Глава 55. "Последняя деталь мозаики" (1/2)

— Привет. — Я опустилась на пассажирское сидение, улыбнувшись Пиф.

— Привет-привет! — Она широко улыбнулась, заводя двигатель. — Если не против, на обратном пути заедем в торговый центр, если время останется. Мне пригодится твоя помощь…

— С чем именно? — Я приподняла бровь.

Оракул со вздохом отмахнулась.

— Увидишь. — Чёрная шевроле тронулась с места, когда она проговорила: — В бардачке документы. Просмотри, чтобы не путаться, когда начнут задавать уточняющие вопросы.

Кивнув, я послушно полезла в бардачок, извлекая паспорт, водительские права и несколько справок, которые требовались для предъявления в интернате, чтобы получить разрешение на визит. Мы заранее выяснили часы посещения, чтобы не быть посланными куда подальше. Оставалось только сыграть… «А кого?» Я открыла паспорт с собственным фото и полной биометрией.

— Мэган Ройз?

— Двоюродная племянница. Реальная девушка давно перебралась с мужем куда-то в Италию, если мне память не изменяет, — ответила Пиф, не отвлекаясь от дороги. — Миссис Доринтон уже давно не ходит, не говорит. По сведениям, которые удалось собрать Шейну, она в неполном вегетативном… — оракул осеклась, встревоженно взглянув на меня, — прости.

Я дёрнула плечом.

— Всё в порядке. Я управилась в тот раз. Он не смог мне навредить. А за то, что творил, поплатился. Хоть и недостаточно на мой взгляд. — Меня окатило волной ужаса, и я замерла, глядя на стиснувшие паспорт пальцы, прошептав: — Кажется, я становлюсь такой же, как Мальбонте. Жажда наказывать и…

— Нет, Виктория. Это не «жажда наказывать». А «поиск справедливости». И в его случае, поверь, даже среди бессмертных суд Серафимов решил бы казнить выродка. Даже с учётом отделения памяти от сил. Это не оправдывает. — Опальный серафим сморщилась. — Ты поступила как бессмертная и как Королева, а не как палач. Утешь себя этим.

Я молча кивнула, принимая на веру её слова. Помнила Регламент цитадели, въевшийся в разум за время обучения экстерном в школе. Помнила многое. Но сколько же всего я пропустила для себя самой? Сколько всего осталось за кадром моего внимания, что помогало бы не винить себя?.. Следом вспомнилось, как приходилось вдумчиво читать дела для проведения судов. Поиск лазеек, если «грех» был не таким тяжким, чтобы сразу отправить на плаху. Понимание, что во многих случаях сближение разных сторон сыграло злую шутку. Ангелы воспринимали демонов как развратную добычу. Демоны считали, что ангелы готовы к их порочности. Противоположности, в которых редкая пара получала истинную любовь.

«Ещё и без достойных примеров… А ведь одной такой паре стали бы подражать как минимум. Адмирону и маме…» — подумала я, глядя в окно. «Любовь делает тебя слабой», — говорил мне Адмирон, прощаясь. Тогда я верила в его слова. Теперь же… понимала, что это лишь часть правды. Слабой делает любовь к запретному. Любовь к тому, кого никогда не сможешь поцеловать, с кем не разделишь постель, ночь, день, жизнь, судьбу и каждый последующий час. Это — делает действительно слабой. Такая любовь уничтожит.

Но у меня ведь не так…

Автомобиль притормозил, въезжая на парковку. Я отстегнула ремень безопасности, следуя за Пиф. В третий раз на моей памяти стиль дорвавшейся до неформальности тысячелетней бессмертной изменился в корне. Деловой костюм, линзы, делающие яркие глаза густо-серыми, собранные волосы, серьёзное лицо, папка на сгибе локтя, платье по колено, туфли на высоченных каблуках, кожаная куртка-пиджак. Чтобы соответствовать, тоже пришлось расправить плечи. Нас по сути отличали только стили и высота каблуков. Я семенила за ней, оглядывая ухоженную территорию и внутренне молясь о том, чтобы всё удалось, что было задумано.

Отчасти смахивало на пункт временного содержания преступников в тюрьме Кук. С той только разницей, что вместо бетона было огороженное рабицей и колючей проволокой пространство, которое пытались всеми силами скрыть за ухоженной растительностью живой изгороди. И я понимаю, что в конце весны, летом и в начале осени всё это выглядит куда более живым и чуть менее опасным. Но сейчас, в середине ноября, всё смахивало на фильм-хоррор о психиатрических лечебницах, хоть умом я и понимала, что это всего лишь интернат для тех, кто не может о себе позаботиться. Старики, инвалиды. Хотя в полной мере считать это место домом престарелых тоже было бы ошибочным.

