51. Последний кусочек пазла. Rise (2/2)

— И ты ещё и кофту ей свою отдал?! — продолжала возмущаться Усаги, но теперь, по крайней мере, за него.

— А что делать? — Мамору пожал плечами и вновь аккуратно оттолкнулся.

— Ну, в этом весь ты, полагаю, — Усаги издала смешок и вновь посмотрела на него, сменив гнев на милость. — Готовый всегда прийти на помощь. Но это мне в тебе всегда нравилось. Что, несмотря на свою натуру, которая норовила подколоть, в нужный момент ты всегда остаёшься джентльменом. Это очень подкупает. Так что недооценивай себя и свои силы — Уна не просто от злорадства хихикала!

— Пусть тогда радуется новой кофте, — Мамору улыбнулся и, надеясь избавиться от неожиданного смущения, опустил ладонь на голову Усаги. — На самом деле меня волнует только одна девушка.

— Вообще-то нас двое, — поправила Усаги, на что он только кивнул и тяжело выдохнул. Она дёрнулась в его руках и ближе наклонила голову, прикрыв веки. — Ты так сделал и тогда… И сейчас… Ты мне правда нравился.

Усаги резко распахнула глаза и серьёзно посмотрела на Мамору. В купе с произнесёнными словами её взгляд заставил его напрячься и остановить поглаживание золотистых локонов. Будто всё происходило в замедленной съемке — даже сердцебиение, казалось, немного утихло, а в ушах заиграл белый шум.

— Наверное, из-за таких твоих жестов доброй воли я в тебя и влюбилась со временем, — продолжила Усаги, и Мамору вздрогнул от её слов спустя несколько секунд тишины, которые показались едва ли не вечностью. — Ты по-своему заботился обо мне, помогал. И с тобой было весело спорить.

Почему-то вместо чувства неловкости, которое, как оно бывало в подобных ситуациях, на него обрушился холодный пот и полное отчуждение. Мамору вовсе не понимал, откуда у Усаги могли возникнуть какие-либо чувства. Она была совсем маленькой для него. И он воспринимал её соответствующе и никак иначе.

— А я тебе нравилась? — её шепот, полный какой-то надежды и отчаяния, прозвучал как приговор.

— Как младшая сестра моего друга, разве что, — выдохнул Мамору, понимая, что действительно подписывал себе приговор.

Но это было куда лучше, чем ложь. Он продолжал в это верить даже когда увидел недовольно сжатые губы, потухшие глаза и опустившиеся плечи. Потому что даже если бы она ему тогда нравилась, что бы это дало кроме возможных сожалений об упущенном времени?

— Уса… — Мамору всё-таки попытался сгладить ситуацию, надеясь перевести тему.

— Мако сказала, что поможет с загранником, — Усаги сама перевела тему, а её взгляд перестал выглядеть понурым. Только некоторая сталь в голосе выдавала её состояние. — Пообещала успеть.

— Как-то слепо я тебе доверился в этом плане, — Мамору попытался расслабиться и перевёл дыхание. — Надо было, наверное, более поздние даты брать.

— Паспорт мне сделали довольно быстро, поэтому я не думаю, что с загранником будут проблемы, имея о-о-очень даже подлинный паспорт гражданина США, — Усаги пожала плечами и даже улыбнулась, глядя на него с некоторой хитринкой.

— Когда-нибудь оно тебе аукнется, Уса, — Мамору устало потёр переносицу, боясь даже представить масштаб всей проблемы. — Это я ещё не говорю о том, что надо как-то решать проблему твоей мёртвости.

— У нас есть много других проблем помимо этой, так что не спеши, — Усаги начала подниматься, вместе с тем отпуская плед.

Мамору поднялся следом и вновь накинул на неё ткань, направляясь вместе с ней в дом. Она была права. У них действительно было много проблем, решить которых по щелчку пальцем было невозможно. Например, как ему перестать быть трусом.

В этот раз волшебная атмосфера сада Макото не помогла улучшению их взаимоотношений.

Поэтому следующие два дня у Мамору не удавалось привести в спокойствие своё внутреннее состояние, касаемо отношений с Усаги. Но зато избавился от не менее тяжелого балласта — долгов. Теперь он юридически никому ничего не должен. И его более ничего не связывало с Миленой, кроме нескольких приятных воспоминаний, что она оставила после себя.

И это невероятно воодушевляло — избавившись от одной проблемы, Мамору казалось, что он способен в этот момент спасти целый мир. А сохранить отношения с Усаги могли сравниться с целым миром для него, а то и больше. Потому что в какой-то момент действительно могло стать слишком поздно.

Но севши в автомобиль, взгляд Мамору зацепился за рабочие документы, которые он забрал из салона перед поездкой в банк. Был ли теперь смысл работать с машинами? Распрощавшись с долгами, мог ли он начать заниматься тем, чем хотелось изначально?

Наверное, работа врачом ему более не светила — что бы кто ни говорил, ему поздно учиться в сфере медицины. Это будут упущенные годы и возможности, ведь обучение никогда быстрым не было в этой сфере.

А в скором времени у него появится ребёнок, которого предстоит растить и обеспечивать. У него более не было роскоши в виде времени и одиночества. Теперь он должен был заботиться не только о себе.

Тем не менее вопрос о собственной деятельности и реализации себя мёртвым грузом повисла на душе Мамору. И поэтому вместо приподнятого настроения, с которым он собирался вернуться домой и объясниться с Усаги, он открыл дверь с мрачным выражением лица.

— С возвращением, — голос Усаги помог немного прийти в себя и Мамору выровнялся, надеясь взять себя в руки. — Будешь ужинать?

— А ты хочешь есть? — вопросом на вопрос ответил Мамору, проходя в гостиную.

Усаги вновь сидела на диване, обложившись фотоальбомами. Только теперь это не было частью её работы, Мамору узнал в альбомах собственные фотографии.

— Если честно, мы с малышкой сегодня что-то особенно испытывали чувство голода, поэтому я весь день только и делаю, что ем, — Усаги смущённо засмеялась и потёрла затылок. — Так что я, наверное, позже поем. Так ты будешь?

— Нет, не особо хочется, — ответил Мамору, стягивая пиджак и галстук. Ему сейчас никакой кусок в горло не полезет. — Чего ты вдруг решила полистать?

— В поисках вдохновения, — Усаги указала на отложенный в дальний угол дивана собственный фотоальбом, которым занималась последние дни. — Ни настроя, ни идей. Ничего. Ты на работе, и Мина как назло вся в планах. Поэтому вот.

Мамору опустился рядом с ней, предварительно отпихнув стопку альбомов — и как только донесла столько, — и сощуренными глазами принялся рассматривать альбом, что она держала в руках. По всей видимости, Усаги только начала свои поиски — в руках она держала самый первый альбом, появившийся в жизни Мамору. Тот, который ещё вели его покойные родители.

— Теперь я, кажется, понял, — он приподнял в удивлении брови и заморгал. — Твои альбомы для девочек. Тебя ведь всё это изначально и вдохновило?

