45. Ты помнишь меня? (2/2)

Когда Уна привезла её заказ, Усаги уже успела узнать, когда Мамору будет дома — всё складывалось идеально. Для сервировки и последних деталей оставалось достаточно времени, было бы даже радостно опоздать, потому что ожидание убивало — не терпелось удивить, порадовать любимого, сказать много важных слов.

— Ты сегодня по-особенному красива, — заметила Уна, когда Усаги счастливо пялилась на пакет с логотипом ресторана. — Неужели этот день настолько радует?

— Возможно, — уклончиво ответила Усаги, смущаясь собственного кричащего счастливого вида. — А тебя разве нет?

Синие глаза Уны чуть потухли, плечи понурились. Но она, быстро взяв себя в руки, обняла Усаги за шею, наклоняясь к ней, чтобы прижаться щеками.

— Расстояние не очень хорошо отразилось на тех отношениях, которые я тебе так красочно описывала в письмах — мы расстались, увы, — из-за положения, Усаги никак не могла увидеть лица названной сестры, будто та специально всё так обыграла. — Зная тебя, сейчас на твоём лице отобразилась грустная гримаса, но я в порядке, честное слово. Не смей терять своей ауры только из-за меня. Да и знаешь, сейчас у меня столько ухажеров, не сосчитать.

Усаги взяла её за ладонь возле своего лица и крепко сжала — она знала, кого сейчас утешала Уна. Как и знала о том, насколько ей был дорог тот молодой человек — Уна мечтала связать с ним жизнь, да и все последующие тоже. Сильнее прижавшись к её щеке, Усаги постаралась обнять её за талию, намереваясь передать всё искреннее сожаление без слов — они были не нужны.

Но поддержка очень даже. До побега, до раскрытия всех масок они действительно были как сёстры. Но Уна не смогла более относиться к Усаги как раньше — неожиданный обрыв переписки, отношения с Макото. Наверное, в глазах сестры она была самой настоящей предательницей. Как и все в тот день, когда Мако раскрыла ей карты. А тут и разрыв с молодым человеком, а Уна всё еще оставалась сильной. Надо было ей позволить минуты грусти, ведь она осмелилась быть таковой рядом с тем, кто её предал.

— Всё, тебе больше не грустно?

Уна отстранилась, поправляя рукава лёгкой кожаной куртки. Усаги подняла на неё глаза и улыбнулась, отрицательно мотнув головой — не грустно.

— Ты права, этот дурацкий день не столь важен, — включив всё своё актёрское мастерство, запричитала Усаги, выставив кулаки в бока. — Мне просто безумно лень готовить. Знаешь, будни беременной девушки та-а-акие тяжёлые, ух! Ой, подожди, я забыла взять деньги!

Усаги, насколько позволял живот, быстро направилась внутрь дома. Деньги давно были в кармашке её кофты, но она действительно кое-что забыла взять. Аккуратно поставив пакет на ближайший стул, она со скоростью света принялась упаковывать шоколадные конфеты в красивую коробочку — несколько штук всегда находилось у нее на полочках. Закрепив всё это дело яркой лентой, Усаги как можно скорее направилась обратно — ничто не мешало Уне давным-давно отправиться обратно в кафе, тем более Макото не любила брать с них деньги. Да и сама хозяйка даже не удосужилась пригласить в дом, хотя бы посидеть в коридоре. Поэтому огромным желанием было увидеть высокий хвост каштановых волос.

— Ох, ты не ушла, — облёгченно выдала Усаги, опираясь на дверной косяк. Она прошла не так много на самом деле, но волнение давало о себе знать в виде небольшой одышки. — Уна-чан, прошу, прими этот гири-шоколад* в знак моего бесконечного уважения к тебе и твоей маме.

Поклонившись, Усаги протягивала Уне ту самую коробочку шоколада, которую кропотливо наполняла всевозможными шоколадками. Она не могла видеть лица собеседницы, но была уверена, что та шокирована — как минимум, японской речью, ведь они уже давно не пользовались ей в совместном общении. И чем дольше Уна не принимала подарок, тем более начинала нервничать Усаги, уже чувствуя капельку пота, свисающую с кончика носа.

— Боже, ты удивительна! — Уна не поддержала игры в японскую речь, но заливисто рассмеялась, заставив Усаги выпрямиться с недоумённым взглядом. — Надо же было до такого додуматься, вручить мне дружеский шоколад, чтобы я не грустила.

— Ничего п-подобного, — заикаясь, ответила Усаги, надув щёчки и отвернувшись, словно цундере. — Это действительно дань уважения столь сильным и прекрасным женщинам!

— Тогда следовало бы отдать его нам в марте, не так ли? — продолжала смеяться Уна, но её щёки всё равно предательски заалели.

— Хорошо, тогда это Мако, — Усаги, грубо втиснув подарок в руки Уны, принялась вытаскивать необходимую сумму денег, — а это — тебе.

Когда деньги оказались в руках слегка ошарашенной Уны, Усаги смогла наконец-то свободно скрестить руки и своим видом демонстрировать ещё больше невозмутимости и лёгкого пренебрежения, до конца отыгрывая свою роль.

— Они были там с самого начала?

— Не понимаю, о чём ты!

— Спасибо, моя милая младшая сестрёнка, — Уна вновь неожиданно её обняла, но в этот раз куда теплее, положив ладони на лопатки. Но не успела Усаги её обнять в ответ, как Уна отстранилась. — Думаю, мне надо спешить в кафе, чтобы этот шоколад не претерпел изменений. Хорошего дня, Уса, я передам от тебя привет маме, пока-пока.

— Пока-пока, — Усаги махала ей рукой на прощание, слегка поджав от досады губы.

Их отношения никогда не станут прежними. Определённо. Их пути разошлись и обещались более тесно не переплетаться. Усаги не впервые теряла друзей — оставшаяся в Токио Нару, отдалившаяся Рей, отрешенная старшая сестра. Жизнь никогда не стояла на месте, постоянно переставляла, сбрасывала и добавляла фигуры на шахматную доску. Но это не означало, что Усаги не было грустно. Она привыкла что-то терять, но это никогда не терялось в закоулках её памяти, сердца, души. Поэтому, собравшись, Усаги широко улыбнулась, активнее замахав руками своей старшей сестрёнке.