Мы подошли к главному корпусу, и я отметила фальшивую автобусную остановку в отдалении. Там курил кто-то из персонала на данный момент, но обычно их ставили в подобных местах. Люди с прогрессирующей деменцией и другими недугами, влияющими на память и восприятие, всегда пытаются вернуться домой. Им кажется, что они начинают гаснуть, если мир вокруг не движется. Потому, если не обеспечить почти круглосуточный присмотр, есть шанс, что живым «беглеца» уже не найдут вовсе.

Пункт досмотра и проверки документов, просмотр содержимого дамских сумочек на наличие чего-то опасного, чуть усталый, но вполне дружелюбный персонал. Пиф подошла к стойке, обратившись к девушке, сидящей за компьютером.

— Доброе утро. Меня зовут Карла Грэмс. Адвокат и судебный представитель родственников миссис Мэган Доринтон. А это, — Пиф указала рукой на меня, — мисс Мэган-младшая. Её фамилия Ройз.

— Здравствуйте. — Я смущённо улыбнулась, но протянула паспорт.

Девушка удивлённо хлопнула глазами, но взяла документы, заводя карточку посещения, уточнив:

— С какой целью ваш визит?

— Знакомство. Мы знаем, что наследство миссис Доринтон давно перешло её более близким родственникам. Да и сама она уже давно не проявляет какой-то разумности, но её племянница очень хотела познакомиться с тётушкой, в честь которой получила своё имя.

Сотрудница интерната чуть улыбнулась.

— Это так мило… По моим данным последний раз миссис Доринтон навещали более восьми лет назад. Некто Гленн Уокер.

Я сглотнула, чувствуя, что начинаю бледнеть при упоминании отца. Под стойкой Пифеорика незаметно сжала моё запястье, пытаясь успокоить. Я почему-то совершенно не ожидала, что последует такая реакция. Тем более после кладбища, спустя столько лет после того, как я отпустила своё прошлое… «Видимо, отпустила не всё», — хмыкнул внутренний голос язвительно.

— Это сосед, я полагаю. — Оракул натянуто улыбнулась. — Я могу поговорить с лечащим врачом миссис Доринтон?

— Разумеется. Я заполнила карточку и отправила сообщение мистеру Бруксу, что его ожидают. — Девушка улыбнулась. — Придётся подождать несколько минут.

Кивнув, я пошла в сторону скамеек для ожидающих. Приехали мы достаточно рано. Процедуры для тех, кому они требовались, уже заканчивались. Сейчас было время посещения. Пиф села рядом, продолжая заботливо поглаживать мои пальцы, встревоженно заглядывая в глаза, пытаясь отыскать отклик паники. Я же быстро успокаивалась. Слишком быстро, если учесть ситуацию. «Отец приходил навещать соседку? Зачем?..» — пролетело в голове. Быть может, просто дань старой дружбе? Мы жили в домах через забор. Да и тот номинальный: белый штакетник чуть выше колена. Ни тайн, ни секретов. И Мэган, как я помнила, в себя не приходила достаточно давно.

Зачем?

Доктор пришёл через пару минут, как и обещали. Удивлённо уточнив, по какой линии я прихожусь родственницей, прислушался к Пифии, применившей к нему весь арсенал способностей бессмертного советника-серафима. Нас провели по длинному коридору. Снова отличие от тюрьмы: этот был оснащён бесшумными светильниками, отсутствием решёток, металла, но обилием камер слежения. И мне сложно было их винить. У одной из палат «дневного досуга» мы остановились, и я заглянула внутрь через смотровое окно.

Здесь было мало пациентов. Многие в колясках. Кто-то смотрел в окно, кто-то считал бусины, нанизанные на нитки, едва шевеля губами. Все тихие, неактивные, созерцающие одну точку. Мужчина у стола с журналами стоял сам, его взгляд был почти сознательным, но он педантично перекладывал стопки, создавая какую-то свою систему, что-то считая на пальцах.

Доктор подошёл ко мне в компании Пиф.