— Вообще-то они довольно разные, если все внимательно рассмотреть, — несколько надулась Усаги и сильнее сжала края альбома, отчего костяшки пальцев даже чуть побелели. — Особенно у девочек — я делала под стать их семьям. А наш… Ну, как-то не идёт.

— Нет-нет, что ты, — Мамору примирительно обхватил её запястье, отчего молниеносно почувствовал небольшой разряд тока. — Я не хотел сказать, что это плагиат или что-то подобное. Наоборот замечательно, когда нечто старое содвигает нас на новое.

— Ну, вообще я и правда начала фотографировать, смотря на твои работы, — призналась Усаги и слегка надула губы. По её щекам растёкся симпатичный румянец. — Почему ты начал фотографировать?

— Это был мой проект в универе, — он пожал плечами, отводя взгляд от чарующего вида. — Я думал, ты помнишь такое.

— Помню, да, — Усаги кивнула и перевернула страницу, тем самым привлекая внимание к фотографиям. — Но тут очень много фотографий, сделанных после. Или программистов настолько часто просили о чём-то подобном? Тебе нравится фотографировать. Я вижу это в твоих работах.

— Знаешь, сложно назвать это работой. Ровно, как и искусством, — задумчиво ответил Мамору, рассматривая фотографию, где был он и его родители в одном из парков Токио. — Это скорее мои воспоминания.

— Воспоминания? — вдумчиво переспросила Усаги, он боковым зрением увидел, как она вновь склонилась над альбомом. — Что ты имеешь в виду?

— После той аварии у меня ничего не осталось — буквально. Я лишился не только родителей, но и маломальских воспоминаний о них, вообще о той жизни, — Мамору перевернул страницу.

На развороте ютились фотографии с его четвёртого дня рождения. Всё было подписано аккуратным витиеватым почерком. Наверняка маминым. С фото на него глядели счастливые незнакомцы.

— Но эти фото мне дали представление о моей жизни, о тех, кто меня родил и воспитывал, даже немного обо мне, — продолжил Мамору, указывая на одну из фотографий. — Я долго не мог понять, что у меня в руке. Мне почему-то стало до того интересно, что я упёрся с желанием узнать, что это.

— Похоже на виноград, — чуть скривившись в недоумении, предположила Усаги, склонившись к альбому. Её волосы пощекотали кожу Мамору, оставляя мурашки.

— Я тоже так сначала подумал, — он кивнул, и Усаги с интересом уставилась на него, ожидая продолжения. В этот раз он не смог игнорировать её взгляда. — Я тут же скупил несколько видов винограда. И понял, что это совершенно не то, поэтому продолжал искать странный фрукт дальше.

— Он совсем маленький, ещё и фотографии того времени не самые качественные, — проворчала Усаги, когда вновь посмотрела на фотографию, чтобы опознать неизвестный фрукт. — И как успехи в итоге-то? Мне ещё только маслины напоминает .

— Такой вариант тоже был, — Мамору невольно скривился, вспоминая, как пробовал всевозможные продукты, походившие на описанное. — Но это оказались финики.

— И как ты понял, что это они? Попробовал? — Усаги уставилась на него с интересом.

— Да. Я не могу сказать, что на меня вдруг разом накатили давно утерянные воспоминания, но что-то я всё-таки ощутил, — ответил Мамору с небольшим залпом в голосе, будто пережитые эмоции вновь накатили на него. — Сложно описать. И, может быть, что я себе это даже придумал. Но после этого я продолжал делать и пробовать то, что было на этих фотографиях. И это приносило мне немного счастья.

— Интересный опыт, — Усаги зачаровано посмотрела на него с непередаваемой смесью эмоций, заставив чувствовать себя странным. — Это одна из причин?

— До сих пор не могу сказать точно, в чём причина, — выдохнул Мамору, откидываясь на спинку дивана. Усаги последовала его примеру и устроила голову у него на плече, тем самым вызвав несколько разных реакций. — Но началось всё с того самого проекта. Но я забросил, после того инцедента с угрозой суда. Но не столь важно как я к этому пришёл. А зачем.

— Поделишься? — попросила Усаги и сцепила руки на своём округлом животе.

— Через фотографии я придумывал не только воспоминания. Придумывал образы родителей, пытался понять, какими людьми они были, чем жили и что их интересовало. Поэтому в какой-то момент для меня стало важным запечатлеть важные моменты жизни.

— Боялся, что снова потеряешь память? — неуверенно предположила Усаги, на что Мамору лишь прыснул.

— Ты всегда была такой проницательной, иногда пугает.

— Просто я тебя слишком хорошо знаю, да-да, — он слышал в её голосе улыбку, хоть и мог наслаждаться лишь макушкой.

Несмотря на все противоречивые мысли и ощущения, Мамору вовсе не хотел расставаться с Усаги. Пусть в какой-то момент всё казалось неправильным, пусть прошлое трубило о какой-то неведомой тревоге, ему было всё равно. Он хотел справиться с этим и быть дальше счастливым. Для этого ему тоже необходимо было раскрыться перед ней.

— Я хочу помнить всё самое важное, — медленно начал он, аккуратно продвигая ладонь к животу Усаги, чтобы сцепить их руки. — И ты тоже была важной частью той моей жизни. И стала очень важной сейчас. У меня даже была твоя фотография, только я без понятия, куда она делась.

— Это я… — она всё-таки сжала его ладонь.

Это было одновременно облегчающим и травмирующим — в его сознании вновь мелькали образы маленькой Усаги, к которой у него не было и капли романтических чувств. Но Мамору сильнее сжал хрупкие пальчики и улыбнулся, когда ощутил, как их дочь сделала небольшой пинок. Он сможет.

— Это я забрала то фото.

— Зачем? — Мамору искренне удивился, приподняв брови. Он и вовсе не предполагал такого варианта, хоть и знал, что Усаги частенько шерстила альбомы. — Тебе не понравилось?

— Не в этом дело, фотография безумно красивая! — с жаром ответила Усаги, и второй рукой принялась поглаживать костяшки его пальцев. — Но если бы вдруг ты захотел полистать альбом, то наверняка бы понял, что я это… Ну, я.

— Умно, — Мамору усмехнулся. Это звучало очень логично. — Потому что, вернувшись тогда из Токио, где окружали навязчивые мысли, что это действительно могла быть ты, я сразу принялся искать ту самую фотографию, чтобы убедиться.

— Ты вот сказал, и я поняла в который раз, что молодец, — хмыкнула Усаги, но, тем не менее, не перестала издеваться над его пальцами. — Стоп. Ты всё-таки предполагал, что это я?

— Всё-таки боялась, что отвергну? — предположил Мамору, прогинрорировав вопрос, и, насколько это было возможным, принялся поглаживать её ладонь большим пальцем.

— Да, — простой ответ, после которого повисло непродолжительное молчание. — В то время лишние проблемы были ни к чему. Парадоксально, учитывая, как после я убивалась мыслью, что ты совсем меня не помнишь? Что я была никем в твоей жизни, когда ты значил для меня столь много. Недавно я даже пыталась придумать себе сценарии того, где я оставила на месте эту фотографию.

