Глава 39. Путь по руинам мира (1/2)

После перемещения Белая оказалась в саду на утёсе. Тело ощущалось странно. Слишком… Материальным? Раньше она приходила сюда иначе, не так, как это обычно делают духи: магическим образом вписываясь в мир, становясь очень похожими на существо, которое могло бы реально тут существовать. В противном случае накладывались ощутимые ограничения на доступную магию, в частности на перемещения и способность становиться нематериальной. Вернее сказать, не вписанному в мир духу требовалось прилагать усилия, чтобы обрести физическую форму, теперь выходило наоборот.

«Это помеха. Может, всё-таки получится сменить свойства оболочки?»

Белая обратилась к внутренней энергии в попытке перестроить её потоки. Не получилось. Ещё одно последствие потери одного из сердец? Свободный выбор формы – привилегия стража, а Белая потеряла эту роль. Или причина в том, что за перемещение отвечал Порядок и задал ограничения из одному ему известных соображений? Причина не так уж важна, если ничего не поделать с итогом.

«Но если я застряла в таком виде, вернуться в Мир можно только умерев или через врата. Я никогда не пользовалась местными вратами и не знаю, где они. И не уверена, смогу ли почувствовать без способностей стража».

Добровольно загнала себя в ловушку и отрезала пути к отступлению. Стоило ли ожидать иного? Пусть скажет спасибо сохранённой возможности чувствовать божественную силу, испускаемую мощами. Хоть какой-то ориентир. Проблема, что точки, доступные для перемещения, могут находиться на достаточном расстоянии от мощей.

«Никто не обещал, что будет просто. Я сказала, что похороню Родона, – я это сделаю. Даже с усложнениями».

Белая вздохнула, тем самым обозначая смирение с нынешней формой, мотнула головой и наконец-то решила себя осмотреть. Кем её вписали в мир? Простая невзрачная одежда цвета дорожной пыли, плотный плащ-накидка с капюшоном, заплечный мешок… Похоже на образ путешественника. На поясе обнаружился нож. Долго не думая, Белая достала его и обкорнала волосы. Получилось криво, но красоваться не перед кем, а патлы будут только мешать. Холодный ветер унёс скинутые с края утёса белые пряди. Отдаляясь, они всё сильнее сливались с пеной бушующего моря.

Далеко впереди небо чернело от дыма и краснело от огня. Мир успешно занимался тем же, чем и всегда: уничтожал сам себя. Белой не требовалось уточнять обстановку, чтобы знать: война стала здесь естественным состоянием. Раньше сражались за реликвии, теперь – за мощи. Этакая игра: попробуй собрать бога по кусочкам, чтобы протянуть дольше соседей. А для чего тогда разбирали?

Белая совершила перемещение к первой приближенной к мощам точке.

***

В этом месте даже дыхание природы было насквозь пропитано болезнью. Вспученные стволы почерневших деревьев, жалкие остатки сухой прошлогодней травы, серая бесплодная почва. Местность казалась настолько безжизненной, что ею пренебрегало даже гниение. Полная противоположность того мира, который Белая посетила в первый раз. Полная противоположность того, что пытался создать Родон. Ради чего он жил и умирал.

Белая накинула капюшон и, ведомая настроенным на божественную силу чутьём, направилась вниз по пологому склону. Под хруст веток, старой листвы и… Она глянула вниз и сглотнула: твёрдая подошва сапог дробила тонкие кости. Показавшийся впереди город узнать удалось не сразу: столица маленькой слабой страны, населённой малочисленным козлоногим народом, представителей которого в остальном мире встретить практически невозможно.

Дома исчертили глубокие трещины, казалось, вот-вот один из них рухнет даже не от ветра – от взгляда. С тихим шорохом осыпались кусочки стен. На грязных улицах валялись тела. Мёртвые, гниющие и близкие к тому. Убирать их, очевидно, некому. Все силы и средства уходили на поддержание кварталов для состоятельных и привилегированных. Состоятельность тут наверняка начиналась с возможности есть каждый день, а то и каждые два дня. От смрада кружилась голова и подкатывала тошнота. Спасало одно: полноценным смертным Белая всё-таки не являлась. Да, у неё есть плоть и кровь, но больше как условность, не требующая больших усилий для поддержания и позволяющая надолго задерживать дыхание.

«А ведь когда-то и это место тонуло в благословении, не зная бед…»

Пора бы привыкнуть – всё равно ужасало осознание, насколько глубокую можно вырыть себе яму и целеустремлённо в неё катиться. Если мир страстно желает умереть, здесь бессилен даже Создатель. Ни прекрасные условия, ни любовь творца, не способны защитить от полёта в пропасть. Начальная точка может быть сколь угодно хорошей, это не помешает конечной стать сколь угодно плохой.