— У него обсессивно-компульсивное расстройство. Просто… просто он никак не может определиться — что именно его не устраивает в системе. На самом деле, очень развитый, борется с деменцией. Мы помогаем, меняя в стопках журналы из цикла на разные даты, чтобы он считал. — Он чуть двинул подбородком. — Ваша тётушка около окна. Едва ли она отреагирует. Из палаты им выходить нельзя. Вам, до завершения визита, тоже. Когда закончите, нажмите кнопку у двери ровно три раза. Два коротких звонка и один длинный. Медбрат вас выпустит. Пациенты безобидные. Многие уже годами не могут шевелиться, при этом…

— При этом могут показывать реакции, свойственные обычному здоровому человеку на раздражители. — Я вздохнула. — Спасибо. Я читала много про ОКР.

Он натянуто улыбнулся, отпирая магнитным ключом дверь в палату и пропуская нас.

Мужчина у стола на секунду оторвался от перекладывания журналов, внимательно взглянув на нас, но хмуро вернулся к прерванному занятию. Пиф со вздохом проследовала к указанному доктором креслу-каталке, и я последовала за ней. Меган я помнила. Правда, почти всегда именно такой. Когда мне было десять, она перестала вставать. До того бродила по дому, бормоча что-то под нос. Пару раз меня просили побыть с ней, пока сиделка выходила за покупками. Сам мистер Доринтон много работал, чтобы обеспечить ей уход и помогать их единственному сыну. Колин, как я знала, умер ещё раньше до меня: он принимал наркотики и не выжил после какого-то нового синтетического вещества.

Я первой взглянула на сидящую в расслабленной позе женщину. Заботливо причёсанные седые волосы собраны в хвост. Хлопковая пижама, мягкий, хоть и довольно засаленный халат. Морщинки, очерчивающие глаза, нос и почти всю нижнюю челюсть. Последние делали её похожей на куклу-чревовещателя. Лишённый разума взгляд смотрел в голубое небо за окном, словно видел что-то происходящее далеко.

Сглотнув, я опустилась на скамейку под окном, не решаясь прикоснуться, обратиться к ней. Не знала, будет ли хоть какая-то реакция. «Хочу ли я реакции».

— Миссис Доринтон… — хрипло позвала я всё же.

Никакой реакции. Не дрогнул ни один мускул на уставшем сомнамбулическом лице. Отсутствующее выражение не изменилось.

Пиф села рядом, протянув руку, слегка тронув пальцы Мэган. Прикрыла глаза, застыв в одном положении. Попытка считать мысли. Попытка вырвать из того, что было выжжено ей, хоть что-то из чудом сохранившегося. Безуспешная, как я могла судить.

Вспомнились слова Геральда в участке, когда я рассказывала свои мысли о предпочтениях Даниэля. Когда удалось различить миртовую энергию плода, чего не смогли добиться бессмертные и он сам. А ведь он наполовину человек… «Кажется, у тебя более тонкое восприятие этой части существа. Быть может, смертное происхождение играет роль», — сказал тогда он. Я действительно различала чуть больше, чем остальные. Там, где бессмертные считывали мысли налету, не справлялась. Но, если была возможность прикоснуться, уловить ментальный фон, выходило лучше. Я знала человеческую смертную природу, знала её сомнения и её страхи. Её радости и боль. Я сама была человеком…

«Когда-то давно…» — тоскливо отозвался внутренний голос.

Отпустив запястье моей бывшей соседки, Пиф потёрла пальцами переносицу.

— Не выходит. Всё выгорело дотла. Ей действительно выжгли воспоминания.

— Тридцать с лишним лет назад. — Я чуть нервно кивнула. — Помоги мне.

— Чем?

Качнув головой, я поднялась на ноги, вынимая из сумочки салфетку, чтобы утереть слюну, выступившую на губах миссис Доринтон. Осторожно придержав её лицо за подбородок, я всё поправила и уже собиралась было сесть на своё место, когда заметила, что её глаза скользнули с окна на моё лицо. Больше никаких признаков. Но стоило мне двинуться чуть в сторону, зрачки двинулись в том же направлении. Дёрнулся указательный палец пожилой женщины. Она чуть приоткрыла губы, отчего снова потекла слюна. Я терпеливо улыбнулась, убирая последствия, наклоняясь ниже.

— Здравствуйте, Мэган. — Я снова чуть улыбнулась. — Вы себе не представляете, как я рада, что вы живы.