— Это, правда, интересно? Придумывать то, что могло бы быть?

— И это говорит мне человек, который тот ещё выдумщик, — фыркнула Усаги, и Мамору был не вправе её упрекать, поэтому лишь слабо вздохнул. — Но та фотография… Она замечательная. Я никогда раньше себя не видела более красивой, чем на ней.

— Это у тебя просто никогда не было моих глаз, — сразу после этих слов Усаги резко повернулась к нему, едва не заехав по подбородку, из-за чего Мамору даже несколько отклонился. — А почему тебе нравится фотографировать?

Конечно, ответ на этот вопрос так же очень интересовал, но по большей части Мамору лишь хотел соскочить от всевозможных вопросов, которые могли последовать после его слов. Он ни в коем случае от них не отказывался, но понимал, что никак не смог бы объясниться с наполовину затуманенным разумом.

И, казалось бы, вопрос пришёлся очень кстати — Усаги искренне задумалась над ответом, чуть нахмурившись, от чего на её лбу выскочила морщинка. Мамору подавил в себе желание разгладить её.

— Красота процесса? Восхищение технологиями как таковыми? Люди, которые попадают в мой объектив? Их счастливые лица, когда они получают готовые фотографии? — она меланхолично принялась рассуждать, движение её рук медленно сходило на нет. — Я не могу сказать точно, Мамо-чан. Это гораздо глубже, чем просто нравится. Но я думаю, что мои чувства схожи с твоими, только у нас разные цели. Я тоже хочу запечатлеть воспоминания, не только свои, но и людей, которые этого хотят. Хотят поделиться со мной своей историей.

Усаги замолкла и вновь устроилась на его плече. Мамору терпеливо ждал продолжения, потому что чувствовал, что она ещё не закончила. Да и честно признаться, не имел представления, что стоило бы ответить.

— Но мы, оказывается, больше похожи, чем просто в стремлении сохранить момент, — переведя дух, она всё-таки продолжила. — Я тоже хотела ощутить те самые воспоминания из прошлого. Взяв в руки фотоаппарат, я вспомнила тепло, которым ты меня окутал, когда помогал фотографировать. Как направлял и пытался научить, а всё, о чём я могла думать — то, насколько ты близко. Насколько терпелив, учтив и заботлив. Я начала фотографировать, чтобы вспомнить тот момент окончательного моего падения.

Мамору так и замер, не смея ни шевельнуться, ни открыть рта. Всё, о чём он мог думать — слова и та нежность, с которой они были произнесены. Он уже знал, что Усаги была влюблена в него, и, скорее всего, испытывала нечто подобное и теперь. Об этом было боязливо и сложно задумываться, но теперь, услышав всё это, у него просто не было выбора. Его дыхание и сердцебиение участились, разгоняя кровь по телу вместе с накатившими чувствами.

— О чём ты мечтаешь? Чего хочешь по жизни? — Мамору задал этот вопрос неожиданно даже для самого себя.

Это не было честным по отношению к Усаги и её чувствам, с которыми она поделилась. Он хотел, но не мог дать ей достойной обратной связи, пока в его душе образовалось множество подводных камней.

— В смысле? Типа, хочу ли я сделать фотографию своим основным видом деятельности? — переспросила Усаги, и Мамору мысленно поблагодарил её за находчивость, которой ему не хватило. Он коротко ответил ей согласием. — Обещай, что не будешь смеяться.

— Не совсем понимаю, почему могу посмеяться, но обещаю, что не буду, — он ответил, но немного напрягся — от Усаги, в конце концов, можно было ожидать чего угодно.

— Когда я была маленькой, единственной моей мечтой было стать невестой, — в нотках её голоса засквозило веселье, будто она сама в случае чего была готова рассмеяться. Но Мамору продолжал быть серьёзным, и, уловив это, Усаги немного успокоилась, и продолжила рассказ в привычной для неё манере — чуть нервно, со страстью и жестикуляцией: — Но не в плане, что я хочу замуж или подобное. Просто хотела надеть самое красивое платье, замысловатую причёску, макияж.

— Ну, полагаю, это нормально, — все, что мог сказать Мамору, мысленно сокрушаясь с того, что подобные дополнения скорее были для него напоминанием о неудачном подарке. — А теперь?

— А теперь всё, о чём я мечтаю — просто стать хорошей матерью для нашей дочери, — ответила Усаги и улыбнулась — он не видел, но отчётливо слышал, но недоумённо нахмурился.

— Но ты ведь уже хорошая мама, мы оба знаем это.

— Пусть, ты так думаешь, но это ещё не отображено на практике, — возразила Усаги.

— Ты уже заботишься о ней каждый день, так что не недооценивай себя.

— Ладно, ты прав, — она цокнула языком, но явно не из недовольства. — Но это не то, что можно сделать или достичь в один момент. Это то, над чем нам надо работать всю оставшуюся жизнь.

— То есть, твоя мечта никогда не осуществится как таковая? — Мамору нахмурился, стараясь проанализировать услышанное.

— Ну, в какой-то мере, наверное, да, — Усаги тоже призадумалась, поднеся указательный палец к подбородку. — Но ты ведь сам сказал, что я уже хорошая мама. Очень сложно. Какая-то мечта Шрёдингера получается.

— Ого, Оданго даже такие слова знает, — не сдержавшись, пошутил Мамору, за что тут же получил локтем под дых. — Мне очень жаль. Но даже если просто предположить, что эта мечта осуществилась. Что дальше?

— А что дальше? Просто придумать себе новую мечту.

— Но разве мечты так называются как раз таки не по потому, что это что-то более высокое, сложно доступное, к чему тянешься долгое время? — Мамору перешёл на шепот, немного обескураженный ответом Усаги. — Не правильнее ли назвать подобное целью? Цель стать хорошей мамой, цель обучиться какому-то ремеслу. Ведь мечта более абстрактна.

— Ты как всегда включаешь зануду, — заканючила Усаги и заёрзала у него на плече. Она аккуратно сдвинула все альбомы в сторону и разлеглась на диване ещё больше. Он смог увидеть, как недовольно нахмурились её брови. — Называть что-то целью для меня дюже скучно. Да и нет в моих мыслях конкретики как таковой. Поэтому я и мечтаю. А ты о чём мечтаешь, Мамо-чан?

— Ни о чём, — просто признался Мамору, и ощутил, как напряглась Усаги. — Я привык всему придавать конкретику.

— А я поняла, что не всегда можно мечтать по-крупному. Что плохого в том, чтобы мечтать о чём-то более приземленном? О чём-то более доступном и осуществимом. Придумывая и исполняя столько мечтаний раз за разом, разве ты не выигрываешь в количестве получаемых эмоций? Нельзя не мечтать. Однажды ты мне сказал, что я исполнила всё, о чём ты мечтал. И теперь у тебя нет новой мечты?

— Полагаю, что нет, — Мамору немного смутился, вспоминая, что действительно когда-то признался в таких неловких вещах.