Вернувшись в дом, Усаги продолжила свои оформления к ужину. Но перед этим она достала еду из пакета, пуская слюнки от одного только манящего запаха. Казалось, повара Макото превзошли самих себя — хотелось мигом всё съесть, не оставив и крошки. Достав все коробочки, на дне пакета обнаружилась небольшая валентинка, в которой Макото желала всего наилучшего. Ей и Мамору. Присутствовал даже, как казалось, настоящий отпечаток губ. Не сдержавшись, Усаги быстро чмокнула его, с теплом думая о Макото. Она тоже её лучший друг, самый настоящий.

Закончив сервировку стола, Усаги расставила и подожгла по гостиной множество ароматных свечей с их с Мамору любимыми запахами. Собрала почти со всего дома множество подушек, включила магнитофон, предварительно отыскав кассеты с самыми романтичными песнями. Задёрнула тяжелые шторы, комната погрузилась в приятный полумрак, а огоньки свечей приятно играли в глазах. Всё было готово, оставалось дождаться Мамору.

Усаги села в коридоре, ожидая возлюбленного, сминая в руках подарок — она ужасно нервничала. Переживала, что и без того уже остывающий ужин превратится в ледышку, свечи потухнут, Мамору не понравится эта затея. Ожидание отравляло сознание, и как назло, нечем было отвлечься. Усаги могла бы переодеться, потому что её домашний вид никак не соответствовал романтическому настрою, но ещё больше она боялась прозевать Мамору. Ведь он, по приходу домой, попросту включит свет и разрушит всю атмосферу, пока она примеряет множество нарядов.

— Ух ты, у нас вырубило электричество? — прозвучал удивлённый возглас Мамору, ворвавшийся в дом так же неожиданно, как и внезапный порыв ветра. — Мне казалось, у наших соседей всё в порядке.

Усаги, до этого мирно задремав, встрепенулась, роняя коробку с конфетами на пол. Она собиралась тут же поднять её, но Мамору опередил и, едва выпрямился, потянулся к выключателю, ведь уже успел убедиться в том, что у соседей действительно всё в порядке с электричеством.

— Нет! — испуганно крикнула Усаги, остатки дрёмы тут же сошли на нет. — Ты не будешь трогать этот выключатель!

— Хорошо, — согласился Мамору, сам испугавшись столь пронзительного голоса. Его взгляд не мог не рассмешить Усаги. — Что-то случилось?

— Да, у тебя в руках коробочка… Стоп, а что это? — Усаги, заметив, что в руках Мамору на самом деле две коробки, удивлённо уставилась на ту, что была гораздо больше её подарка. К сожалению, освещение никак не позволяло рассмотреть, что это могло быть.

— Ох, это… — неловко начал Мамору. — Прости, Усако, я совсем забегался и забыл про Валентинов день… Поэтому решил задобрить тебя пиццей. Прости, не самая лучшая идея.

— Пицца! — Усаги радостно пискнула, обнимая Мамору за торс, заставив того поднять руки с коробками. — Это лучшее, что ты мог придумать! Только… Я это, организовала нам немного романтический ужин… Ты не против?

— Вот к чему все эти пахучие свечки, — ответил Мамору, когда Усаги от него отстранилась, поднимая голову вверх. — Это всё должен был устраивать я… По идее.

— Нет-нет, всё в порядке, я знаю, как ты был занят. Да и сам же прекрасно знаешь, что сегодня мужской день! Я даже сама сделала шоколад! — гордо произнесла Усаги, дерзко улыбаясь. — Поэтому мой руки, проходи и наслаждайся! Пицца не сильно впишется в наш японский ужин… Но какая разница?

Аккуратно забрав коробку из рук Мамору, Усаги счастливо направилась к их импровизированному столику свиданий, вдыхая аромат пиццы. Их любимая — курица с грибами и немного сыра. Она точно никак не испортит их свидания. Ничто не должно испортить.

Первым делом, оказавшись за столом, Мамору попробовал конфеты: к сожалению, коробка претерпела за день немало приключений, поэтому некоторые кусочки помялись, разломались. Усаги было расстроилась, но Мамору быстро отправил в рот одну из конфет и тут же переменился в лице — его удивленное и радостное лицо говорило за себя.

— Они великолепны, Усако, — промямлил Мамору с набитым ртом, так как съел ещё несколько сразу.

Даже не хотелось подкалывать в такие моменты, настолько он был рад. Мамору не отличался любовью к сладостям, это она знала ещё с давних времён, когда её упрекали за каждую третью пиалу мороженого. Но Усаги прекрасно знала, как он любит черный шоколад. И различные орешки. Поэтому для него приготовилось несколько десятков конфет самых различных форм. Все из черного шоколада, иногда с орехами и миндалём, украшенные карамельной глазурью или стружкой.

— Пожалуйста, не наедайся так конфетами, — со смехом попросила Усаги, когда поняла, что десятка конфет уже точно нет. — Нас ещё ждёт ужин и пицца! Оставь хоть немного места.

— Пицца всё равно для тебя, но твоим стараниям я точно не дам пропасть, — заверил Мамору, принимаясь за палочки. — Спасибо большое, Усако, мне ещё не делали таких подарков…

— Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать… — смущённо пролепетала Усаги, крепче ухватившись за палочки, боясь снова уронить от нахлынувших эмоций.

— Конфеты, ужин, невероятная романтическая атмосфера. А ведь ты в положении, я знаю, как тяжело тебе… Но ты сделала это. Ради меня. Нет. Ради нас. Но я всё равно безумно тронут, спасибо.

Усаги слегка надула щёки, но вовсе не от обиды — она была удивлена. Даже можно сказать, слегка шокирована услышанным. Мамору не впервые говорил ей приятные слова, хвалил её или подбадривал — слова поддержки в их семьи были одной из составляющих. Но в тот момент… На какое-то мгновение могло показаться, что её любимого подменили — всё-таки искренность ему давалась не так легко, как ей, а теперь они будто поменялись местами. Усаги ярко могла ощутить себя на его месте, когда заваливала множеством комплиментов, а он стоял, словно рыба на суше.

— Я не заслуживаю такой похвалы, потому что ужин заказала из «Розария», поэтому это всё было не так сложно, как кажется, — не то чтобы Усаги пыталась умалить собственные усилия, да и она не собиралась скрывать факт того, что ужин из ресторана.

