Схемы, лёд и йога (1/2)

Холод.

Саймон открыл глаза. Потолок плыл и рябился мелкими волнами. Тело не ощущалось, только боль и усталость. Саймон вдохнул — и ледяная вода хлынула в нос, забила горло, обожгла лёгкие.

В один миг острая паника сцепила сердце когтями.

В ужасе он дёрнулся прочь, засучив ногами, откидывая голову. Больно ударился затылком в эмалированное дно ванной. Сообразив, выбросил руки вперёд, ухватился за край, и с громким плеском вытащил себя из воды. И тут же светился с края, скручиваясь мучительными спазмами. Несколько долгих секунд выплёвывал воду, кашляясь, давясь. Втягивая воздух судорожными рывками и снова заходясь кашлем.

Наконец, с трудом восстановив дыхание, он подтянулся, тяжело перекинул через край ванны ногу, с кряхтением встал, выбрался из воды, разливая вокруг лужи с пропитанной насквозь одежды. Одеревеневшими пальцами начал срывать пуговицы прилипшей к телу рубашки.

— Никогда к этому не привыкну...

Его начало трясти. От холода и Переноса сводило мышцы, ныл череп, ломило в костях. Дышалось с трудом, сердце билось как-то неровно.

Он бросил мокрую одежду прямо там на полу и, дрожа, как осиновый лист, поплёлся прочь. Его маска пустыми глазницами смотрела на него со стула.

— Грёбаный трикстер, — бросил ей Саймон, проходя мимо.

Самое время было Брану вставить какое-нибудь едкое замечание. Но он молчал.

— Бран? — позвал Саймон, доставая полотенце из шкафчика.

Тишина.

— Ага. — он накрыл полотенцем голову, начал ворошить сквозь него волосы, высушивая. — Стало быть и у тебя есть предел, а? — отерев лицо и оставшиеся капли с плеч, он бросил полотенце на стул, поверх маски. — Ну и поделом тебе. Мне давно хотелось от тебя отдохнуть.

Большую часть Переносов Саймон не помнил. Воспоминания о странных пробуждениях в ванной полной ледяной воды обычно терялись в той путанице и беспорядочных обрывках, которые образовывались на месте провалов в памяти. Мозг, в своём стремлении сохранить логику и упорядоченность, заделывал эти дыры, как мог. Теперь же, когда Саймон осознавал Брана и его вмешательство, эти воспоминания начали восстанавливаться, разворачиваясь перед его мысленным взором. Отдельными сценами, будто старый диафильм.

И лучше бы Саймон этого не видел.

Такая удобная и крутая вещь, как телепортация, в комиксах и фильмах всегда выглядела просто и уместно. На деле же оказалось, что это настолько непостижимый, настолько чуждый человеческому разуму процесс, что, испытав подобное только раз, жить как прежде было уже невозможно. В любой миг могли закрасться сомнения в правдоподобности того, что ты видел перед собой, где ты находишься, кто ты. А с тем, сколько раз Бран заставлял Саймона прыгать в пространстве сквозь квантовые потоки за всё это время — реальность буквально ломалась. Больше не было простого трехмерного мира, краем ума теперь осознавалась ужасающая правда о многослойности, многовероятности реальности. Собственное тело и разум казались жалкими и ничтожными на фоне всей этой стихии. Стены, здания, деревья — сама материя — начинали представлять угрозу. К самой гравитации больше не было доверия.

Но хуже всего была боль.

Невыносимая, размалывающая тело на атомы боль во время Переноса. Короткая, моментальная — но от того не менее разрушающая. Ни одно существо трехмерной реальности не рассчитано на такие нагрузки, и неудивительно, что Саймона несколько дней ломало и плющило под невидимым прессом после каждого такого фокуса. Ледяная вода, в которую Бран закидывал его в точке перехода, немного смягчала этот эффект — но не избавляла полностью.

А теперь стало ясно, что и Брану этот фортель не даётся даром.

Его не было слышно полных два дня.

”Ты готов?”

