Глава 13 (1/2)

— Мама, я долго смотрела на белый виртуальный лист и боролась со своим волнением. Но позвонить тебе не смогла, потому что знала, что мы начнём перебивать друг друга. Эмоции возьмут вверх, и я не смогу сказать то, что действительно хочу. Вы мои родители, и я знаю, что вы волнуетесь за меня. Ведь вы хотели для меня иной путь, и я понимаю вас. Когда рождается ребёнок, то невольно задумаешься о его будущем и, с каждым шагом определяя его способности, хочешь для него большего. И это нормально. Я знаю, что вы хотели, чтобы всё было по-другому, чтобы я не совершала ошибок. Но это практически невозможно.

Наверное, мне стоило бы вас послушать и уехать с вами, быть вашей гордостью и стать продолжателем нашей династии. Но я не хочу быть стоматологом. С самого детства меня отталкивала ротовая полность, вызывая приступ тошноты. Я никогда не хотела заниматься тем, чем занимаетесь вы, но это не значит, что я не горжусь вами.

Горжусь!

Но главное вы были правы в том, что я делаю всё, чтобы остаться рядом с ним. Но тогда я не могла по-другому. Всё началось давно, ещё в детстве, когда я даже не понимала что это такое. Это чувство разрасталось во мне и словно магнитом тянуло к нему. Он взрослел, взрослела и я, и с годами мы стали неразделимы. Мы настолько срослись, что казалось по-другому быть и не может, но всё изменилось. Отныне мы по раздельности. Моя рана теперь глубока. Я чувствую боль. Но я ищу обезболивающее. Дружбы с Малфоем больше нет. Я не хочу рассказывать что произошло, потому что даже сейчас, написав о нём, я почувствовала, как внутри снова что-то отрывают.

Мне нужно время, говорят оно лечит. А я не знаю. И я чувствую, что нахождение в Великобритания для меня болезненно и любой город будет так или иначе возвращать меня к нему. Я буду всегда бояться где-то его встретить, случайно наткнуться. Но не смотря на всё это, в Австралию я не полечу, не смогу смотреть вам в глаза. Ведь мы будем ссориться... Это неизбежно, как и неизбежны мои ошибки.

Не нужно переживать, я смогу победить этот недуг и выжить.

Я уезжаю во Францию и попрошу сохранить это в тайне. Если вдруг он будет меня искать, то я бы не хотела, чтобы он знал хоть что-то обо мне. Мама, найди слова, но только не рассказывай.

Почему Франция? Говорят, это город любви и счастья,— может быть именно там я найду своё исцеление? Я уезжаю с человеком, который меня поддержал. Он всё знает и ничего не требует взамен. История не повторится, потому что никто не сможет занять его место. Но я его выдрала с корнем из сердца, оставив кровоточащую рану. И не думаю, что там кто-то сможет поселиться. По крайней мере сейчас. Но мне нужны люди. Мне они необходимы.

Я люблю тебя, мама. Найди слова для отца, и не сомневайтесь: я найду свой путь. Буду писать письма, но только не звони. Слова могут убивать, а я не хочу ссор.

Твоя дочка.

***</p>

2 июля </p>

Драко стоял и смотрел на этот белоснежный дом, у которого не было ограждений. Каждый мог прийти и, протянув руку, войти в него. Всё было нараспашку, словно здесь не было врагов.

Ветер принёс с собой немного влаги и прохлады. Драко поднял голову и посмотрел на кристальное небо с лёгкой поволокой, той, что напоминала о приближавшем вечере.

«Какие мы всё-таки дети, отец был прав. Мы совершенно не знаем жизнь. Жили словно в стеклянной клетке. Нас кормили, поили и предоставляли все условия. Эта клетка разбилась. Я разбил её. Теперь каждый проживаем свою жизнь, идеальные условия разрушены. Мы даже не знали, что в июне в Австралии прохладно, не самое лучшее время для отдыха, не так ли, Гермиона?», — он мысленно разговаривал сам с собой.

Уже несколько недель он вёл подобные монологи, в которых винил себя, кричал сам на себя, но и много рассуждал. Он пытался расставить всё по полочкам, определить некую ценность этим мыслям и найти правду о себе.

И вот уже сутки как он приехал в Австралию. Драко хотел в первый же день, в самым первый час пребывания в этой стране поехать к родителям Гермионы и найти её. Она определённо должна быть здесь, ведь это её дом. Но он смог сдержать себя в руках, и снял гостиницу, и первым делом принял леденящий душ.

«Нужно научиться терпению и умению ходить на цыпочках», — сказал он сам себе и удивился тому, что он послушал себя, наверное, впервые за всю жизнь.

Драко стоял рядом с домом уже около получаса, ощущал ветер, который играл с его волосами, резко уходящий и снова возвращающийся. Он наблюдал за изменением светового дня, приближался вечер, и, вздохнув, Драко пошёл вперёд, навстречу человеку, которого он искал.

Подойдя к крыльцу, он увидел женский силуэт. Белое платье в пол, каштановые волосы, но это была не она. Это была мама Гермионы. Раньше ему казалось, что они похожи, но Гермиона росла и её черты менялись, становясь индивидуальными. Как и у мамы, у неё были большие, тёплые, карие глаза, как и волнистые волосы, а остальное было от отца.

