Глава 1. Не с начала. (2/2)

Рита не отвечает, спускается поцелуями ниже. Когда губы оставляют тревожный поцелуй у пупка, Энди напрягается, чувствуя, как в штанах становится тесно. Настоящее безумие.

— Хочу дома, — прижимается снова, горячо, обнимая под рубашкой одной рукой, второй поглаживая слегка выпуклую ткань на штанах. — Дотерпишь?

— Не возбуждай больше, и я твоя.

Глаза Риты сверкают. На террасе воздух от напряжения застыл. Тревожно, возбуждение так и окутывает от теплой ладони на члене, пусть и через ткань. Желание уединения постоянное, вечное, везде сидят эти ублюдки, которые хотят забрать Риту себе, каждое мгновение. Её настроение меняется словно по щелчку и так происходит каждый чёртов раз. Ничего хорошо быть не может, настроение пропадает, когда ощущение затмевающей всё ревности накрывает Эндрюс. Она берёт ладонь Риты в свою и они сплетают пальцы, словно в ебучих слащавых фильмах. Рита ничего больше не произносит, смотрит на тёмный участок через плечо девушки. Отвратительно и мерзко, от возбуждения остаются лишь вспышки в памяти, приятные отголоски.

Энди думает, как они вдвоём, против всех обмудков. Энди знает, что сломает шею каждому, за свою звезду, самую яркую на небосклоне — она для всех, но всем можно лишь восхищаться. Молча возносить на пьедестал, в то время, как ей, Энди, позволено всё, что угодно. В то время, как она знает о ней всё и даже больше. Энди ощущает тревогу за них, ревность каждый раз при любом из взглядов, при касаниях, этих ублюдских поцелуях в щёку. Ощущает себя взаперти. Внутри клетки из которой нет выхода. Внутри изолированного вакуума, откуда с каждым разом откачивают всё больше воздуха. Ей хреново. В голове туман из ревности, что съедает, туман из ядовитых мыслей о том, что им не стоило быть вместе. Что они — не для друг друга.

— Рита, я не могу так, — выпускает её мягкую, нежную ладонь из своей, отворачивается, кладёт руки на перегородку, нервно опуская голову вниз, хватаясь за волосы.

— Энди, давай обсудим. — Рита тут, кладёт ладонь на спину, гладит приободряюще, утыкается Энди в плечо, вдыхая запах своей же туалетной воды; сегодня они вместе пили блокаторы.

— Всё об одном же. Мы обсуждали тысячу раз.

— Обсудим в тысячу первый.

Рита настаивает. Рита помогает всем.

— Хочешь послушать о мнимых, беспочвенных поводах для тревожности? Или о ревности? Тебе нравится, когда тебя ревнуют?

Энди вспыхивает. Энди категорически не нужна помощь.

— Тише. — Рита кладёт ладонь на щёку Эндрюс, а второй поглаживает её плечо. — Энди.

— Мне снова херово.

Вырывается из любимых рук и предпочитает закурить, ударить перегородку, чем поговорить с Ритой, что стоит рядом. Продолжает быть рядом во вспышках эмоций. Энди никогда не признается себе, что третий косяк за день был лишним и от него ей сносит крышу. Что угодно: косые взгляды, ревностные желания отобрать то, что её, тайный заговор против неё, но не третий косяк. Энди пару раз бьёт столб, хватается за волосы и ударяется в рыдания. У неё неустойчивая психика. Рите больно на это смотреть, она опирается локтями о перегородку и настойчиво не хочет смотреть на свою альфу, что пытается прийти в себя, причиняя себе боль. Ладонь в волосах сжимается, когда она слышит всхлипы.

Ветер кажется холоднее, чем секунду назад, а терраса больше не такой приветливой. Мысли о вечеринке, куда нужно было взять с собой Эндрюс, что не совсем в порядке, гложит Риту, заставляет уткнуться лбом в предплечья, сжав руки в замок сильно, впиваясь ногтями в собственную кожу. Поворачивает голову она ровно в момент, когда Эндрюс тушит окурок о собственное запястье.

— Нет, Энди, нет, я не дам причинять тебе боль самой себе, тише, — забирает окурок и тушит его о деревяшку, оставляя рядом с ними, на полу террасы. — Я буду беречь тебя, я же взяла за тебя ответственность, — быстро утирает одинокую слезу с щеки и прижимает голову Энди к своему плечу. Голос в моменте дрогнул, но это уже не важно, когда она оседает на этом полу, в убитых дрожью руках. — Не волнуйся, я всегда буду с тобой.

Рита знает, что не обманет. Она не бросит в воде тонущего, пусть тонущего так активно, с таким невиданным, упрямым упорством. Она не бросит её, даже если Энди та, кто среди прочих эмоций выбирает страдания и отдаётся им сполна, приводя свою психику в ненормальное движение. Горькие слёзы, дрожь, ничего не кажется безопасным, нигде не отыскать защиты и прямо под рёбрами болит, болит, болит. Что-то вгрызается так сильно, от чего Рита хотела бы выть, драть своё гордо сколь угодно долго в отчаянном крике, лишь бы это внутри прекратилось. Ей плохо. Каждый раз её изводит вместе с Энди, каждый раз внутри рёбра выламывают с треском и выдирают по одному каждый такой раз.

— Лучше бы ты сказала, насколько я отвратительна, — Энди бубнит в тёплую шею, шмыгая.