— Вот оно что, — протянул Мамору явно с облегчением, чем вызвал лёгкое недоумение со стороны Усаги. — Просто… Мне так нравится твоя готовка. А сейчас показалось, что ужин не такой, как всегда… И мне не хотелось об этом говорить…

Усаги заливисто рассмеялась — поверить только, Мамору Чиба не хотел её обидеть. Её смех пусть и вызвал недоумение, но был совсем не злобным — напротив, она радовалась. Такой прямолинейный и серьёзный, а смущался таких простых вещей. И совсем не хотел обижать её, даже если это пересоленный суп, например. Хотелось преодолеть расстояние между ними и смачно чмокнуть в губы.

— Смеётся она, а я, между прочим, очень серьёзен! — пытался оправдаться Мамору, но своими словами ещё больше заставлял растягиваться губы Усаги. — Знаешь что? Я больше и слова не скажу.

Усаги снова рассмеялась, но куда скромнее, чувствуя небольшую боль в лицевых мышцах. Они будто поменялись местами в каком-нибудь девяносто шестом году. Теперь она его задирала, а он лишь нелепо пытался отвечать на её выпады. Совместная жизнь определённо влияла на них — они давно мало-помалу приобретали привычки и черты характера друг друга. Она даже начала понимать всю прелесть поддразниваний, если действительно выглядела так же, как Мамору.

— Мамо-чан, ты слишком милый, — выставив локти на стол, Усаги опустила голову в ладошки и блаженно улыбнулась. — Неужели ты всегда таким был?

— Не знаю, что сказать. Но вот ты точно никогда не была такой задирой, Усако, неужели у меня научилась? — получив положительный кивок, Мамору продолжил: — Я плохо на тебя влияю.

— Но мне это нравится — быть похожей на тебя, — протестовала Усаги, чувствуя, как улыбка чеширского кота медленно переходит в привычное смущение. — Нравится, когда у нас всё больше и больше общих тем, интересов. Мы с тобой одновременно разные и очень похожие. Я хочу сказать… Хочу сказать, что л…

Раздавшийся звонок мобильника где-то из коридора, казалось, был громче мелодии, играющий из магнитофона. Усаги сразу же замолчала, растеряв всю смелость и запал, важнее было справиться с раздражением. Мамору, который до этого внимательно слушал её речь, не сразу сообразил, что это именно до него настойчиво пытались достучаться. Поэтому Усаги пришлось прочистить горло и кивком головы указать в сторону коридора.

— Я… Я быстро, извини, — Мамору, проходя мимо, ласково погладил её по голове, но Усаги это не сильно утешило.

Теперь вместо счастливого лица в ладонях Усаги оказалось лицо со всеми признаками разочарования происходящим и лёгким раздражением. И всё-таки во многом они были разные. Усаги отличалась большей эмпатией и романтизмом, поэтому она всегда выключала звук на телефоне во время любых времяпровождений или, как минимум, не бежала за трубкой, прерывая всю атмосферу. Мамору же прагматичный — каждый звонок был важен, потому что рабочий. Или, на крайний случай, не точно от блондинистой подружки, которая лишь норовит пообщаться о всяком.

Обвинять его в этом на самом деле было бы очень глупо — Усаги знала эту его черту, но принимала её. Да, обижалась, но всегда относилась с пониманием, ведь для него это важно. Мамору, будучи малосоциальным и не таким романтичным, как подросток, и так много старался для неё. Это даже очень привлекало Усаги — его серьёзность, собранность, ответственность. Всему этому она училась у него. И всё это восхищало и заставляло любить ещё больше. Просто… Просто не сегодня.

— Усако, представляешь, они всё-таки смогут сделать для нас ту плитку на кухню, как мы хотели, — Мамору вернулся с хорошими новостями, вновь усаживаясь напротив. — Всё-таки хорошо, что мы решили подождать, а так бы уже сделали заказ, и ты расстроилась ещё больше.

Усаги хотелось поджать губы и грубо выдать, что она уже расстроена, что Мамору всё испортил и так далее. Но она быстро остыла — желаемый рисунок плитки на кухню было действительно замечательной новостью, ведь Усаги долго не могла отойти от факта, что после длительного поиска идеальный вариант оказался снятым с производства. Да и портить праздник, который она лично устроила для него в виде сюрприза… Могла ли она обвинять Мамору за то, что он был самим собой? Был тем, кого она любила.

— Ах, Мамо-чан, это действительно прекрасно! — залепетала Усаги, сама не замечая неподдельной искренности в голосе. — Знаешь, я уже испугалась, что нам придётся долгие годы наблюдать на стенах нашей кухни всё то убожество, что строительные магазины предлагают на данный момент. Выпьем за это!

Усаги протянула свой стакан сока к бокалу шампанского Мамору, который тот поднял почти сразу же. Он улыбался ей, и она не могла не улыбнуться в ответ. Она не сбегала от конфликта своим молчанием — Усаги шла на приятный для всех компромисс. Они старались каждый по-своему.

Остаток вечера они провели за различными разговорами: от обсуждения ремонта до забавных историй от Усаги, которые она вычитала в книжках или увидела в сериалах. Возможно, небольшая помеха в виде звонка только спасла положение и их волшебный вечер. Судьба так и норовила сказать, что ещё не время.

Оставшиеся дни февраля Мамору и Усаги провели полностью в ремонтных делах, потому что их переезд планировался на начало марта. По сути, спешить было некуда, но они оба выразили желание скорее перебраться, каждый по своим причинам. Но между этой суматохой они не забывали посещать доктора Гилмор, чтобы удостовериться в делах их маленькой девочки. Ведь её мамочка порой испытывала немалый стресс.

— Я ведь уже сказала, что мне совсем не нравится ламинат! — ругалась Усаги, скрестив руки. — Я хочу линолеум!

— Уже не раз объяснял — у нас не тот случай, когда линолеум будет лучшим вариантом, — запустив в волосы пятерню, вздыхал Мамору. — Сейчас у нас одна перестановка, завтра другая, потом третья. Ты ведь должна понимать, что после рождения дочери нам придётся много приносить, уносить из дома. Переставлять, двигать и так далее. Линолеум может не выдержать и нам придётся менять весь рулон, понимаешь? Не думаю, что ремонт с едва родившимся ребёнком в доме - лучший вариант.