— Наверное, я слишком юная и не амбициозная. Все мои крупные мечты меня более не интересуют, по типу желания стать певицей. Это ушло. Но, может, правда, когда добиваешься большего, то и радость ощущается гораздо значимее. Я не знаю, — она пожала плечами, и начала понемногу принимать сидячее положение. Мамору поспешил ей на помощь. — Но я знаю, что не хочу себя ограничивать. Для меня цель — это то, что надо обязательно выполнить. Это ограничитель. А мечты… Они дают свободу мыслей и действий. Потому что это не то что обязательно надо выполнить по жизни. Их всегда можно изменить, забыть и много-много всего. Для такой ветреной особы как я самое то. А уже из них рождать небольшие и доступные цели. Так несколько проще и очень весело.

Усаги, опираясь на предложенную Мамору руку, встала на ноги и отвернулась к нему спиной. Мамору и сам бы не смог смотреть ей в глаза, потому тоже немного отвернулся, пытаясь сфокусироваться на альбомах рядом с ним.

— Но сейчас. Да, мне нравится фотографировать, безумно. Но я не знаю, как и что будет завтра, будет ли у меня возможность продолжать. Будет ли интерес. Возможно, потом, в будущем, я когда-то буду сидеть и плакать о том, что упустила свою молодость, что не реализовала себя по достоинству, — она всё ещё стояла на месте, чуть сжимая кулаки. — Но сейчас… Но прямо сейчас не только наша дочь моя мечта. Ты тоже моя мечта, Мамо-чан. Ты не цель, которой я хочу добиться. Ты тот, с кем я просто хочу быть всегда. В самых разных проявлениях этого слова.

Мамору от неожиданности вскинул голову, уставившись на спину Усаги. Его сердце болезненно сжалось, но не от отрицательных переживаний. Она направилась в сторону комнаты, не сказав более ни слова, а у Мамору язык будто к нёбу присох — он мог лишь безмолвно тянуть к ней руку, не желая терять её присутствия.

И когда её фигура скрылась за дверью комнаты, всё, о чём смог размышлять Мамору — то, что Оданго действительно была влюблена в него. Что Оданго-гусеница, будучи неуклюжей школьницей, громко разговаривающей в общественном месте и постоянно получавшей неуды, в конечном итоге превратилась в Усаги-бабочку. И ухитрилась захватить его сердце столь искусно, что никакая теория вероятности бы не просчитала такового исхода.

Стала той, кто сделал его по-настоящему счастливым.

Мамору улыбнулся, но через секунду это больше напомнило отчаяние или безумие. Это точно всё было взаправду? Она действительно испытывала к нему чувства?

Он, по всей видимости, помаленьку сходил с ума? Потому что в его голове зароились мысли о том, что это был своего рода план мести. Подстроить свою смерть, найти его и отомстить за разбитое сердце. Настолько сильными ощущались её чувства по отношению к нему. А он не чувствовал ни капли подобного к малышке Оданго.

Мотнув головой, Мамору запустил пятерню в волосы и постарался расслабиться. Для него подобные размышления никогда не были присущими, стоило хорошо подумать. А ещё лучше начистоту поговорить с Усаги.

Ведь, если так подумать, то в их взаимоотношениях с Усаги он придал им некоторую зрелость, когда они смогли найти общий язык. Изначально она вела с ним себя очень странно, местами раздражала своей непостоянностью, но когда привыкла и успокоилась, Мамору был склонен думать, что она стала собой, смогла раскрыться. И она ему очень нравилась таковой.

Но теперь, когда все карты вскрылись, Усаги начала бессознательно проявлять свою натуру, которую так или иначе скрывала от него. У Мамору начались не то галлюцинации, не то простые замыкания мозга, через которые ему виднелись её образы прошлого. И нравилась ли она ему теперь? Или он пытался сохранить отношения лишь ради семьи, которую пообещал не бросать? Будет ли им теперь хорошо?

— Держи, — Усаги наконец-то смогла подобраться к нему бесшумно. Теперь он действительно испугался, боясь посмотреть правде в глаза. — Это то самое фото, я не собиралась его выкидывать или ещё что-то.

Мамору неуверенно обернулся и принял снимок, всё-таки найдя в себе силы взглянуть на него. Несмотря на такие яркие галлюцинации, он в своё время не вспомнил образа Усаги, как и вид этой фотографии. Но он помнил его историю создания, как после проявления, листая фото, засмотрелся на то, насколько счастливой и беззаботной казалась Оданго. И он желал ей всегда быть таковой. Так почему теперь боялся этого?

— Раньше ты всегда говорил со мной о проблемах, первым шел навстречу, помогал и принимал любые мои странности, — начала Усаги, пока он со всей силы сжимал снимок и боялся взглянуть в глаза реальности. — Только я была окована тем загадочны прошлым, образами и обидами, преследующие юную версию меня.

Этот кадр был волшебным — то, как ему удалось подобрать ракурс, композицию и свет, очень поражало и спустя столько лет. За этот снимок он получил высший балл.

— Ты был рядом и терпеливо помогал принять себя и свои страхи, помогал адаптироваться к новой жизни в виде мамы. И часто это делал, сам того не зная — несмотря на год проживания заграницей, я так и не привыкла к новой жизни. Но с тобой мне стало легче и лучше.

Но была ли техническая сторона вопроса всем, что его удивляло?

— Мне знакомо твоё состояние сейчас. Я вижу, как ты борешься с самим собой и образами, которые не дают спокойно жить и принять реальность. Стал немного переменчивым. Поэтому пришла моя очередь тебе помочь. Только вот как-то нечестно получается — ты совсем не знал и не понимал, почему я такая. А у меня все карты на руках. Я хотела дать тебе больше времени самостоятельно принять, понять. Только я всё ещё жуткая эгоистка — не могу долго ждать! Не могу без тебя! Твоих нежных касаний, взглядов и поцелуев. Без наших свободных разговоров, когда никто не переживает, что что-то не то ляпнет. Даже если ты теперь сомневаешься, нравлюсь ли я тебе, я заставлю тебя вновь увидеть во мне девушку!

В конечном итоге единственным, что Мамору действительно нравилось в этом снимке — стояла перед ним, излучая силу и решительность, которой он всегда восхищался и в тайне завидовал. Та, которая сделала его счастливым и заставила хотеть большего.

Заставила хотеть мечтать.

Мамору, ещё раз взглянув на снимок, поднял голову, чтобы встретиться с боевым взглядом голубых глаз, из которых понемногу стекали слёзы. Ну вот, снова она из-за него плакала. Но, наверное, это тоже было тем, что ему нравилось, что делало Усаги самой собой.

Только вместе со слезами она улыбалась — ярко, ослепительно и смело. Она взаправду верила в свои слова и возможности. Намеревалась заставить его увидеть.

Но он уже это сделал — услышав всё это, его сердце наконец-то подобрало необходимый ритм. И теперь, смотря на самую изумительную девушку — женщину — он больше не боялся. Усаги завладела его сердцем окончательно. Ведь она объединила в себе все привлекательные для него черты, и окончательно засияла.