— Отвратительным я не считаю даже грязнейшие совокупления на виселице в эпизоде «Хасанова комната развлечений», помнишь его? — Рита гладит пальцами по затылку, зарывается пальцами в волосы, убирая их, проходя по выбритым бокам под ними. — «Отщепенец раздвигает шелковые занавески, и на фоне освещённого экрана из красного кремня видна виселица из тикового дерева».

— Зверь, это было омерзительно. — Энди передёргивает, но руки Риты безопасные, тёплые, родные.

— Это было омерзительно, а ты — нет. — Рита хладнокровна, она с лёгкостью поглощает отрицательные эмоции. Рита — чёртово спасение и Рита прижимается ближе, вытирает слёзы, пока её волосы снова восхищают Эндрюс, пока она снова убирает их за ухо.

— Ты говорила, что пройдёт время, и я пойму, почему «Голый завтрак» любимый у тебя, но я так и не поняла.

Рита целует соленые губы, прижимается к телу тесно.

— Значит, время ещё не пришло, Энди. Чтобы узнать это — не нужно даже держать роман в руках; однажды, решив, что день начинается, как обычно, твою голову озарит прекрасная мысль и она будет верной, подсказка. — шепчет на ухо, оставляет поцелуй на мягкой щеке и показывает рукой на выход, когда на террасу вываливаются двое пьяных парней, так вовремя, словно момент подгадали. Риту слушают, особенно после злого Эндрюс:

— Съебитесь или я ебала вам начищу, педики.

— За базаром следи, Эндрюс, а иначе язык в жопу засунь.

Рита потянула Энди назад, когда та начала подниматься и сама встала. Атмосфера стояла напряжённая, все молчали, приняв ожидающую позицию. Слова от Риты в отрицательном ключе — словно суд перед Зверем.

— Марк, Билл, у вас какие-то проблемы? — Рита чуть нахмурилась, подойдя к пьяным парням.

— Да какие проблемы могут быть, Рита? — пьяно улыбаются, переходя на добрый лад, и она снова кивает на двери.

— Тогда покиньте террасу, дышите воздухом около входной двери.

На террасе снова повисло напряжение, и когда парни закрыли двери, Рита обернулась на звук чирканья кремнием.

— Ты слишком часто куришь, — осуждающе качает головой.

— Да какая, в пизду, разница? Это просто сигарета, — застёгивает несколько пуговиц на рубашке. — А по ебалу бы получила — не схватилась бы за сигареты, ты подумай, пожалуйста, над этим.

И снова мрачное молчание, Рита опирается локтями на перегородку и золотистые волосы падают, скрывая её удручённое лицо».

***

Был конец августа, когда Клиа начала приживаться в Дэстани. Места становились постепенно знакомыми и можно было гулять, не опасаясь заплутать без Джо рядом. Солнце садилось за горизонт, отбрасывая длинные тени от зданий и прохожих, заманчиво догорая на горизонте, нагоняя розовые, нежные облака. Они плыли высоко в небе и ласковый ветер гнал их дальше, поглаживая по щекам загорелых людей. Клиа зашла в супермаркет и пошла, кажется, бродить по отделам без дела.

Взяла пакет льда и большое ведро мороженого из холодильника рядом, неспешно отправившись на полупустую кассу. Посетителей было немного: женщина, мужчина, что ходил ещё между полок с товарами и парень впереди, который расплачивался за пиво. Ничего необычного. Клиа осмотрелась ещё раз в магазине, скучая ужасно.

— Девять долларов, шестьдесят девять центов.

— Пробейте ещё пачку Честерфилд.

Клиа усмехнулась покупкам парня впереди, и пока тот доставал телефон из кармана длинных шорт, девушка на кассе взяла с витрины пачку сигарет. Клиа смотрела на открытую витрину с сигаретами, отдел с алкоголем, когда вдруг почувствовала на себе пристальный взгляд. Глаза поймали прямой, бесстыдный взор молодого покупателя, который смотрел недовольно, чуть нахмурившись. Впрочем, переглядки закончились через секунду.

— Тринадцать долларов, шестнадцать центов.

Парень протянул двадцатидолларовую купюру и забрал сдачу. Закинул в карман пачку сигарет, взял бутылки с пивом и пошел к выходу, пока расплачиваться начала женщина впереди Клиа.

— Эй, Эндрюс. — заходящий в магазин парень, окликнул покупателя, который из него выходил с пивом. Они отошли в сторону и Клиа раз через раз чувствовала на себе изучающие взгляды. То ли это был тот же парень, то ли его приятель, Клиа не знала и старалась игнорировать, как игнорировала подобное больше месяца. В конце разговора Эндрюс натянул капюшон сильнее и вышел из супермаркета, после свернув, и выпал из поля зрения Клиа.

Мерзкое чувство незащищённости подобралось к Клиа близко, она так и ощущала эти безобразные, неприятные, противные взгляды под кожей. В кармане прошла вибрация и Клиа достала телефон, тут же увидев на экране уведомление от нового сообщения.

— Девушка, с вас шестнадцать долларов, тридцать пять центов, оплатите картой или наличными?

Девушка за кассой попыталась достучаться до Клиа и когда дотронулась до её руки, то Клиа крупно вздрогнула, с опаской взглянув на кассира.

— Наличные. — голос предательски дрогнул, и Клиа скорее засунула телефон назад в карман, достав две купюры в десять долларов.

А по коже снова пробежали мурашки страха и омерзения.

«Тебя тоже скоро повесят, манда, остерегайся ходить по улицам».