Пролог. «Голый завтрак». (2/2)

Пауза.

Энди нужны эти ебучие летние каникулы, она заебалась учиться и получать те знания, которые ей не нужны, заебалась видеть те стены, где больше нет Риты. «Пока нет, конечно, — она себя мысленно успокаивает, умываясь в туалете. — Она обязательно вернётся, ведь она просто уехала, наверное, она где-то на отдыхе, потому что ей тоже всё осточертело». Энди продолжает ждать, ведь она напрочь отрицает что-то... Она отрицает всё: похищение, смерть, как насильственную, так и добровольную. Энди разрывает от осознания, что она ничего совершенно не знает про Риту. Про возлюбленную. Про личного ангела. Ей нужно узнать. Её разрывает. Она думает, что за ней стали наблюдать с подозрением, она не может находиться в обществе дегроидов, других людей.

Энди закуривает, она терпеть не может находиться без марихуаны под боком. И без Риты. У Энди апатия и нет аппетита, руки сбиты в кровь и каждый ебучий день появляются порезы на ногах. Четыре недели от Риты нет новостей и все четыре недели Энди на нервах. Телефон Риты отключен и не отслеживается давно и Энди ничего не остаётся. Родители Риты уже давно сходили в полицию и написали заявление о пропаже человека, попав под городскую волну волнений, когда исчез центр жизни этого города — Рита, что была солнцем для всех тут. Энди ждёт, постоянно проверяет сообщения, но ничего, как обычно пусто. Всегда.

«Вас там не было в Начале. Вас там не будет в Конце…», цитата остаётся стикером на ноутбуке, вырванная из контекста, Рите она бы точно понравилась, хотя ей подавай что-то более красивое, метафоричное, но чем же это не подходит? Энди снова сидит над «Голым завтраком», и читает, читает, читает, ест этот «завтрак», питаясь им и на ужине, и на обеде. Читает и перечитывает, вникая всё больше в бред наркомана Берроуза, который и не помнит, как написал сие творение. Творение, которым дышала Рита. И если бы хоть кто-то знал, чем она дышала, они бы это популяризировали, чтобы стать ближе, чтобы дать ей понять, что они на её волне, что с ними нужно общаться. Как хорошо, что Рита не рассказала. Энди утыкается лицом в книгу.

Плей.

— Связь между нами, — в отблесках лунного света, Энди закуривает, мокрыми губами увлажняет бумагу, в которой травка. — Я чувствую, что ты не в порядке, и меня это, сука, так гложит, так убивает. Режет на живую, ведь я ничем не могу помочь. — слёзы не перестают застилать глаза и с хриплыми всхлипами она делает новую затяжку. Надеется, что полегчает.

Её имя — навсегда. Её чувства, эмоции, её дыхание рядом, её взгляды, поцелуи. Всё, чем Рита наполнила Энди, расплёскивается беспорядочно, выводя из равновесия, и ей было бы лучше, если бы её избивали, но Рита была рядом. Находилась тут, читала свой ебучий «Голый завтрак» в миллионный раз и восхищалась каждым, сука, словом. Энди обливается слезами бесконечно, сидя в комнате Риты в её доме. Её тошнит от травки на голодный желудок, её головная боль не проходит, ей становится только хуже. Без Риты уже никогда хорошо не будет. Не будет, не будет. По венам течет уже не кровь — строки из романа и её голос, запах её духов, всё её.

— Я всегда тебя жду в нашем доме. — все слова забываются, словно после горячки, но прощание, прощание лишь в видео остаётся рядом с ней. Звенит в ушах «в нашем доме», ведь квартира Энди стала полноценно их квартирой. Вещи Риты, аромат, чувство её присутствия всегда — Рита поселилась в этой квартире и больше никогда, никогда не уйдет. Их дом, их кровать, их... Всё, что есть уже их, общее, семейное. Всё такое интимное, что возвращаться туда невозможно.

***

— Мисс Эндрюс, — полицейские настойчиво стучат в квартиру и Энди проходит к входной двери на ватных ногах. Открыть замок на двери непосильное испытание и Энди его выполняет, чувствуя, как колет в сердце. — Мисс Эндрюс, ранее Вы обращались в полицию с заявлением о пропаже Риты Льюиз.

Удар, удар, удар. Грудная клетка может не выдержать.

— Риту нашли повешанной в ночном клубе «Флора», рядом с ней записка, что гласит: «Эндрюс» и ваш адрес там же.

— Повешанной? Рита мертва? — Энди опускается на колени и её начинает знобить. Всхлипы превращаются в безутешный вопль, как мать плачет по своему ребёнку. Она больше не слышит, что говорят ей мужчины в форме.

«Мгновение безмолвия и изумления».