Надувшись, Усаги полностью отвернулась от Мамору — она прекрасно знала, что технически и объективно проигрывала этот «спор» по всем фронтам. Она никак не могла признаться, что просто хочет быстрого и не такого плохого способа покрытия полов, лишь бы работа не затягивалась еще на несколько недель. Потому что ремонт в ванных комнатах явно затянули, хотя обещалось, что справятся куда быстрее. Усаги не хотела переезжать вместо запланированного марта где-то в мае или июне, когда её живот станет ещё больше, а усталости и переживаний и подавно.

— Дорогая, ты сама прекрасно видела, что ламинат будет куда лучше смотреться, особенной в той тематике, какой ты хочешь обустроить гостиную, — продолжал заваливать аргументами Мамору, обнимая со спины. — Почему ты так хочешь линолеум? Из-за разнообразия цветов и рисунков?

— Потому что не хочу ждать, пока этот несчастный ламинат уложат! — призналась Усаги, изворачиваясь в руках Мамору. — Прогнозы по переезду и так сместились непонятно куда. Я с каждым днём все больше, как и дальше день спокойного новоселья. Меня ужасно всё раздражает! Почему никто не рассказывал, что ремонты это так тяжело?!

На самом деле, рассказывали. И не раз! Начиная от самого Мамору, который когда-то занимался ремонтом «замка», Мина, которая в своё время реставрировала не только дом, но и клуб, столкнувшись взглядами не только с домочадцами, но и коллегами. А также Мако не раз предупреждала, что это очень трудно и серьёзно. Не то чтобы Усаги им не верила, когда вызывалась взять на себя большинство работы, связанной в основном с выбором обоев и тому подобное. Но реальность всё-таки оказалась суровой.

В особо жаркие моменты спора, по идее Усаги, они нехотя отправлялись в дом Уайтов, чтобы те помогли им с выбором обоев для дочери, потому что самостоятельно они готовы были поубивать друг друга.

— Я пытаюсь ей объяснить, что синий цвет обоев в детской не означает, что я хотел мальчика и не рад нашей малышке, — объяснялся друзьям Мамору, когда те сидели напротив них с поднятыми в удивлении бровями.

— Мамо-чан не понимает, что розовый цвет — это не стереотипно. Это мягкость, нежность, какая-то воздушность! Этот цвет лучше всего описывает мои чувства к ней! — парировала Усаги, злобно поглядывая на Мамору. — А вот от синего цвета веет только холодностью и какой-то строгостью!

— Усако, это просто цвета… — вздыхал Мамору, но своими словами лишь наступил на новую мину.

— Почему бы вам тогда не остановиться на фиолетовом? Это смесь ваших споров, отлично будет характеризировать вашу малышку, — попытался предложить Кунсайт.

— Нет! — разом воскликнули Мамору и Усаги, направив своё раздражение на «спасителей».

— Ну, не прям фиолетовый, — предприняла попытку поддержать мужа Мина. — Какой-нибудь аметистовый или же цвет глицинии, будет суперски смотреться!

— А? — и снова синхронность. Оба не понимали, о чём говорила блондинистая подруга.

Кунсайт хотел ретироваться, Мина готова была приложиться лицом о столешницу.

— Ну, кстати о смеси, — несколько неловко начала Усаги. — Мы могли бы попробовать совместить синий и розовый, это очень красиво…

— Да, закатное зарево в отражении Тихого океана выглядит волшебно, — Мамору смягчился, будто они не спорили вовсе.

— Гармонично, я бы сказала! — поднявшись на ноги, Мина с видом специалиста взмахнула волосами. — Я бы вам советовала брать цвета фуксии и тёмно-синий!

Но слова Мины так и остались неуслышанными, потому что счастливая пара, определившаяся с расцветкой последней комнаты, наконец-то отправилась на выход из дома Уайтов, оставив их хозяев в полном недоумении. И направлялась прямиком в строительный магазин, ведь сроки поджимали, а Мамору делал всё возможное, чтобы ремонт таки успел закончиться если не в начале, то хотя бы в середине марта.

В магазине при выборе обоев и краски, как оказалось, слова Мины не были лишними. Когда консультант завалила их множеством терминов и различными вопросами «А что вы хотите?» и «Что вам надо?», Мамору и Усаги хором произнесли заклинание, услышанное от подруги. Консультант понимающе кивнула, и уже через полчаса они выходили из отдела обоев с несколькими рулонами.

— Усако, нам нужны ещё бортики на ванны, — забирая у Усаги единственный рулон обоев, который ей было дозволено нести, Мамору вручил ей небольшой лист бумаги. — Нам всё расписали, надо просто спросить и забрать, если повезёт. Справишься?

— Да, капитан! Ты всё-таки возьмешь тележку? — получив положительный кивок, она ехидно улыбнулась. — А ведь я говорила…

Буркнув что-то вроде «да-да», Мамору развернулся и, балансируя с рулонами, направился в сторону тележек. Эта картина не могла не забавить.

В целом, всё это казалось забавным. Даже их мелкие и чуть больше споры о том, что и как лучше. Иногда Усаги готова была разрыдаться и капризничала, иногда Мамору до того упрямился, что возвращался к своему образу японского парня, которому прилетела контрольная в голову. Но это были они — настоящие и неподдельные, показывая друг другу свои неприятные стороны характера. И вместе с этим они принимали друг друга и не могли злиться и обижаться больше получаса, кроме тех случаев, когда приходилось долго добираться до своих спасителей в лице кого угодно: Макото и Уны, семейства Уайтов и Нортонов. Мамору и Усаги потрепали нервы всем свои друзьям. Вспоминая это, нельзя было не улыбаться — Мамору действительно перенимал некоторые капризы от неё, легко поддаваясь настроению.

— Банни… Банни! — Усаги остановилась, выныривая из собственных мыслей, чтобы отыскать человека, который настойчиво искал кролика. — Ох, это действительно ты, Банни.

Голубые глаза расширились — не то от шока, не то от страха. К Усаги приближалась высокая девушка в черной кожанке, приветливо улыбаясь. Усаги догадывалась, кто это могла быть, ощущая знакомое покалывание в области шеи.