— Усако… — Мамору отложил снимок в сторону и поднялся, мягко взяв её ладони в свои.

— Ты перестал на меня смотреть так…

— Как? — Мамору, освободив одну ладонь, нежно утёр остатки слёз с красивого лица.

— Как на призрак прошлого, как на ребёнка, — ответила Усаги, заставив поразиться — неужели это действительно настолько заметно?

— Мне очень жаль.

— Всё в порядке, Мамо-чан, — Усаги ребячливо захихикала и хлюпнула носом. — Я рада, что ты помнишь меня… Любую меня.

— Спасибо, что подождала, пока мой мозг перезагрузится, — он рассмеялся вместе с ней — не то от счастья, не то от облегчения.

— Я готова ждать тебя столько, сколько потребуется, — Усаги резко расцепила их руки и тут же прижалась к нему боком в жарких объятиях.

— Только вот это заставляет тебя грустить. А этого мне вовсе не хочется, — Мамору обхватил её в ответ и оставил поцелуй на макушке.

— Ну, я ещё больше металась, так что прости, что я совсем нетерпеливая, — проскулила Усаги, ещё больше вжимаясь в него. — Мамо-чан…

— Да? — он устроил собственную голову на её макушке, наслаждаясь мягкостью волос. Но Усаги почти сразу в протесте отстранилась, подняв на него взгляд. — Что случилось, Усако?

— На самом деле с минуту на минуту приедет Мина, чтобы забрать меня прогуляться, — выдохнула она, будто вышесказанное должно было стать для неё каторгой.

— Так это же хорошо? — недоумённо ответил Мамору, пытаясь понять её эмоции по лицу. — Или нет?

— Нет, конечно же, — сразу заканючила Усаги и надулась. — Я попросила погулять, потому что не хотела быть с тобой наедине. Но теперь, когда мы помирились, я вовсе не хочу расставаться с Мамо-чаном! Может, ты скажешь ей, что не отпускаешь меня? И мы останемся вдвоём навсегда-а-а!

— Ну, уж нет, дорогая — напросилась, иди отдыхать теперь, — усмехнулся Мамору, наблюдая за тем, как недовольство росло на милом личике Усаги. — Тем более, действительно будет полезно прогуляться. Вы давно не виделись. Сможешь пожаловаться и всё такое.

— А вдруг пока меня не будет, ты снова себе что-то страшное напридумываешь? — голос Усаги, изобилующий беззаботностью, немного дрогнул.

— Всё будет в порядке, Уса, — попытался заверить её Мамору, улыбаясь. — Верь мне.

— Верю больше всего на свете! — Усаги улыбнулась ему со всей искренностью, что практически ослепляла. — Тогда я пойду собираться.

Мамору не успел и моргнуть, как Усаги переоделась и покинула дом, громко пообещав, что вернётся как можно скорее. И только оставшись наедине, он понял, как это было тяжело на самом деле. Слышать, размышлять над этим. Но пусть это было выматывающим, это так же придумало его больше энергии и уверенности. И веру.

Веру, что он может ещё мечтать.

Улыбнувшись своим мыслям, Мамору принялся устранять беспорядок, учинённый Усаги. Аккуратно развесил разбросанные вещи обратно в шкаф, заправил кровать, запустил стирку. А вернувшись в гостиную, немного застонал от вида множества фотографий, оставленных на полу, как и альбомы. Опустившись на корточки, он меланхолично принялся их собирать, попутно рассматривая.

В основном это были фото, которые Усаги отобрала несколько дней назад для их фотоальбома, но так и не показала ему. Поэтому Мамору ожидало увлекательное приключение в мире воспоминаний. Он даже немного жалел, что фотоаппарат не оказался в руках Усаги гораздо раньше, чтобы этих самых моментов было ещё больше. Но ничего, у них впереди была ещё целая жизнь, чтобы вдосталь пофотографироваться.

Мамору поднялся на ноги, намереваясь сложить все альбомы на место, но взгляд зацепился за фотографию, оставленную на журнальном столике. Счастливая и беззаботная Оданго, радующаяся любому моменту в её жизни. Мамору хотелось, чтобы она была такой всегда. И он собирался этому способствовать.

Найдя среди стопки альбом с «Токио», он вернул фотографию на законное место. Последний кусочек пазла в их отношениях.

Но, закончив с делами, он уселся на диване и понял, что тоскливо без Усаги. Без её тепла, смеха и разговоров о чём-либо. Конечно, они не всегда были вместе, но теперь это ощущалось более болезненно. Наверное, ему правда стоило способствовать тому, чтобы она осталась бы дома. А Мина бы не обиделась. Разве что немного.

И стоило помянуть дьявола, как упомянутая Мина высветилась на экране его мобильника.

— Чиба, я не поняла, ты что сделал с моей Усаги?! — недовольством, с которым начался этот разговор, заставило его напрячься — неужели это Усаги, оставшись наедине, накрутила себя? — Я в шоке.

— Я тоже не пойму, что сделал, пока ты не расскажешь, — Мамору приготовился взять на себя все смертные грехи.

— Почему Усаги вдруг повзрослела и стала отчитываться предо мной? Обычно она сначала делала, а после рассказывала! Мол, чтобы никто не переживал. Только я теперь еще больше переживаю! — продолжала жаловаться Мина. — В каком это смысле вы летите в Японию?! Но, честно признаться, я удивлена, что ты тоже с ней летишь.

— За кого ты меня принимаешь? — не успел Мамору свободно выдохнуть, как ему предъявили другое обвинение, если таковым можно было назвать слова Мины. — Конечно, я лечу с ней и никак иначе.

— Я рада, что ты не стал устраивать трагедию из всего этого, — неожиданно Мина сменила пластинку, и он тут же успокоился. — Спасибо, Мамору.

— Так ты знала? — не сказать, что это оказалось чем-то шокирующим — он даже не успел задуматься о подобном, зациклившись на себе. — Чёрт, я чувствую себя дураком. Когда всплывает правда, начинаешь понимать, что ко всем ответам можно было прийти гораздо раньше, будь я просто чуточку внимательнее.

— То так кажется, — заверила его Мина. — Но, повторюсь, я очень рада, что ты не подвёл моих ожиданий и оказался разумным и понимающим человеком. Я боюсь представить, что сталось бы с Усаги, отвергни ты её. Не могу знать, с каких соображений ты это сделал: сохранить здоровье ребёнка или ещё что-то, но в любом случае спасибо.

— Ты всё-таки плохо обо мне думаешь, — Мамору грустно ухмыльнулся, но понимал, что у этого были основания, о которых Мина была осведомлена. — Но Усаги слишком мне дорога. Кем бы ни была.

— Эй, Чиба. Что ты к ней чувствуешь?

— Не думаю, что ты в праве это услышать раньше самой Усаги, — он представил недовольное лицо Мины в ответ на эту реплику, и, честно признаться, на душе стало чуточку приятнее.

— Тогда знай, что Богиня Любви считает, что вы подходите друг другу. Как никто другой.