От этого вспомнились перекатывающиеся – пока ещё тихо и с нотками неуверенности – по Миру Садов слухи. Он всё-таки находился на другом уровне и не так хрупок, однако… Силами последнего садовника или кого другого, но не уровня Порядка, коего можно посчитать за местного Создателя, неужели и его получится довести до полного разрушения? А если своими действиями она правда…

Белая резко затормозила от внезапно перекрутившегося плаща, обернулась. В подол плаща грязной костлявой рукой вцепился сидящий на дороге ребёнок. Тощий-тощий. Казалось, только глаза от него и остались. Большие, жалобные, голодные. На голове осталось несколько жиденьких прядок волос. Тело покрывали нарывы, местами содранные, с засохшим гноем и запёкшейся кровью.

– Тётя… Тётя, у вас есть еда? Тётя, дайте еды. Пожалуйста… Тётя, хоть что-нибудь, хоть крошку, – лепетал ребёнок слабым голосом.

Ей нечего дать. Совсем. Ни крохи еды, вещи – такая же пустышка, как и замена второго сердца. С перекошенным от жалости лицом Белая выдернула плащ из слабой руки, из-за чего ребёнок упал да так и не нашёл сил подняться.

Тихие стоны, невнятные мольбы, протянутые руки, – чем дальше заходила Белая, тем чаще кто-нибудь пытался воззвать к милости чужестранки. Их не волновало, кто она и откуда, зачем пожаловала в съедаемый болезнью и голодом город. Она выглядела сытой и здоровой, и этого достаточно, чтобы попытаться что-нибудь выпросить.

Оставшееся сердце обливалось кровью. Белая думала, что достаточно возненавидела истерзавший Родона мир, чтобы потерять всякое сочувствие, но, кажется, как Родон не мог отбросить агапе, так и её сущность неотделима от сочувствия.

Ветер пытался отодрать от стены листовку, напоминающую всем гражданам от семи до семидесяти лет в обязательном порядке являться на работы во благо империи. Империя… Явно не эту страну так называли. Скорее всего, в результате очередной войны она стала колонией, которой оставили крохи мощей для поддержания жалкого существования и эксплуатации человеческих ресурсов.

Какая работа? До этого момента Белая не видела, чтобы по улице шёл кто-то кроме неё. У этих людей нет сил стоять, многие не проживут и недели. Если бы не столь изолированное расположение города, его бы уже спалили во имя препятствия распространению болезни.

Белой казалось, хуже уже не будет. Куда ещё падать городу, в котором отказывались жить крысы? Или, возможно, их просто съели. Ей не встретилось ни одного животного, а растения – только близкие к состоянию трухи, пыли. Но вот из окна выпал человек. Хруст костей, стон, смерть. И тут же оживились казавшиеся бессильными тела, уставились обезумевшими глазами в ожидании: не шевельнётся ли? И то, кажется, лишь потому, что с ещё живым пришлось бы потратить силы на подавление сопротивления.

Дальше события развивались с неожиданной для Белой скоростью. Несколько человек кинулись к трупу и начали раздирать на части. Кто руками, а кто – сразу зубами. На нём мяса-то было едва-едва, кожа обтягивала кости, но в итоге не оставили и их. И даже из грязной кровавой лужи на дороге пытался пить какой-то ребёнок.

Зажав рот, Белая поторопилась оказаться как можно дальше от этой улицы. Безумие. Это какое-то тошнотворное безумие. Она точно пришла в мир Родона, а не в его извращённую тень? Как страж врат, Белая бывала свидетелем бедствий. И не одного. Вопреки мыслям Белладонны, она посещала не только благополучные миры. Ей приходилось долго и внимательно наблюдать за трагедиями, чтобы суметь подсказать садовнику способ вернуть миру благополучие. Иногда становилось невыносимо больно, мерзко, страшно. Но сейчас… Сейчас пробирало особенно сильно.

«А ты? – Белая свернула на безлюдную улицу и привалилась к стене. – Ты это видишь? Чувствуешь? Возможно ли существовать среди всего этого и не сойти с ума?»

Она бы не смогла. Она бы давным-давно сломалась полностью. Ещё на опытах. А то и раньше, вынужденная ощущать боль мира, как свою. Уничтожила бы или себя, или детей. И точно бы не беспокоилась об их судьбе до последнего.

По мере приближения к храму улицы становились немного чище, на них не сидели и не лежали тела. Вот он какой – квартал для состоятельных. В былые времена такое бы назвали без пяти минут трущобами.

Местный храм тоже давно потерял былой лоск. Потускнел, потрескался, облез. У входа стояли стражники, измождённые настолько, что смогли бы дать отпор лишь ещё более истощённым местным жителям, но никак не реальной опасности. Белая всё равно хотела избежать прямого конфликта, поэтому пошла в обход. Брела вдоль сероватой каменной стены до тех пор, пока божественная энергия не начала ощущаться особенно сильно. Мощи рядом.

Белая оглянулась и убедилась: свидетелей нет. Активировав заклинание жестами, она прошла и сквозь ограду, и сквозь стены храма – прямиком к хранилищу. Пустому. И снова стала материальной.

