42. Вдохновение (1/2)

Разливая кипяток, Усаги следила за тем, чтобы её ладони не подрагивали от волнения. Но, если честно, ей так и норовило ошпарить сидящую напротив женщину, чтобы та поскорее ушла из её дома. И в то же время огромное любопытство разъедало не меньше. Зачем Милена Кайо пришла к ним домой?

Наманикюренные пальчики аккуратно взялись за тонкое керамическое ушко, красиво очерченные губы приоткрылись, чтобы подуть на содержимое чашки. Усаги же двумя руками держалась за свою любимую широкую кружку как за спасательный круг, наблюдая за гостьей. Не завидовать её спокойствию было невозможно.

— Я даже не представляла, что этот набор ещё здесь, — елейным голосом произнесла Милена и, прикрыв глаза, сделала небольшой глоток зелёного чая. — Помню, как покупала его. Мамору он тоже понравился.

— Хотите, я вам его отдам? — нарочито любезно предложила Усаги, широко улыбаясь. — Даже перемою весь набор. Специально для вас.

— Наверное, не будь я в курсе происходящего, тоже бы приняла вас за прислугу, как моя сестра, — они продолжали улыбаться друг другу, но Усаги почувствовала нарастающую волну раздражения. — Вы такая невзрачная, Усаги.

— Вы пришли лишь оценить мой внешний вид?

Усаги невзначай рассматривала Милену — та действительно была гораздо симпатичнее, будто модель. Высокая, с большими выразительными глазами, скулами и пухлыми губами. Её стройная фигура была обтянута белым платьем с вырезом, открывающим обзор на её немаленький бюст. Милена, бесспорно, была красивой, но Усаги она совсем не нравилась. И вовсе не потому, что была бывшей женой её возлюбленного.

— Наверное, можно сказать и так, — ответила Милена, в открытую рассматривая Усаги, из-за чего та хотела спрятаться от такого пристального взгляда. — Какой женщине не будет интересно посмотреть на свою замену?

— Ммм, нормальной? — отпустила шпильку Усаги, мысленно аплодируя своей находчивости. Видимо, жизнь с тремя самыми яркими язвами из её окружения давала о себе знать. — То, что вас отшили, мешает вашей гордости цвести и пахнуть?

Она слегка наклонила голову в игривом жесте, пытаясь улыбаться. Эта женщина не подавала виду, что оскорблена, и Усаги не будет. Возможно, сегодняшний разговор с Рей был судьбоносным — будто знала, чем тренировать перед большим монстром. И в то же время совершенно не хотелось отвечать грубостью на грубость, но слова всё равно вырывались.

— Как раз-таки наоборот — это вашу гордость наверняка втоптали, разве нет? — Милена с негромким звоном опустила чашку на блюдце. Она поднялась с места и, обойдя диван, по-хозяйски провела ладонью по обивке спинки, медленно подходя к Усаги. — Вы носите под сердцем ребёнка от мужчины, который никогда не откроет вам своё сердце, никогда не женится на вас. Разве это не угнетает?

— Нет, потому что я знаю, что уже давно коснулась его сердца, — ответила Усаги, поднимая голову к Милене, которая уже стояла возле неё, сверля взглядом. — Мамо-чан это сам мне сказал, а ему я склонна верить больше, чем обиженной женщине. Если это всё, что вы хотели сказать, может, пойдёте к себе домой? Я немного устала, у меня выдался тяжёлый день.

Поднявшись, Усаги выровнялась, но ей всё равно приходилось задирать голову, чтобы смотреть Милене в глаза. Причины, по которым она пришла, всё ещё оставались под вопросом, но уже стало по большому счёту всё равно — Усаги лишь хотела спровадить её и пойти спать.

— Это и так мой дом, — Милена наклонила голову, из-за чего её светлые волосы, окрашенные на концах в цвет морской волны, раскинулись каскадом по её ключицам, плечу. — Практически всё, что здесь есть, выбрано мной, опробовано мной. И даже кровать, в которой ты наверняка спишь, принадлежала мне. Кровать, в которой твой «Мамо-чан» принадлежал мне и говорил, что любит меня.

Последние слова Милена уже произнесла склонившись к уху Усаги, щекоча шею своим дыханием и волосами. В нос вдруг ударил резкий запах парфюма, от которого закружилась голова, появился рвотный рефлекс. Или вовсе не парфюм был виноват в таком состоянии? Усаги сжимала кулаки, стараясь равномерно дышать, но нарастающая паника завладевала ситуацией. Усаги сопротивлялась лишь ради дочери, чтобы не навредить ей.

— Мне всё равно, что было когда-то давно, — огрызнулась Усаги слегка дрогнувшим голосом, что не укрылось от Милены, которая лишь ухмылялась. — Сейчас с ним я, а не воспоминания о вас. Вы больше никому не нужны и пытаетесь заполнить собой мир людей, которым вы безразличны?

— О нет, у меня есть любимый человек, что ты, — продолжала улыбаться Милена, не собираясь разделять дистанцию. Неожиданно обращение к ней изменилось.

— Счастливые и любимые женщины не будут заявляться к своим бывшим, — подметила Усаги, непроизвольно обвивая свой живот руками.

— Как ты, да? — Милена пронзила её взглядом, не переставая ядовито улыбаться. Но когда её взгляд опустился на скрещённые руки Усаги, уголки изящных губ слегка опустились. — Не бойся, не буду же я причинять вред беременной девушке.