Поравнявшись с Усаги, Эсмероуд приветливо улыбнулась, рассматривая с высоты своего роста. По большей части эту девушку с каре каштановых волос в обтягивающем зелёном костюме помогли узнать инстинкты — она всё ещё боялась. Что не скрылось от неожиданной знакомой, когда Усаги непроизвольно притронулась к своим волосам. Длину которых когда-то безжалостно обрезала Эсмероуд…

— Ох, мне очень жаль, — принялась извиняться Эсмероуд, вызывая недоумение у Усаги. Удивлял сам факт извинения, безумно удивлял. — Я не хотела тебя напугать или что-то такое… Всё-таки мы не друзья, а я вот так подошла к тебе… Только не нервничай, хорошо? В твоём-то положении!

На удивление, Эсмероуд разговаривала как самый обычный человек. Вся надменность, брезгливость и страстность, которая ей была присуща ранее, испарились из образа Усаги — перед ней стояла другая девушка.

— Ай, с чего я вообще взяла, что ты меня помнишь, — покачала головой Эсмероуд, когда Усаги так и продолжила стоять, с немым шоком таращась на неё. — Я, наверное, кажусь сумасшедшей?

— Нет, я помню тебя, — поспешно заверила Усаги. Вместе с оцепенением ушел страх перед ней и прошлым. — Просто… Тебя совсем не узнать так просто… Я привыкла тебя видеть совсем другой.

— Совсем не идёт такой цвет?

— Ох, нет, что ты! — заверила Усаги, помахав руками для наглядности. — Ты очень красивая! Ты, конечно, всегда была очень красивой, да и фигуристой такой… А сейчас, когда больше не выглядишь, как змея, только похорошела.

Усаги провела в воздухе руками, имитируя женскую фигуру, но резко запнулась, осознав, что наговорила. На удивление, Эсмероуд лишь разразилась приятным слуху смехом, а не привычным приторным и наигранным хихиканьем, от которого хотелось прикрыть уши. Усаги улыбнулась, думая о том, как эта девушка в конечном итоге начала казаться в её голове столь обычной и милой.

— Ты тоже очень похорошела, — подмигнула Эсмероуд, поглядывая на округлый живот, чем невероятно смущала. — Надеюсь, отец ребёнка не…

— Нет, совсем нет, — заверила Усаги, но тут же поникла. — Мне очень жаль, что так получилось. Мне следовало сразу с тобой обо всём поговорить, быть контактной. Я понимала, что он тебе небезразличен, но в то время меня мало заботили чужие проблемы, да и мозгов бы не хватило. Думала, что ты должна сама разбираться во всём этом…

— Что ты такое говоришь, — глаза Эсмероуд полезли наверх, заставив Усаги проглотить ком. — Ты правильно делала, что не лезла на рожон… Произошедшее никак нельзя оправдать ни с моей стороны, ни со стороны Уайта. Я искала во всём и во всех виноватых… Якобы это вы крутились вокруг него словно пигалицы, а не он обхаживал и норовил залезть под юбку каждой девице. Это ты меня прости… За эту травлю, волосы… Тогда мне было не жаль, ни капли. Но сейчас мне безумно стыдно, правда.

— Мне и самой следовало быть смелее, возможно, стоило поговорить с ним, дать отпор. Но Даймонд никак не складывал впечатление человека, с которым можно договориться о таких вещах, — Усаги почесала затылок — до чего же неловкая ситуация и разговор. — Мне кажется, на него могла повлиять только Мина, но мне никак не хотелось заставлять её нервничать, сама понимаешь.

— А она разве не повлияла? Ты разве ей не рассказала? — удивлённо поинтересовалась Эсмероуд.

— Нет, конечно, она бы там всё разнесла…

— Я думала, он психанул, потому что ты всё рассказала Уайт, и про меня заодно, поэтому он и бросил меня…

— Ох, прости меня, но я правда не жаловалась, — поспешно заверила Усаги, взяв ладони Эсмероуд в свои, крепко сжав. Этот жест был удивительным для двоих, но она ничего не могла поделать с порывом. — Возможно, он неправильно интерпретировал слова Мины, они тогда повздорили в коридоре… Но я бы не стала жаловаться. Мне очень жаль, что так вышло, да и ещё волос лишили…

— Ты всё-таки очень забавная, Ба… Усаги, — Эсмероуд покачала головой и несколько печально улыбнулась. — Просишь у меня прощения попросту ни за что, считай, за своё существование. Ты должна была злиться, рвать и метать… Сама обрезать мне эти патлы. Но вместо этого ты переживаешь за мои волосы и саму ситуацию. Но знаешь, всё сложилось как нельзя лучше — нет токсичных отношений, нет токсичного цвета волос, которые не приемлют на работе. Я смогла вернуть натуральность… Своей красоте, душе, отношениям. Так что спасибо тебе.

Усаги еле сдерживала слёзы — она состояла из сплошных противоречий, как и девушка напротив. Наверное, они обе утешали в большей степени себя за своё прошлое, извинялись не только друг перед другом, но и перед самими собой.

— Спасибо, что подошла, твои слова прощения… Оказалось, они очень важны для меня, спасибо, — решившись на ответ, произнесла Усаги, посмотрев в зелёные глаза собеседницы, в краях которых, казалось, также блестели слёзы. — Прости, что покажусь грубой… Но там приближается мой спутник, а я так и не взяла, о чём меня просили.

Усаги слегка занервничала, увидев приближающегося Мамору, который толкал перед собой злосчастную тележку. Эсмероуд, проследив за её взглядом, прищурилась, вглядываясь в прохожих покупателей. После чего коварно улыбнулась, почти как раньше и подмигнула Усаги.

— Думаю, это хороший выбор, — улыбнулась она, напоследок сжав ладони Усаги, прежде чем отпустить. Скорее всего, теперь точно навсегда. — Всего вам хорошего и удачного ремонта!

— Спасибо большое, тебе того же! — улыбнулась Усаги, махнув рукой на прощание своему прошлому, которое больше не болело.

— Твоя подруга? — поинтересовался Мамору, кивком головы указывая на отдаляющуюся Эсмероуд.

— Что-то вроде бывшего врага, — улыбнулась Усаги, весело смотря на него.

— И много ли у тебя врагов, моя дорогая?

— Думаю, уже ни одного, — продолжала веселиться Усаги, наблюдая за Мамору, который точно её не понимал, но очень старался. — Я хорошо позаботилась о том, чтобы стать друзьями со своим врагом номер один.

