Страх (1/2)

Это был бесконечный, всепоглощающий ужас.

Отдельные сцены и короткие эпизоды, будто в бесконечном кино, проигрывались один за другим. Иногда совершенно бессмысленные, наполненные только страхом, болью и непониманием — отголоски детских кошмаров, страшных снов. Иногда целыми кусками воспроизводилась её жизнь. Самые горькие её моменты.

Бесконечный фильм ужасов.

Лейла пыталась убежать. Но бежать было некуда. Она пыталась закрыть глаза, зажать уши. Но от видений Межпространства не отгородиться. Не ей, простой человеческой девушке.

Она не помнила, как долго это уже длилось. Фонд научился погружать её в это состояние искусственно. И теперь Лайонс прогонял её через этот кошмар день за днём, давая передышки лишь на несколько часов. Во время которых Лейла просто отключалась, забывалась сном, проваливаясь в блаженное забытие — вымотанный мозг не был способен даже на новые кошмары. Но на следующий день всё начиналось с начала.

Снова и снова.

— Прекратите это, прошу. — прошептала она, обхватив голову руками и закрыв глаза. — Я устала. Я так устала.

— Отдохни, — раздался откуда-то новый голос. Тихий женский голос.

Лейла отняла руки, оглянулась. В вихре Межпространственного хаоса вокруг перекатывались вспышки молний. Ритмично, будто биение сердца. Потом хаос отступил, водоворот красок и звуков отдалился, поутих. И снова стал слышен голос.

— Отдохни, милая. Ты ведь хочешь отдохнуть...

Из хаоса проступила фигура, медленно подошла.

Красивая. Лет тридцати, невысокая и слегка полноватая. Вьющиеся каштановые волосы, зелёные глаза, вздёрнутый нос. Эта женщина казалась смутно знакомой.

”Она похожа на меня”

— Отдохни. Засыпай и не просыпайся. Как я.

”Я ведь где-то её видела. Где?”

Женщина протянула к Лейле слабые руки. Её пальцы, отёкшие, напоминали сосиски. Складки пролегали по запястьям. Кожа белая, как мел. Лицо почти бесформенное от отёков, под глазами мешки. Эта женщина была сильно больна.

— Я заснула и больше не страдаю. Благодаря тебе.

И тогда Лейла вспомнила. На старых семейных фото, эта женщина, весёлая и здоровая, стояла рядом с отцом, улыбалась, держа маленького Саймона на руках.

— Мама. — слово было непривычным на губах. У Лейлы никогда не было мамы. С самого рождения. Но теперь, глядя в глаза этой женщине, она вдруг ощутила, какая страшная зияющая дыра была в её душе на том месте, где должны были быть родители.

Одиночество.

— Да. — мама призрачно улыбнулась. Протянутые руки коснулись лица Лейлы. Горячие. — Милая. Как ты?

— Мама, — Лейла подавила всхлип, накрыла мамины руки своими. — Это правда ты?

Женщина молча улыбалась. Её лицо становилось бледнее с каждой секундой. Её руки обжигали, потянуло неприятным больничным запахом.

— Мама, мне тебя так не хватало. Так не хватало. Я... Я бы так хотела знать тебя. — она заглянула ей в глаза. Мама будто не видела ничего перед собой. Она улыбалась куда-то в пустоту, глядя куда-то сквозь неё. — Мама? Ты слышишь?

— Меня здесь нет, милая. — её руки опустились, безвольно повисли вдоль её больничного халата. — Я ведь умерла.

— Я помню. — как она могла не помнить? — Я знаю. Конечно...

— Из-за тебя.

— Что?

Перед глазами вспыхнула память о том, как когда-то давно она нашла свидетельство о смерти Элоизы Фокс среди отцовских бумаг. В строке ”причина смерти” значилось ”Послеродовые осложнения на фоне преэклампсии”.

— Я умерла из-за тебя, милая. — мама подняла пустые стеклянные глаза на неё. — Ты убила меня.

— Но... я ведь... Я не хотела.

— Убила. — мама не двинулась, но её фигура будто отдалилась. Голос стал холодный и звенящий, будто лёд. — Ты отняла жизнь собственной матери. Ты отняла любимую у своего отца. Ты отняла мать у своего брата. Ты. Убила. Меня.

— Я не... Я же не...

Силы покидали тело. Лейла осела на землю. Её раздавливало. Болью. Пониманием. Мама была права. Если бы не Лейла, мама была бы жива. А может быть и отец тоже.

Вина.

— Зачем ты это сделала? — на месте мамы теперь стоял отец. Такой, каким он ушёл на работу в свой последний день. Редеющие волосы, в усы закралась седина. Полицейская форма висит на нём как на вешалке. — Зачем ты родилась?

— Папа?.. О чём ты говоришь?

— Если бы не ты, Эли была бы со мной. Она была бы жива. Любящая, живая и здоровая. Моя Эли.

На боку по его рубашке расползалось темное пятно, но он этого не заметил.