Саймон поперхнулся чаем.

— Бран, чёрт тебя дери, ты куда пропал?

”Восстанавливал силы.”

Саймон отставил чашку, со скрипом отодвинул стул от стола. Прислушался. К своим мыслям. К себе.

Тело успело восстановиться и отдохнуть после Переноса, но теперь, когда Бран вернулся, вернулась и та беспокойная тревога, та подозрительность в нереальности мира вокруг. Разум, будто раз напуганный щенок, теперь ожидал подвоха даже в самом базовом знании о жизни.

Стоило немалых усилий взять себя в руки. Помогло то, что Бран пока не вмешивался в волю Саймона, оставаясь лишь голосом в голове.

”Вижу, ты не терял времени.”

Саймон глянул перед собой на стену. Участок над столом был сплошь обклеен листками и стикерами. Местами группы этих расклеек соединялись протянутыми красными нитями, собирая чудну́ю паутину, выстраивая структуру в беспорядочных, казалось бы, листках. Всё написано от руки, торопливым косым почерком, иногда обрываясь на полуслове. Никаких конкретных материалов у Саймона не было, только воспоминания — точнее, те обрывки, что он уловил — из головы Лайонса.

— Собрал, что мог. Что мне оставалось?

”Неплохая работа. Почти всё верно.”

— Почти? — Саймон ощутил укол обиды, но подавил его. В конце концов, Бран был прав. Человеческая память штука ненадёжная, и он, Саймон, конечно, мог ошибиться. Проблема была в том, что Саймон очень редко ошибался, и привык думать, что он хороший детектив. По крайней мере, хороший следователь.

”Позволь внести правки.”

Саймон поднялся на ноги, обошёл стол, — Ну что ж.

”Здесь” Глаза Саймона сами метнулись к грубо нацарапанной схеме Зоны. ”Ты упустил пару деталей.” Саймон, не отрывая взгляда от схемы, протянул руку назад к столу, наощупь нашёл карандаш — и немедленно рука против воли взлетела к листку, замелькала с невероятной скоростью, шурша грифелем по бумаге. Дорисовывая, дописывая мелкие обозначения, дополняя. Пока грубая неловкая схема не превратилась в подробный план, со всеми деталями и уточнениями.

— Твою мать... — выдохнул Саймон, выронив карандаш из внезапно ослабшей руки. — Это всё было в голове Лайонса?

”Не совсем. Он мог не осознавать всех этих деталей, но многолетний опыт работы в Фонде отпечатался в его мозгу прочнее, чем любая схема. Теперь здесь.” Голова дёрнулась чуть вниз и влево, глаза нашли самый крайний листок с чередой многозначных чисел, записанных в столбец. Местами отдельных цифр недоставало — память о них у Саймона была обрывочной, мысли в этот момент путались. ”Это очень важно. Коды доступа к внешним дверям и аварийные ключи.”

— Окей, — Саймон опустился на корточки, нашарил упавший карандаш, и, уже зная, что последует, расслабился. Рука метнулась к листку, начала методично заполнять пробелы, исправлять отдельные места. Одно число даже оказалось разбито на два отдельных, с поправками на варианты.

”Готово.”

— Вот же чёрт. — едва рука отпустила, Саймон откинулся, полностью усаживаясь на пол. В голове зрело знакомое уже ощущение отдалённости, сердце слегка ускорило темп. — Так, дай мне передохнуть.

Он несколько секунд тяжело дышал. Бран молчал. Его присутствие почти не ощущалось. При всей неоднозначности, всей пугающей чуждости его натуры — и его мощи, как выяснилось недавно — Бран вёл себя на удивление благородно. Как минимум, он берёг Саймона от того, чтобы не скатиться в окончательное безумие, и хотя бы в этом ему стоило отдать должное.

С другой стороны, забота Брана о Саймоне была не более чем, заботой водителя об автомобиле, на котором ему ещё предстояло доехать до цели. И этого тоже не следовало забывать.

— Ладно, что дальше?