— Виктория, она…

— Тише. Она помнит меня. — Я опустилась обратно на скамейку, продолжая ловить на себе уже куда более осознанный взгляд. И протянула руку, взяв одну ладонь Пиф в свою. — А теперь помоги мне. Усиль немного. Мои силы всё ещё не восполнены достаточно, чтобы восстановить нужный сегмент её памяти.

Она только настороженно кивнула, послушно сжав пальцы старушки свободной рукой. Я последовала её примеру, продолжая смотреть в карие глаза, погружаясь в сумрак, чувствуя, что начинаю проваливаться в память той, что когда-то была другом моей семьи. Имела право так себя называть. «Ведь даже папа приходил к ней…».

Несколько секунд потребовалось для плутания по выгоревшим связям. Яркие картинки разрозненной памяти словно засвеченные фотоснимки, где можно с трудом угадать очертания, но не понять смысл кадра. Память выжигали уродливо и грубо. Совсем не так, как у Даниэля, выставив вторую блокировку. Здесь всё происходило то ли в исполнении дилетанта, то ли слишком спешно, не заботясь о последствиях. Её разум смахивал на дуршлаг. Ни единой связи. Ни единой зацепки.

Но Мэган Доринтон была упряма. Упряма и до того, что произошло. Меня, словно за руку, подвели к истёртому «звену» её памяти. В чужом разуме мелькнул образ моей матери, и я благодарно ухватилась за вложенную в руки ниточку.

Мир дрогнул и померк на секунду, чтобы развернуться перед глазами в прошлом, которое мне было неведомо…

— Поешь. Девочке ты ничем не поможешь, если сквозь тебя будет ветер пролетать! — ворчливо отозвалась тётушка Мэг. Она встревоженно смотрела на тощую фигуру, сжавшуюся за кухонным столом, в которой с трудом угадывались черты моей матери. — Поешь. Ты своими костями девочке ничем не поможешь. А если выживет? А у тебя молока нет… негоже!

Мама послушно выхватила из пакета ломтик хлеба и принялась за суп, который соседка поставила перед её носом. Ароматный, сытный. Маме часто доводилось готовить для отца, она всячески старалась показать себя достойной женой… «Достойной женой». Хлеб отложен. Тарелка отодвинута.

— Не могу, — честно призналась мама.

— Бекка. Ешь. Девочка выживет. Тебе кормить её ещё год, а то и два. Думаешь, твои кости…

Мама подняла взгляд. Затравленный, забитый, уставший, полный безнадёги.

— Слишком малый срок. Её не спасут. Хотя… — она запнулась, взяв соседку за руку, заглядывая в её глаза, — Мэг… я схожу с ума.

— В чём дело..? — соседка запнулась от этого отчаянного взгляда, подтянув к себе табурет и садясь напротив моей матери.

Для неё мама была как старшая дочь, которой не удалось дать нужной любви, чтобы она смогла засиять. Именно засиять. Тётушка Мэг всегда звала нас либо солнечными лучами, либо звёздочками, которые должны сиять и разгонять мрак. Маму она искренне любила до последнего. И одним из мероприятий, где она побывала в сравнительно трезвом разуме, были похороны женщины, которая сейчас отчаянно, в поисках поддержки, хваталась за её руку.

— Мне снился удивительный сон несколько дней назад, когда малышка родилась…

— Негоже не дать девочке имя. Ты обращаешься к ней без имени, не можешь позвать. — Мэг качнула головой. — Дай ей имя. Даже если малышка не выживет, ты будешь знать, с кем простилась, хоть это и более жестоко, но она имеет право на имя.

— Ты не понимаешь. Подожди. — Ребекка замотала головой, которая, кажется, из-за худобы вот-вот отделится от головы и покатится по полу прибранной комнаты. — Мне снился сон. Там было, знаешь, как в самолёте лететь над облаками. Пробить эту взвесь. Под ногами перина облаков, но в прорехах видно пламя. Высокое до самых этих белых шапок. Я видела Бога. И он говорил со мной. Говорил, что она выживет. Если только я уйду раньше. Но куда позже, чем она сможет это спокойно пережить. Понимаешь? Он говорил, что в одном мире две одинаковые души не уживутся. А мы с ней не можем жить, поскольку она ещё только родилась. Моё тело её исторгло до нужного срока, — мама умолкла, затравленно глядя в лицо соседки. — Мэг, мне страшно. Она такая крошечная. Сейчас она поместилась бы на ладони Гленна. Она не дышит сама. Она даже не плачет, не двигается. И мне так страшно… Страшно, что если я приму сделку…