Август, 1995 год.</p>

— Усаги?

Она развернулась к Мамору, и её нос коснулся его подбородка. Чиба едва ли не впервые назвал её по имени.

— Да, меня зовут Усаги, — ляпнула она, отпрыгнув от Мамору, словно от огня. — А тебя Мамору Чиба, да.

На самом деле Усаги чувствовала огнём себя — её щёки наверняка алели ярче любого жерла вулкана. Едва подняв взгляд, тут же опускала, рассматривая цветастую плитку на полу Короны. Да что же такое с ней происходит? Откуда такой внутренний жар и желание остудить голову? Её глаза опасливо бегали туда-сюда, потные ладошки схватились за края юбки.

— Ты в порядке? — прохладная ладонь коснулась её лба, приподняв чёлку в виде сердечка. — Ты простудилась, Оданго? Всё-таки весь день сидишь под кондиционером да поедаешь мороженое…

— Нет! То есть да, я в порядке! — поспешно заверила Усаги, двумя руками касаясь ладони Мамору, чтобы скорее от себя отодвинуть. Но вместо этого непроизвольно сжала сильнее, чувствуя, как сбилось дыхание. — Или нет…

Ошеломление, накатившее на Усаги, отражалось в её удивлённом лице, поджатых губах, ярких щеках. Она не видела, но чувствовала, как глупо выглядит. Или всё же видела? В отражении невероятных глаз цвета ночного неба, которые были невероятно близко, ведь Мамору наклонился к ней, непонятно зачем.

— Тебе не кажется, что ты слишком близко? — прошептала Усаги, не зная куда смотреть. Куда-то за спину Мамору, на его губы, глаза, длинные ресницы, морщинку между бровями. Куда?

— А что такое, тебе страшно? — он ответил ей таким же шепотом, который ещё больше обжигал.

— Совсем немного, — призналась Усаги, всё-таки уставившись в его глаза. Изумление от нахлынувших эмоций от такого вида действительно пугало, но повезло, что она была хорошей лгуньей. — Ещё недавно мне казалось, что ты, словно волк, съешь меня из-за этого фотоаппарата… А теперь будто действительно собираешься есть. Любому будет страшно!

На её памяти Мамору едва ли не впервые искренне и по-доброму рассмеялся от её слов, и кажется, даже не хотел выдать что-то обидное на её наверняка сумасбродные слова. Он прикрыл глаза и всё-таки отодвинулся, заполняя её сердцем своим смехом. Губы Усаги приоткрылись от столь завораживающей картины.

— Ты, конечно, зайка, но я совсем не собирался тебя съедать, — отсмеявшись, уверил её Мамору и вновь потянулся к её макушке.

Но Усаги увернулась, не то произвольно, не то от нежелания испытать на себе дружеский жест. Вместо этого она привычно надулась, отвернулась и направилась к барной стойке, приговаривая что-то вроде «каков же вздор!». Прикоснувшись к груди, она готова была поклясться, что слышит трепыхание собственного сердца, которому мешала выпорхнуть клетка в виде ребёр.

— Мотоки-онии-сан, — обратилась к бармену Усаги, усевшись на высокий стул, — могу ли я заказать твой фирменный десерт?

— О, неужели это случилось? — быстро подвинувшись ближе, заговорчески прошептал Мотоки. Он прекрасно помнил её слова о том, что она закажет фирменный десерт лишь тогда, когда пик счастья окажется выше самой высокой точки Земли.

— Не знаю, но думаю, да, — пожимая плечами, зачарованно ответила Усаги, сама не до конца понимая, что с ней такое.

— Оданго, ты до конца дня будешь шептаться? — Усаги вздрогнула, когда Мамору сел возле неё. Уж совсем близко. — Может, тебе больше не стоит есть мороженое и подлечить горло?

Почему. Он. Снова. Был. Так. Близко. Усаги громко вдохнула воздух через ноздри и задержала дыхание. Она нуждалась в спасении и объяснении, что с ней не так.

— Слушай, Усаги-чан, секретный ингредиент находится в морозильной в кладовой, с красной крышечкой, не могла бы ты мне удружить с тем, что принесёшь его? — спасительным кругом оказался Мотоки, который, подмигнув ей, указал рукой на дверь позади себя.

Усаги, спрыгнув со стула, быстро ретировалась, стараясь не смотреть на Мамору, провожающий взгляд которого чувствовала затылком. Как же хорошо Мотоки придумал, отправляя её освежиться, просто гений эмпатии! По крайней мере, Усаги так думала до тех пор, пока не услышала его слова, которые начались ещё до того, она закрыла дверь.

— Мамору, я всё понимаю, но Усаги исполнилось пятнадцать лет едва два месяца назад, не налегай на неё, — начал Мотоки, заставив её приложиться ухом к двери, через которую всё-таки было что-то слышно, пока местами разговор не опускался до шепота. — … она такая, из-за тебя!

— Но я не ничего не могу поделать — она такая забавная, особенно когда злиться! Ничего милее не видел.

Слова, громко произнесённые Мамору, заставили сердце пропустить удар — он считал её милой. Усаги схватилась левой рукой за лицо, которое точно сжигало её. Это всё ужасно волнительно и смущает. Жар внутри потихоньку доплывал до мозга. А что, если… Встряхнув головой, она вновь прильнула к двери, желая услышать все подробности, и, как назло, их голоса стали недосягаемы её ушей — всё заполнило громко выстукивающее сердце.

— Она такая глупенькая… — самодовольные нотки в бархатном голосе мигом отрезвили. — А так, ты что… В её адрес я никогда бы не стал делать это серьёзно…

Усаги мигом отлипла от двери, понурив голову вниз. Так он не чувствовал всего того же, что и она. Он специально её изводил и игрался. Она считала его умным парнем, а Мамору всего лишь несерьёзно был рядом, несерьёзно одаривал улыбкой и обдавал тёплым дыханием у шеи. Для него она всё ещё была школьницей, которая пишет контрольные на тридцать баллов и раскидывается ими во всех, кто носит зеленый пиджак.

Всего лишь несерьёзно одарил мыслью, что всё вышесказанное перестало быть правдой.

Предательские слёзы наверняка бы скатились на пол, но успевали испаряться на горячих щеках прежде, чем доходили до подбородка. Усаги, от досады сжав кулаки, всё-таки направилась к холодильникам. И, достав секретный ингредиент, которым оказалась замороженная клубника, направилась обратно в зал.