— Папа... Отец. Прошу. Я ведь просто хочу жить. Я ведь... твоя дочь.

— Зачем ты родилась? — повторял он. В его голосе не было обвинения. Только усталость и грусть. — Ты отняла больше, чем могла дать. Ты мне не нужна.

Пятно на его боку начало влажно поблёскивать, потекло вниз. Кровь. Там, где его застрелили.

— Не говори так. Я ведь...

— Ты никто. — Он отдалился, также, как до этого мама. — Тебя не должно было быть.

А потом и его поглотил бушующий вихрь Межпространства. Лейла осталась одна.

Отверженная.

Виноватая.

Ненужная.

Потерянность.

— Лейла... — позвал голос сзади, и сердце на короткий миг встрепенулось. Это был Саймон. Брат. Любимый. Родной. Её опора и...

Она вскочила на ноги, оборачиваясь, — и обмерла.

Саймон стоял на четвереньках, уронив голову, и мелко дрожал. Будто бы упал и не находил сил подняться. Он выглядел обессиленным и истощённым настолько, что, казалось, едва дышал. Руки и рубашка в непонятных темных потёках. Такие же тёмные пятна влажно блестели под ним на земле.

— Саймон? — она подошла к нему на ватных ногах. Медленно опустилась на землю рядом. — Саймон, что?..

— Зачем ты делаешь это со мной? — он поднял на неё измученное лицо. Мертвенно бледное, странно отрешённое. — Зачем мучаешь меня?

— Что? Я не понимаю.

На его лице были такие же тёмные брызги. При ближайшем рассмотрении сомнений не осталось. Это была кровь. Он был весь в крови.

”Но откуда?”

Тут Саймон выпрямился, садясь, и тогда она поняла, откуда. Его рубашка была расстёгнута, а под ней — сплошное кровавое месиво. Глубокие борозды многократно пересекали его грудь так, что не оставалось живого места. Будто дикий зверь драл его за живо когтями, пытаясь добраться до внутренностей. Кожи местами не осталось, оголённые мышцы сочатся кровью, заливая живот. Лейла содрогнулась. В голове помутилось. Подкатила тошнота.

Страх.

”Это всё видения. Кошмары. Человек с такими ранами бы не двигался. Не говорил бы.”

— Ты разве не понимаешь? — прохрипел Саймон.

— Чего? — она с трудом оторвала взгляд от его груди, посмотрела ему в глаза. В них блестели слезы. Такие же красные. Он протянул к ней кровавые руки.

— Я ведь люблю тебя. Зачем ты так со мной?

— Я... Я тоже люблю тебя. — она неуверенно взяла его ладони. Скользкие и холодные. Нечеловечески холодные.

Саймон грустно улыбнулся одними губами, медленно покачала головой.

— Не так, как я тебя. Понимаешь? Не так... — красные дорожки побежали из его глаз.

— Я...

— Я люблю тебя сильнее, чем что-либо в этом мире. Сильнее, чем саму жизнь. Я люблю тебя так, что иногда становится страшно...

Лейле в этот момент тоже было страшно.

”Что происходит, о чём он говорит? Почему...”

— Но ты отвергаешь меня. — его руки бессильно выскользнули из её ладоней. Его кровь осталась на её пальцах. — Не хочешь замечать, что на самом деле происходит. Ты ведь всё видела и понимала, но предпочла не замечать. Что ты творишь со мной?...

Саймон поднял руки к груди, и Лейла вскрикнула — его пальцы глубоко впились в сочащееся месиво, начали драть и разрывать, закапываясь всё глубже. Он буквально отрывал от себя куски, они свешивались отвратительно поблёскивающими лоскутами. Кровь хлынула с новой силой. Сквозь безобразную кашу белым проступили рёбра. Его лицо при этом даже не дрогнуло.

— Прекрати! — она вцепилась в его запястья, пытаясь остановить, но он был непоколебим. Его руки, сильные и неподдающиеся, будто стальные клешни экскаватора, раз за разом впивались во все больше открывающуюся дыру, терзали и вгрызались. Ногти заскребли по кости. — Остановись! — Её пальцы соскальзывали из-за крови. Глаза застило слезами.

Он не слышал. Лицо его не изменилось. Он смотрел ей в глаза всё также устало, продолжая рвать себя на куски. Хрустнула кость. Потом ещё раз. Потом одна рука нырнула вглубь.

— Посмотри. — он рванул, дёрнувшись всем телом, вынул из себя крупный живой кусок. — Посмотри на это. — Кусок бился в его кулаке, толчками исторгая алую кровь. Его собственное сердце. — Оно ведь бьётся для тебя. Только для тебя...

Она замерла, не в силах осознать то, что видела. Дыхание встало, перекошенное в ужасе лицо свело. Саймон вложил сердце в её одеревеневшие пальцы, накрыл их своими ладонями. — Чувствуешь? — Он улыбнулся, расслабленный. Будто засыпая. — Почувствуй.

Она чувствовала. Горячее, бьющееся, скользкое.

— Саймон... Не надо...