На самом деле тёмная тесная пустая комнатка с затхлым воздухом на кладовку не тянула, что уж говорить о сокровищнице, но именно здесь на невзрачном каменном пьедестале в облезлой шкатулке лежала величайшая ценность страны. Её сердце и дыхание. Её жизнь.

На шкатулку всё-таки было наложено защитное заклинание, но такое же слабое, как и все вокруг. Белая быстро развеяла его и подняла крышку. На потёртом красном бархате лежала жалкая кроха мощей. И всё равно от их вида захотелось закусить губу, подавляя скулёж. Ногти выглядели так, словно вырвали их минутами ранее. Кровь на краях не пачкалась, однако и выглядела, и ощущалась влажной. Тёплой.

Белая, колеблясь, протянула к ним руку. И отдёрнула. Решимость забрать дала заднюю.

Без мощей эта страна не протянет и месяца. Целый народ может исчезнуть до того, как Белая закончит свой путь. Испытывала ли она жалость? Да. Время ли идти на поводу у чувств? Нет. Потому как уже выбрала подписать приговор всему населению мира. Искра разума, скорее всего, потухнет, но это лучше, чем если исчезнет вся жизнь. Садовник способен только поддерживать её, а не создавать, в то же время известны случаи, когда разум зарождался сам. Вопрос времени. Долгого-долгого времени. Но у божественных сущностей его навалом и, скорее всего, внесёт коррективы разница в скорости течения.

«И то, как живёт этот народ… Для них тоже смерть гуманнее, чем пытаться растянуть такую жизнь. Лучше не станет. Только хуже. Они всё равно вымрут. Я просто сокращу это безумие».

Не знала и знать она не хотела, насколько права в своих рассуждениях. Единственная их цель – убедить себя. Неважно, в правде лили лжи, лишь бы это помогло решиться. Ей не привыкать нести смерть. Не привыкать же?..

Хранимая внутри пустышка появилась на раскрытой ладони, а в следующий миг затянула в себя ногти. На секунду хрустальные стенки окрасились в кроваво-красный, но вот уже сфера стала такой же прозрачной и пустой, как и раньше, а после исчезла.

– Простите. Пожалуйста, простите меня, – торопливо прошептала Белая, сама не понимая, перед кем извиняется. – Я не могу поступить иначе. Не должна.

Она переместилась к другой точке.

***

Как и предполагала Белая, отнюдь не всегда ей везло с расположением доступных для перемещения точек. Путь длиною в несколько часов – исключение, а не правило. Чаще уходили дни, а то и недели. Вот и сейчас она потратила почти месяц на преодоление перевала. Пускай это тело не так требовательно, как у настоящего смертного, ему всё равно нужно иногда восстанавливать силы при помощи отдыха и еды. Не облегчала путь и переменчивая агрессивная погода умирающего мира.

У местного чувствительного к магии народа, примечательного особенно яркими, будто самоцветы, глазами, была хорошо налажена передача магии на расстояние. Поэтому в отличие от многих других, хранящих мощи в столице или близ неё, они выбрали спрятать их в маленьком городке посреди горной долины.

Мирное уединённое местечко могло бы показаться оазисом, если бы свинцовое небо не возвращало в реальность оглушительными раскатами грома. А ветер не пытался сбить то капюшон, а то и вовсе с ног. И если бы не окружающая городок стена. Белая понимала, что убедить стражу на входе пустить может оказаться делом абсолютно гиблым, так что ещё наверху присмотрела участок стены, через который пройдёт.

Дома здесь не разваливались на глазах и в целом выглядели симпатичными, пригодными для жизни, на улицах не валялись тела, не пахло гнилью, отходами, и встречались прохожие, не похожие на живых мертвецов, но всё равно повсеместно ощущались уныние, опустошение, увядание. Нужда. Обречённость.

Из-за магических передатчиков, распределяющих божественную энергию, никак не удавалось уловить нужное направление. Белой ничего не оставалось, кроме как обойти город в попытках уловить самую чёткую линию силы.

«Скорее всего, они тоже хранят мощи в храме, но сверху не было понятно, где он. Вряд ли на отшибе».

От сонных окраин она постепенно приближалась к более оживлённому центру, и чем ближе к нему становилась, тем больше ощущала на себе взглядов. Странных. Ожидаемо, что на чужачку будут коситься, вот только… Не покидало ощущение, будто внимание она привлекала по другой причине. Хотелось как можно сильнее завернуться в плащ, натянуть капюшон до носа.

Белая вспомнила ещё одну особенность этого народа: способность видеть ауры, и хотя её не похожа на божественную, для этого мира не свойственна, оттого по незнанию легко перепутать. А если на ту ещё влияли мощи в груди… Осознание пришло слишком поздно: когда Белая достигла площади. Среди множества людей. И взгляд каждого был обращён на неё. Ветер всё-таки сбил капюшон, открывая им лицо, а ей – обзор.

Лучше бы Белая и дальше не видела эти глаза, заблестевшие от надежды, жадности и маниакальной убеждённости в сделанных выводах.