— Оданго, боюсь, охлаждение тебе не помогло — ты всё ещё ужасно красная, — ухмылялся Мамору, глядя прямо ей в глаза. Только теперь это совсем не вызывало окрыление и трепета. — Ты всё ещё злишься?

— Да, злюсь, Бака-Мамору! — рявкнула Усаги, с громким хлопком поставив судок с клубникой перед Мотоки.

— Не стоит, иначе лопнешь, что же я буду без тебя делать? — продолжал издеваться Мамору. Мотоки тщетно пытался их развести по углам «ринга».

— Не знаю, найдёшь другую жертву, с чувствами которой сможешь поиграть, — несколько обиженно пролепетала Усаги, на миг подавленно отвернувшись и уставившись на один из кабелей на полу. Но, тут же собравшись с мыслями, выдала своё заключение: — Если вообще найдётся девушка, способная тебя полюбить. А ко мне больше не подходи! Никогда! Я не хочу разговаривать с тобой. Теперь ты мой враг номер один, ясно?!

***</p>

Усаги стояла у калитки их нового дома, не зная, как верить в случившееся — сегодня была распакована последняя коробка, и переезд официально завершился. Ровно первого марта, как и обещал ей Мамору. Работа кипела кропотливо и быстро — происходила одновременно на двух этажах, в нескольких комнатах. Но это наконец-то закончилось.

И теперь, обдуваемая лёгким весенним ветерком, Усаги зажимала полы голубого сарафанчика и края длинной тёплой кофты, и не могла насмотреться на красоту перед ней. Небольшой двухэтажный домик, посаженные деревца и небольшая клумба, засеянная различными семенами самых ярких цветов. Широкое крыльцо, где сидел за столом Мамору, ожидая, пока она насмотрится на их труды, прежде чем начать празднование новоселья.

Пахло весной, ознаменовавшей начало новой жизни. Не только на Земле, но и в их жизнях, сердцах.

— Усако, насмотришься ещё так, что тошнить будет, давай уже ужинать, — улыбался Мамору, глядя на неё.

Кивнув ему, она всё-таки направилась к крыльцу. Мамору тут же поднялся, предлагая ей свою руку для помощи, а после отодвинул для неё стул. В общем, делал всё, чтобы смутить. Усаги вдохнула исходящий из тарелки запах — великолепный запах сыра пасты пробуждал в ней и малышке голод.

— Приятного аппетита! — воскликнула Усаги, берясь за вилку.

И они говорили. Говорили одновременно обо всём сразу и ни о чём. Обсуждали и смеялись над выражениями лиц их друзей, которым изрядно потрепали нервы, когда сообщили о конце ремонта. Их облегчение и радость говорили лишь о том, что это у них закончился ремонт вселенских масштабов.

Говорили о дочери, понравится ли ей комната, над которой они пыхтели более всего. О будущем имени самой лучшей девочки на свете, останавливая свой выбор на вариантах Наоко и Ханако. Хотя Мамору всё настойчиво продвигал имя Усаги, аргументируя всё тем же — ему безумно нравилось, как это имя звучало с его фамилией. И сердце Усаги пропускало удар.

Обсуждали нескладный ужин из всего, что было под рукой, рассуждая о том, как завтра было бы неплохо съездить за покупками, а после тщательнее исследовать территорию. Возможно, даже познакомиться с соседями, на что Мамору лишь томно вздохнул.

Смеялись над их небольшими и более серьёзными спорами по поводу ремонта. Определённо, ничего так не ссорит людей, как выбор обоев и ремонт в целом. Усаги взяла себе на заметку этот план по избавлению от нежеланных людей. Но в то же время это невероятно сближает, учит пониманию и терпению, слушать и прислушиваться не только к себе, но и другим. Идти на уступки, компромиссы. Если в самом начале Усаги иногда наивно полагала, что Мамору будет ей уступать, то после она поняла, как важно учитывать его желания тоже, а не строить щенячьи глазки.

Боже, она только больше уверилась, что у него к ней самые что ни на есть крепкие и сильные чувства — прожить с ней всё это и ни разу по-настоящему не разозлиться. Мину он готов был испепелить взглядом за каждую глупую идею, а предложи наподобие Усаги, сначала бы засомневался, а после согласился с учётом некоторых деталей. Как же это воодушевляло и усиливало собственные чувства ещё больше.

— Усаги… Нет, Усако, — начал Мамору, нежно взял за ладонь, поглаживая большим пальцем её костяшки. — Я много думал об этом. Ты — потрясающая девушка. Удивительная, местами просто сказочная.

Вот оно! Усаги замерла, не смея двигаться, старалась практически не дышать. Она лишь ожидающе уставилась на Мамору, слегка приоткрыв губы и свободной рукой обхватив живот — сегодня пошел шестой месяц беременности.

— Я очень плох во всём этом, если честно… — продолжал Мамору, смотря прямо на неё с розоватыми щеками. — Была даже мысль обратиться за помощью к Мине, но уверен — это совсем не правильное решение, и мне следует все сделать самостоятельно. В общем, я очень хочу сказать спасибо. За всё, да. Ты поистине удивительна. И наш ребёнок, дочь, будет не менее удивительна. Я очень жду её появления.

Внезапно в глазах защипало — это звучало до безумия трогательно, с её натурой противопоказано не заплакать. Усаги шумно вдохнула воздух и быстро заморгала, прогоняя слёзы.

— Ты в порядке? Что-то в глаз попало?

— Нет! То есть да, я в порядке! — поспешно заверила Усаги, второй рукой накрывая их сцепленные ладони.

— На самом деле приятно знать, что не один в своём волнении, — улыбнулся Мамору, заставив её прыснуть.

Запустив руку в карман брюк, он явил на свет ту самую бархатную коробочку. Аккуратно открыв, он взял её за руку и крепко сжал. Усаги счастливо смотрела на уже знакомое кольцо и переводила взгляд между ним и Мамору, не скрывая радостной улыбки. Да-да-да! Хотелось кричать от счастья на всю улицу.

— Знаю, что совсем не мастер красочных слов… — впервые за вечер Мамору стыдливо опустил глаза. Золотое колечко медленно оказалось на её пальце. — Ты будешь моей девушкой?