Стеклянные двери раздвинулись, и женщина вышла навстречу.

— Здравствуй, Драко. Я удивлена, что ты здесь. Впрочем, Гермиона говорила, что ты будешь её искать. Я думала, это её заблуждение, иллюзия, как и те, что были до этого дня.

— Здравствуйте, — тихо сказал он и остановился. — Я бы хотел её видеть.

— Ты бы хотел? — тон женщины стал язвительным, но он видел, что она пытается сдержаться. — Знаешь, тебе не место здесь. Уезжай туда, откуда приехал, и живи своей жизнью. Гермиона приняла это решение сама.

— Я бы хотел поговорить с ней. Вы многого не знаете.

— Я ничего не знаю. Дочь мне не рассказала о том, что произошло между вами. Но я чувствую её боль и знаю, что она приняла это решение сама. Это её решение! Уважай его, Драко. Уезжай!

— Я хочу всё объяснить и всё исправить. Многое, что было между нами, было неправильно, и сейчас я понимаю...

— Слишком поздно. Ты ранил её. Я не знаю, что ты сделал, но ваша дружба изначально была болезненная. Это было ошибкой.

—Разве дружба может быть ошибкой?

— Такая да.

— Какая?

— Драко, неужели ты ничего не понимаешь. Мальчик и девочка, да и у вас была разница в возрасте.

— Между нами разница всего три года.

— Этого достаточно, и потом твой образ жизни...

— Я изменился.

— Я не верю в то, что люди могут меняться, — женщина вздохнула и опустила взгляд. — Нет, конечно, я хочу верить тебе. В то, что ты действительно поменяешься, но Гермиона просила меня не говорить где она.

— Её здесь нет, — обречённо сказал он.

— Её здесь нет. И она просила, чтобы ты её не искал. Живи своей жизнью.

— Я ошибся.

— Может быть.

Он посмотрел снова на эту женщину и увидел, что черты её лица изменились и она смотрит на него так, как когда-то смотрела Гермиона.

— Послушай, Драко, уезжай. Пересмотри свою жизнь и может быть когда-нибудь...

— Вы думаете?

— Я не думаю, что что-то может пройти. Просто надо вырасти тебе, осмыслить... Уезжай, — и, развернувшись, она ушла.

Драко смотрел ей вслед и видел, как закрываются стеклянные двери. Он рассматривал цветы, которые стояли в напольных вазах у крыльца, и слышал звуки и музыку, которую включила миссис Грейнджер. Эта мелодия навеяла печаль и тоску, и Драко снова посмотрел на небо. Оно стало темнее.

— Может быть, когда-нибудь... Если ты решила так, то пусть, — и он пошёл прочь от этого дома и прочь из Австралии.

***</p>

25 октября </p>

Гермиона сидела на диване и читала книгу. Её поза была неестественной и со стороны казалась не очень удобной. Девушка лежала на животе, а потом поджала ноги. Эта поза была больше похожа на позу какого-то животного, сидящего в засаде. Она чувствовала напряжение в области шеи, прилив крови к голове и ощущала пульсацию в висках, но её это не смущало. Всё это время она продолжала испытывать себя и своё тело, словно наказывала за что-то.

С этих пор, как переехала во Францию, она не выбирала ничего комфортного: только то, что могло причинить ей неудобство, словно тренировала выносливость. Она училась быть сильнее.

— Книжный бардак.

Девушка перестала читать, но взгляд от строк не оторвала, а смотрела в одну точку, пока слова не смешались и превратились в одну сплошную линию. Она вздохнула и, закрыв глаза, уронила голову, лбом касаясь книги.

— Я не слышала, как ты вошёл.

— Не удивлён. Ты хотя бы включила свет, уже темнеет и не стоит играть со своим зрением, оно может резко перестать быть острым.

Гермиона слышала его шаги, шуршание, журчание воды, переставление каких-то предметов. Ещё пробыв какое-то время в этой позе, девушка выругалась и, перевернувшись на диване, посмотрела в потолок.

— Добрый вечер.

— Добрый.

У Седрика голос был ласковый, и никогда в нём не было ни единой грустной ноты. Всегда только радость, да такая, которая влияла даже на неё.

— Как прошёл твой день? — без всяких эмоций спросила она.

— Не надо задавать вопросы из вежливости. Если у тебя паршивое настроение, то поделись...

— Ты хочешь обладать паршивым настроением? Не стоит. А знаешь, Седрик, я даже завидую твоему энтузиазму этой непосредственности, радости. Как ты это делаешь?

— Ну, во-первых, не такой я уж и весельчак. Просто если сравнивать меня... Да не важно. У меня нет повода для грусти и у тебя тоже. Как твои дела в университете?

Гермиона резко села и поставила стопы на большие пальцы. Она смотрела на Седрика. А он стоял оперевшись спиной о столешницу, его рубашка была расстëгнута, обнажая грудную клетку. Он как всегда улыбался ей. А в руках держал белоснежную чашку с тёплым и ароматным напитком.

— Знаешь, я всегда думаю, как я могла поступить на факультет истории. Почему я была такой...

— Романтичной натурой? —перебил её Седрик.

Девушка не сводила с него взгляд: она видела, как он поднёс чашку к губам и сделал глоток.