— Спасибо. Мне очень важно это услышать, — Мамору произнёс это без малейшего намёка на сарказм. Её слова сделали его счастливым. — Она скоро вернётся, да? Вы ужинали?

— Да, я уже минут как десять дома, значит и Усаги вернётся с минуты на минуту, — ответила Мина, после чего Мамору направился на кухню. — Мы ужинали, так что можешь не переживать, что твоя зазноба вернётся голодной.

— Она беременна, она в любом случае немного проголодается, — протестовал он, размышляя, какой перекус бы устроил Усаги.

— О, она точно будет голодна, ты прав, — неожиданно рассмеялась Мина, а после стремительно распрощалась. — Я тоже что-то проголодалась, так что бывай, мой друг.

Мамору скептически посмотрел на экран телефона, не понимая, что творилось в голове этой глупой блондинки. Но даже если так, в любовных делах она действительно понимала больше остальных. Поэтому её благословение было не менее важным, чем одобрение родителей Усаги.

— Мамо-чан, я дома! — услышав звук открывающейся двери, Мамору тут же направился к Усаги, чтобы помочь ей разуться. — Всё-таки прогулка мне тоже была нужна.

— Я рад, что ты хорошо провела время, — искренне ответил он, опускаясь на корточки, и помогая маленьким ножкам переобуться в домашние тапочки. Усаги вновь схватилась за его макушку. — Будешь есть?

Мамору отставил голубые кеды в сторону и тут же направился в сторону кухни, не дождавшись ответа. У него уже было готово несколько бутербродов с ветчиной и сыром. Может, можно было бы сделать салат или просто нарезать овощи.

— Мамо-чан… — робкий шепот позади него заставил с интересом обернуться.

Усаги продолжала стоять на месте и сжимала края своей кофточки, опустив взгляд в пол. Мамору с улыбкой поинтересовался, что случилось, но тут же немного напрягся, узрев покрасневшее лицо Усаги. Её дыхание чуть участилось, а хватка на кофте стала сильнее — он заметил, как задрожали и побелели её ладони. Он сам сглотнул, ожидая её дальнейших слов.

— Я не хочу есть, — Усаги отвела взгляд, её голос дрогнул. — Хочу спать.

— Разве не рано? — неуверенно произнёс Мамору, бросив быстрый взгляд на настенные часы — половина седьмого. Но когда обернулся, вздрогнул — настолько решительным был взгляд голубых глаз. — Хорошо, я помогу тебе помыться перед сном.

— Хочу спать с тобой, — заявила Усаги и сделала несколько шагов ему навстречу. — Ты ведь не против?

— Но я не хочу спать, Усако, — Мамору ласково улыбнулся, но в то же мгновение перестал, когда недовольная мордашка Усаги оказалась совсем рядом. Он наконец-то понял её взгляд. — Ты уверена?

— Да, этому нет никаких противопоказаний, а я слишком долго тебя даже не целовала, — прошептала она, не отрывая взгляда. Она была столько близко, что оставляла горячее дыхание на коже его шеи. — Ты мне нужен.

И с этими словами Усаги, схватив его за воротник рубашки, притянула к себе для поцелуя. Мамору едва не задохнулся от напора сладких губ, но тут же ответил на поцелуй со всем жаром, осознавая, как им этого действительно не хватало. И теперь почему-то целовать её было более приятно, чем раньше.

Он хотел зацеловать её всю без остатка.

Тринадцатое марта, 1999 год.</p>

— Ничего не забыли? — Макото вызвалась проводить их в аэропорту, но выглядела она крайне взволнованной. — Не нравится мне что-то это.

— И это говорит мне человек, который летал туда-сюда большое количество раз, — Усаги цокнула языком и закатила глаза, но с улыбкой кинулась обнимать Макото. — Всё будет хорошо, мам — со мной же Мамо-чан.

Мамору разделял тревогу — он всё ещё не знал, как родители Усаги могли на неё отреагировать, проживали ли они вообще по тому же адресу. И что более пугающе — нормально ли перенесёт полёт Усаги. Дело было не в возможной авиакатастрофе, которое якобы с ней когда-то случилась. Хоть они и получили полное одобрение доктор Гилмор, всё равно оставались какие-никакие риски.

— Если что, попроси кого-нибудь поменяться с местом ближе к туалету, — продолжала причитать Макото, поглаживая Усаги по плечу.

— Мы в любом случае вернёмся быстро, — продолжала успокаивать мать Усаги, на что Мамору лишь кивал. — Меня единственное, что может смущать — ситуация с документами. Я-то своим паспортом, если так подумать, мало, где светила. Только во всяких сомнительных местах, где всем начхать.

— Слышала бы Мина, как ты её детище называешь, — прыснул Мамору, на что Усаги продемонстрировала ему язык. — Всё будет в порядке, мисс Кино. Вы не успеете по нам даже соскучиться, как мы уже вновь будем в Лос-Анджелесе. А сейчас у нас уже начинается посадка.

— Я рада, что у вас всё хорошо, — Макото помахала им на прощание и направилась в сторону выхода.

Мамору благодарно улыбнулся и вместе с Усаги направился к стойке регистрации. Они болтали о различных мелочах, чтобы скрасить время и некоторое волнение, которое всё-таки охватывало Усаги. Но это скорее был мандраж и нетерпение долгожданной встречи, чем какой-либо страх полёта.

Всю последнюю неделю её невероятно тяготило ожидание. Усаги чем себя только не занимала, но дни, по её словам, тянулись невероятно медленно и томительно. Иногда она даже плохо спала и рассказывала, что зря не настояла на более раннем рейсе, ведь загранник они получили всего за четыре дня. Мамору всячески пытался её занимать, уменьшив объем работы, чтобы чаще быть вместе.

Он набрался смелости рассказать ей всю историю своей жизни после переезда в Америку. Большинство вещей она, конечно, и так знала, но теперь он хотел рассказать всё в деталях, не упуская важных аспектов. Ведь Усаги доверилась ему, и кто он такой, чтобы не сделать того же?

Правда, разговоры о его предыдущем браке не дались легко — он видел, как Усаги овладевала некоторая ревность. В такие моменты она особенно сильно жалась к нему, будто боялась, что он куда-то денется. А после рассказала, как Милена приходила к ним домой. Мамору сжимал кулаки, жалея, что не узнал об этом прежде, чем окончательно разорвал все связи с бывшей женой.

О постыдном для него кредите он тоже осмелился рассказать, после чего получил нравоучительную лекцию о том, почему скрывал и не рассказал раньше. Ещё и получил за то, что баловал, вместо того, чтобы скорее распрощаться с долгами. Но по большей части Усаги лишь ободряюще уверяла, что всё хорошо и искренне поддерживала. И впервые на душе Мамору не осталось более ни одного подводного камня.

— О, нам досталось место у иллюминатора, — радостно выпалила Усаги, аккуратно подбираясь к тому самому месту. — Я даже не помню, какое место мне досталось в прошлый раз.

