого жеста, в груди всё сильнее разгорается волнение, и он клянётся себе, что это в первый и в последний раз, когда он позволяет подобному произойти.

И он уверен в свой клятве наверняка, теперь чувствуя дискомфорт. Чонгук со стоном наслаждения проталкивает палец на все фаланги и сразу же приставляет кончик второго пальца ко входу, медленно продавливая во внутрь и его тоже.

Чонгук пытался преодолеть себя, быть нежнее и заботливее, но его выдержка дала трещину, потому что его хëн сам раздвинул ноги, приглашая. Потому что внутри него так горячо и приятно. Чонгук с ума сходит от желания завязать узел.

Он быстро добавляет второй палец к первому и сразу чувствует, что тело вокруг них сжалось от напряжения. Не то что бы он сейчас мог анализировать, скорее, просто на инстинктивном уровне принимается отвлекать Намджуна, чтобы тот расслабился.

На самом деле, отвлекать Намджуна не сложно для него, потому что он всё ещё хочет его вылизать. От шеи оторваться не просто, там запах Кима сильнее всего – такой родной и спокойный. Но идея о том, что надо попробовать всего Намджуна, перевешивает.

Шершавым языком он обводит ореол затвердевшего соска и прикусывает его, заставляя старшего выгнуться дугой и сладко охнуть.