Усаги замерла. Не от красоты момента и происходящего, не от кольца, которое уже видела. Кольца, которое идеально сидело на её указательном пальце правой руки.

— Мне с тобой безумно хорошо, не передать словами как… — тем временем Мамору, видимо, ошибочно принявший её немой ответ за согласие, продолжал свои сладкие речи. — Жизнь с тобой сделала всё ярче.

— Ты попросил меня стать твоей девушкой?

Усаги произнесла это, понурив голову так, чтобы пряди волос закрывали её лицо, которое приняло выражение негодования. Рука с кольцом на пальце была вырвана и покоилась на животе. Какая же она дура! Он и не собирался на ней жениться!

— Да… Усако?

Когда она резко вздёрнула голову, Мамору непроизвольно дёрнулся — видимо, всё-таки её гримаса пугала. Усаги была уверена, что её лицо определённо демонстрировало все эмоции, бушующие в душе. Гнев, обида, разочарование, досада, стыд. И это меньшее, что можно было сказать о её сведённых к переносице бровях, залитых слезами глазах и поджатых губах до той степени, что казалось, их вовсе нет.

— А что было до? — горько усмехнулась Усаги, всё-таки опустив глаза вниз. Её взгляд подавленно бегал по столу, пытаясь найти спасательный круг. — Что? Ты обнимал меня, целовал. Поддерживал и осыпал подарками. Что было ДО? Если я сейчас стану твоей девушкой, то кем я была раньше? Любовницей, проституткой, кем? Ты спал со мной… И даже не считал своей… подружкой?

Усаги непроизвольно громко всхлипнула и тут же прикрыла рот, чтобы не впасть в истерику. Второй рукой она принялась поглаживать живот, напоминая себе, что сейчас она не одна и должна заботиться о самой важной девочке в своей жизни. Даже если казалось, что эта самая жизнь потеряла весь смысл.

— Почему ты молчишь? — всё-таки прикрикнула Усаги, когда молчание затянулось.

— Ты говорила, что хочешь нормальных отношений, — принялся изъясняться Мамору уверенным и твёрдым голосом, но было слышно, как он всё-таки нервничал. — Чтобы всё было постепенно. Как у всех. Что мы начали с конца, пропустив всё остальное… Я хотел наверстать, чтобы тебе было спокойно, и ты понимала, насколько серьёзны мои намерения…

— Но мы уже всё наверстали, разве нет? — эмоционально воскликнула Усаги, заглядывая в его глаза. В её любимые глаза цвета ночного неба, которое расстилалось над их новым домом. — Ты же сам говорил, что наши отношения пусть и странные, но они наши! Мы живём своей жизнью, и я приняла это. Мне нравилось это, Мамору! На кой чёрт предлагать такую глупость, когда мы уже пара… Мы ждём ребёнка! Мы ведём себя как типичные молодожены, чёрт возьми, а ты предлагаешь мне стать твоей девушкой, серьёзно?

Она злилась. Она была чертовски зла. На него, на себя, на судьбу-злодейку, которая вновь решила над ней насмехаться, когда казалось, что всё уже хорошо. Видимо, рано радовалась.

— Почему… — Усаги уже не могла сдерживать рыданий. — Почему ты разбиваешь моё сердце уже второй раз, Мамору?

— Что? О чём ты говоришь? — он явно был озадачен подобным заявлением.

Мамору в целом выглядел ошарашенным — засел в оцепенении, не зная, как двигаться, как дышать. Замолчал, чтобы не ляпнуть ещё чего-нибудь лишнего.

— Неужели ты правда меня не помнишь? — заикаясь и хлюпая носом, спросила Усаги, вновь осмелившись поднять к нему глаза. Он всё ещё выглядел озадаченным. — Неужели отсутствие булочек на голове делает меня столь неузнаваемой?

Было больно, чертовски больно осознавать, что отношения с любимым мужчиной, столь значимые для неё, видимо, ничего не значили для него. Что любовь к ней она придумала, равно как и идею предложения, едва увидела коробочку с кольцом. Больно, что разбивалась ещё одна надежда — надежда о том, что она что-то значила для него в прошлом, что он помнит её. Ту самую маленькую девочку, которой невольно разбил сердце своими издевательствами.

Мамору всё ещё сидел в оцепенении, спрятав все свои эмоции, будто смотрел сквозь неё. Досада, раздраженность и огорчение накрыло Усаги с головой окончательно. Она больше не могла это терпеть. Не могла молчать.

Осмотрев стол, она быстро взяла в руки две банки — с вареньем для тостов и маринованными грибами, — которые были накрыты лоскутком клетчатой ткани и закреплены канцелярской резинкой. Стащив необходимое с банки, Усаги сотворила на своей голове что-то вроде двух оданго, с остервенением вытаскивая из пучков пряди волос, пытаясь имитировать хвостики. К сожалению, чёлку уже никак нельзя было повторить, если только резать.

— Ты помнишь меня? — с мольбой прошептала Усаги, чувствуя ещё один запал истерики.

— Не может быть…

— Может, Мамору Чиба, ещё как может… — усмехнулась Усаги с некоторой злобой. — Как иронично… Ты живешь с девушкой, над которой всегда смеялся. Говорил, что она никогда не выйдет замуж, а сам сделал ей ребенка! Видимо, в этот раз судьба поиздевалась над тобой за все те издевательства, что были от тебя ко мне в детстве! Хотя я действительно удивлена, что ты не помнишь… Потому что больно… Больно прям как тогда.

Усаги разошлась не на шутку. Её глаза опасливо бегали туда-сюда по крыльцу дома, а изо рта выливалось всё то, что она копила в себе несколько месяцев. Или может несколько лет? Ведь всё повернуло не туда, когда она сбежала из своей тёплой кровати седьмого июня… Она так долго копила это в себе. Так долго хотела выплакать это ему.

Всё-таки решившись глянуть на реакцию Мамору на её запальную речь, Усаги встретилась лишь с взглядом, полным ужаса, который заставил её вздрогнуть. Неужели тот факт, что она оказалась Усаги Цукино, был настолько ему противен? Хотелось ударить его.

— Не может быть, — вновь, как заведённый, повторил он, когда она посмотрела на него. — Этого никак не может быть. Я был на могиле Усаги Цукино. Она умерла.