— Конечно, ты ж сама его и выбрала, — ответил Мамору, закидывая их рюкзак наверх. — Будет на что посмотреть. И никто не будет лазить мимо нас.

— Я так хочу их увидеть, что уже всё равно, где сидеть, просто бы прилететь и всё, — протараторила Усаги, схватившись за подголовье кресла напротив, и принялась активно осматриваться. — Наверное, мне было бы лучше сесть с края? Чтобы, если мне захочется выйти, я тебе не мешала.

— Нет, ты будешь сидеть, где сидишь, — отрезал Мамору, доставая накладку для ремня, чтобы закрепить её на кресле Усаги. — Тем более, ты одна никуда не будешь тут ходить. Я спокойно выйду, помогу выйти и тебе, и проведу, куда требуется. В самолётах на самом деле имеет какую-никакую важность расположение места.

— Мамо-чан часто летал, да? — поинтересовалась Усаги, на что он только положительно кивнул и устроился рядом, выдохнув. — Я на самолёте летала лишь раз. С семьей мы обычно на машине куда-то ездили.

— На той самой, где ничему нет места? — ответил Мамору и улыбнулся реакции, отобразившейся на лице Усаги.

— Ты помнишь, что я это рассказывала? — она удивлённо захлопала ресницами, уставившись так, будто он сказал что-то поистине важное.

— Ну, да, — он всё-таки немного смутился такому напору. — Я много чего помню. Особенно если это связано с тобой.

— Мамо-чан такой милый! — запищала Усаги, прижимаясь к его плечу. Но её пыл остудил голос бортпроводника, оповещающий о том, что они готовы взлетать. — Это сейчас нам будут инструктаж проводить?

— Да, поэтому слушай внимательно, — Мамору щёлкнул её по носу и тут же поцеловал, обращая своё внимание на бортпроводника. — Уже скоро ты увидишься с ними.

— Ты прав, — выдохнула Усаги и, сжав его ладонь, тоже принялась слушать инструктаж.

Когда самолёт начал набирать высоту, Мамору почувствовал, как сильнее стала хватка Усаги. Она зажмурилась и пожаловалась, что у неё заложило уши. После этого он предложил ей несколько мятных леденцов, которые они взяли накануне. Его уже охватило волнение, когда самолёт оказался в небе, но Усаги расслабилась, тут же уставившись в окно.

Только вот она довольно быстро уснула. Не успели они позавтракать, как она сходила в уборную, а после небольшого разговора безмятежно уснула до самого конца. Это было удивительным — учитывая, каким беспокойным был сон Усаги последние дни на фоне предвкушения. А так же её положение — малышка росла и сдавливала другие органы в теле Усаги, включая и мочевой пузырь. Мамору ожидал более частых пробуждений, но был счастлив, что перелёт дался ей очень легко.

Что нельзя было сказать о самом Мамору — если Усаги, полная сил и энтузиазма, тянула его как можно скорее в сторону выхода из аэропорта, то он едва держался на ногах, практически не сомкнув глаз за весь перелёт. Эти десять часов дались ему с огромным трудом. Ему очень хотелось отдохнуть.

Поэтому, распрощавшись с Усаги, он уже было думал наплевать на желание завалиться в «Корону» и пойти в какой-нибудь отель, чтобы хорошенько отоспаться. Только это никак не вписывалось в планы, поэтому Мамору отправился в направлении «Короны». Туда, куда Усаги указала своим пальчиком. Он поражался её памяти.

Они обсудили встречу с Мотоки несколько поспешно — Усаги на его предложение встретиться с давним знакомым отреагировала бурной радостью, но тут же поникла, вспомнив некоторые аспекты собственного существования. Поэтому Мамору вызвался принять больший удар на себя, но прекрасно знал, что самая настоящая битва предстояла Усаги — встреча с родителями.

Поэтому, медленно направляясь к кафе, он особо не рассуждал над тем, что стоило бы сказать. Он надеялся на волю случая и понимание Фурухаты, потому что в кармане у Мамору были припасены железные аргументы. В конце концов, можно было привести живой аргумент, но всё-таки лучше подготовить, а уже потом использовать Джокера в случае чего.

Сворачивая на главную улицу, внимание Мамору привлекла первая витрина. Ему понадобилось всего лишь несколько секунд, чтобы с улыбкой зайти внутрь, приобретя понравившуюся вещь. После чего его шаг приобрёл уверенность и смелость. Он добрался до «Короны» быстрее, чем планировал.

— Мамору! — Мотоки заприметил его с порога, широко улыбаясь, и тут же махнул полотенцем в знак приветствия. — Не ожидал тебя увидеть. Какими судьбами?

— Прилетел знакомиться с родителями девушки, — усмехнулся Мамору, расстёгивая пуговицы пальто и опуская на свой излюбленный стул у барной стойки. Место, обычно занятое некой блондинкой, завлекательно пустовало. — Сам как?

— Воу-воу, девушка? — Мотоки удивлённо присвистнул, но тут же нахмурился. — Ещё полгода назад у тебя никого не было. Снова намечается скоротечный брак?

— Я начинаю жалеть, что когда-то рассказал тебе что-либо, касаемо моей личной жизни, — Мамору закатил глаза, немного недовольный тем, что товарищ и не думал менять тему. — Мне больше интересно, как ты и твоё настроение?

— Прошу заметить, что ты сам начинаешь. А я… Да ничего особенного, — он махнул рукой и развернулся к кофемашине. Мамору и не стоило называть свой заказ — Мотоки прекрасно осведомлён о его вкусах. — Тоскую без Рейки немного и совсем не завидую тому, что ты в очередной раз женишься. В этот раз надеюсь, более удачно.

— Ну, в этот раз мы знакомы гораздо больше. Даже больше, чем ты можешь себе представить, — усмехнулся Мамору, осматривая зал — на удивление, в такой день «Корона» не изобиловала большим количеством посетителей.

— О, это кто-то из университета? — живо поинтересовался Мотоки и поставил перед ним чашку кофе. — Раз ты даже в Токио прилетел знакомиться с её родителями. И когда свадьба?

— Пока что никогда, — Мамору скептически поджал губы и отпил горячий напиток. — Кофе, как всегда, отменный.

— Рад служить, — Мотоки шуточно поклонился, но тут же вновь атаковал вопросами. Где-то краем глаза можно было уловить Уназуки, принимающую заказы вместо брата. — То есть ты будешь просить руки у её родителей?

— Нет, я просто с ними познакомлюсь.

— А меня с ней познакомишь? — вопрос Мотоки прозвучал несколько шуточно, но как раз этого момента и ждал Мамору.

— Вы и так знакомы, даже очень хорошо знакомы, — он усмехнулся, наблюдая за тем, как забавно сменялось выражение лица Фурухата. Наверное, скоро это всё превратится в непередаваемый ужас, но всё ещё верилось в лучший исход. — Не один год.

— Так это всё-таки кто-то из университета? — переспросил Мотоки, задумчиво приложив пальцы к подбородку. Мамору отрицательно кивнул. — Как её зовут хоть?

— Усаги.

— О, прямо как малышку Усаги-чан, — в глазах Мотоки мелькнула печаль, но он блаженно улыбнулся, видимо, вспоминая образ маленькой Оданго. — Даже смешно, что твою спутницу зовут именно так.

— У меня даже есть её фотография. Хочешь взглянуть? — предложил Мамору, думая о том, насколько он был жестоким.

— Обижаешь, — фыркнул Мотоки и перегнулся через стойку ближе к Мамору. Его, кажется, больше не волновали никакие посетители.

Доставал фотографию Мамору нарочито медленно — не то для сохранения глупой интриги, не то всё-таки боялся сильно шокировать. Но, по правде говоря, не было никаких гарантий, что Мотоки сможет узнать повзрослевшую Усаги. Но, с другой стороны, не было никаких аргументов против. Они провели много времени вместе.

— О, очень миленькая, кого-то напоминает, но имя не вспомню, — Мотоки улыбнулся, бросив быстрый взгляд на Мамору, и тут же вернулся к рассматриванию фотографию. Наблюдать за сменой выражения его лица было крайне волнительно. — Прям очень напоминает.

Мамору предварительно прикрыл рот ладонью, наблюдая за мозговым штурмом исподлобья. У него, наверное, такими темпами нервы сдадут прежде, чем Усаги расскажет о результатах встречи с родителями. Мотоки всё больше хмурился, рассматривая снимок так и сяк. На нём была запечатлена Усаги ещё где-то осенью, когда живот особо не было видно — фотографию любезно одолжила Мина.

Но, не желая больше оттягивать и без того тяжелый момент, Мамору аккуратно вытащил то, что купил по пути в кафе.

— У меня сегодня будет очень большая просьба к тебе, Мотоки, — выдохнул он, медленно толкая коробочку с клубникой. — Понадобится твой фирменный десерт.

— Ты шутишь, — Мотоки криво ухмыльнулся, недоверчиво глядя на спелую клубнику, после чего вновь перевёл взгляд на снимок, будто он смог поменяться за одну секунду. Ещё один осторожный взгляд на Мамору. — Да ну. Просто скажи, что это совпадение.

— Не могу, пока ты не скажешь конкретно, что имеешь в виду, — напряжение, окутавшее Мамору, медленно сходило, но он действительно боялся истинной реакции. — Мотоки…

— Получается, она жива? — в какой-то момент просто выдохнул Фурухата, очень быстро заморгав, чтобы не дать проступающим слезам пролиться. — Или я себе что-то придумал? Усаги-чан… Она жива?

— Да, — прошептал Мамору, но ему показалось, что его ответ прозвучал как приговор, а шум в кафе превратился в малозначащий фон. — Оданго жива. И беременна. От меня.

— Она что?! — вскрикнул Мотоки, из-за чего почти все посетители на мгновение замолкли и наверняка заинтересованно обернулись в их сторону — Мамору чувствовал прожигающие взгляды на своей спине. — Боюсь, ты теперь никуда не уйдёшь, пока не расскажешь мне всё в мельчайших подробностях.

— У тебя кучка посетителей, ещё и в такой день…

— Ничего страшного, закроемся раньше. Рассказывай.

Мамору улыбнулся, довольствуясь своей маленькой победой — он добился, чего хотел. Восстание удалось. Осталось не свалиться от смущения, пытаясь рассказать то, о чём не особо хотелось делиться в красках. Но, опять же, игра стоила свеч.

Поэтому, когда через несколько утомительных разговоров Мамору покинул «Корону», он сразу же направился к дому Цукино. Усаги подозрительно долго не звонила, и он на самом деле волновался, но до последнего верил в лучший исход. В конце концов, она, скорее всего, просто не наговорилась со своими родными — поговорить она очень любила. К тому же ей было что рассказать.

Но, тем не менее, даже если рано, Мамору всё равно хотел прийти. Поддержать, если надо. Да и просто увидеть ту, без которой безумно тосковал. Ту, которую хотел крепко обнять и так же зацеловать, а после погладить животик.

Боже, он никогда не думал, что разлука могла быть настолько долгой.

Мамору ускорился, не особо различая окружающую его обстановку. Всё вдруг показалось столь родным и близким, как никогда в жизни. Потому что теперь эти места ассоциировались у него с Усаги, а сама она — с домом. Право, ему даже казалось, что он встречал знакомые лица, но всё это было неважным.

Важным было как можно скорее добраться к дому Цукино, увидеть Усаги, счастливо перевести дух. А уже после принимать все невзгоды, которые наверняка приготовят её родители на его голову. Зато они будут вместе.

Узрев табличку с именем «Цукино», Мамору тут же направился к двери, поздно осознав, что стоило прийти с каким-то угощением. Вряд ли это кого сейчас интересовало, но ему хотелось произвести впечатление и следовать хорошим манерам.

Минута перед тем, как ему открыли дверь, показалась вечностью. Но как радостно подпрыгнуло его сердце, узрев родные голубые глаза, так же быстро оно ухнуло обратно, когда пришло осознание, что вокруг них образовались морщинки. Его глаза обхватили весь образ женщины напротив, и он сразу догадался, что она была матерью Усаги. Предательский ком образовался в горле.

— Мамору-сан? — неуверенно поинтересовалась миссис Цукино, с некоторой тревогой бегая глазами по его фигуре.

— Здравствуйте, да, я Чиба Мамору, — он поклонился, думая о том, что Усаги уже успела рассказать о нём. Значит, он мог надеяться, что она точно в порядке.

Но это быстро сменилось переживанием, когда миссис Цукино не торопилась пропускать его дальше порога, краем глаза поглядывая вглубь дома за её спиной. Это заставило Мамору беспокойно нахмуриться, заставив думать о том, что всё могло не так гладко сложиться, как ему думалось первоначально. Где была его Усаги?

— Она дома, — неуверенно ответила миссис Цукино, пряча взгляд. Он, видимо, произнёс вопрос вслух, но оно и к лучшему. — Может, вы лучше зайдёте позже?

— Что случилось? — продолжал недоумённо допытываться Мамору, желая как можно скорее убедиться в сохранности Усаги. — С ней что-то случилось? Стало плохо?

— О, нет, — тут же попыталась заверить миссис Цукино, взглянув на него обескураженным взглядом. — Просто ей может стать плохо, если она увидит вас сейчас.

Мамору скривился от услышанного, желая обратиться к женщине напротив не в самой лестной форме. Его это начинало не просто беспокоить — раздражать. И стоило ему услышать взволнованный писк Усаги, он бессознательно ринулся вперёд, аккуратно отстраняя миссис Цукино в сторону.

Мама, папа, да кто угодно, он не позволит приносить дискомфорт его Усаги.

Он практически ворвался в гостиную, краем глаза заметив мужчину среднего роста с очками на носу — по описанию он походил на отца семейства. А вот паренька, стоящего на коленях перед Усаги, он вообще впервые видел.

Кольцо в его руках и вид донельзя красной Усаги вводили в ступор. А её виноватый взгляд заставил его сердце вновь ухнуть в небытие.