— Я не знаю, чего ожидать от женщины, которая смогла убить собственного ребёнка, — нахмурилась Усаги, но тут же виновато вскинула лицо на Милену, осознав, что ляпнула. — Простите меня, пожалуйста… Я не хотела этого говорить, это не моё дело…

Опустив руки вдоль тела, Усаги хотела было прикоснуться к Милене в ободряющем жесте, но так и не решилась — они не друзья, и вряд ли ей это позволят.

— Почему ты извиняешься? Это ведь правда, — Милена наконец-то отошла, двигаясь в сторону диванчика, на котором ранее сидела.

— Не всем эта правда нужна, особенно когда вы и сами прекрасно об этом знаете, — Усаги непроизвольно махнула рукой, будто пыталась передать все свои мысли через этот жест. — Да и некрасиво… Я же не знаю, что вас толкнуло на такой, наверняка, нелёгкий поступок.

— А ты размышляла об аборте, когда узнала, что беременна от едва знакомого человека? — поинтересовалась Милена, теперь смотря на Усаги снизу вверх. В её взгляде промелькнуло что-то похожее на печаль, а некое ехидство, читающееся ранее в её глазах, исчезло.

— Мне было страшно, но нет, — Усаги покачала головой и опустилась на своё место — возвышаясь над кем-либо, она не чувствовала себя уютно. — Я бы не смогла.

— А Мамору?

— Что?

— А Мамору говорил об аборте? — переспросила Милена, из-за чего Усаги почувствовала, как тело пробила дрожь. — На самом деле я пришла посмотреть на женщину, которой повезло больше, чем мне. Прости, если я заставила тебя переживать.

Усаги отстранённо наблюдала, как Милена, захватив небольшую лаковую сумочку, поднималась на ноги. Весь тот надменный образ, с которым она ступила в этот дом, полностью растворился — в её глазах читалась обида, боль и что-то, похожее на зависть. Мысли Усаги полностью смешались, не получалось ухватиться за определённые слова, услышанные ранее. Хотелось на каждую реплику обратиться с вопросом: «Что ты имеешь в виду?» Что Милена имела в виду, упоминая Мамору?

Провожая незваную гостью, Усаги так и не смогла выдавить из себя и слова из-за смешанных мыслей. И где-то в глубине души нечто кричало о том, что от ответов легче вряд ли бы стало.

— У меня к тебе только один вопрос, — напоследок начала Милена, уже стоя у дверей. На её лице вновь появилась маска надменности, но говорила она явно куда проще. — Ты доверяешь Мамору?

— Конечно, — кивнула Усаги, не особо понимая, к чему был данный вопрос.

— А он может тебе доверять? — и прежде чем она успела ответить, Милена начала прощаться: — Спасибо за приём, но мне уже пора. До свидания, Усаги Цукино.

— До свидания, — на автомате ответила Усаги, закрывая дверь за Миленой, но замерла на полпути.

Дверная ручка задрожала. Как давно Усаги не слышала собственную фамилию вне рамок своей головы? Она, кажется, даже успела позабыть, как она звучала.

Через какое-то мгновение, когда Усаги вышла из оцепенения, поблизости, конечно же, никого не оказалось. Более некому было задать множество вопросов, некому посмотреть в глаза испуганным взглядом.

Откуда?

Усаги, наконец закрыв двери, опёрлась на них спиной, склонив голову. Может, ей послышалось? Милена назвала её «Кино», а встревоженный мозг Усаги на волне недопонимания и переживаний сам додумал первый слог? Такой вариант событий был бы очень кстати, да и откуда было знать Милене о таких вещах? Все люди, владеющие этой информацией, а их было немного — всего три человека, — не могли ей об этом рассказать.

— А он может тебе доверять?

Эта фраза впилась в сознание, и Усаги замотала головой, отгоняя от себя кусочки паззла, которые норовили слиться воедино. Милена ведь просто к теме сказала эту фразу, да? Откуда ей знать? Они впервые увиделись, неоткуда черпать информацию. Попросту неоткуда.

— Счастливые и любимые женщины не будут заявляться к своим бывшим.

— Как ты, да?

Мысли, продолжающие воссоединяться, всё-таки образовали единую картину — Милена Кайо определённо точно назвала её Усаги Цукино. Это не оговорка, не ошибка или случайность — её чётко назвали настоящим именем. И её секрет, по всей видимости, был известен уже как минимум ещё одному человеку.

Состояние Усаги с осознанием действительности постепенно перетекло из тревожного в более безразличное. Она ведь всегда знала, что это случится, чего уже носиться с этим «великим секретом» как с писанной торбой? Тем более, это всего лишь левая в её жизни женщина.

Вопрос состоял в том, чего же она добивалась, давая понять, что знает о секрете Усаги? Милена не угрожала рассказать обо всём Мамору, чтобы разрушить её, их жизнь. Её действия и цели визита оставались за гранью понимания.

Милена сказала, что пришла посмотреть на девушку, которой повезло больше. Что она хотела этим сказать? Что ей нужно, чёрт возьми?

Усаги от раздражения слегка стукнула кулаком по двери и оттолкнулась от неё. Обхватив живот руками, она с любовью провела по округлости, стараясь выровнять дыхание, чтобы не тревожить свою малышку.

В гостиной всё ещё витал запах зелёного чая, который Усаги заварила для Милены, и едва ощутимый запах парфюма, служащий напоминанием о том, кто здесь был. Усаги затошнило.

Решив немного поспать после такого сложного дня, она всё-таки направилась в спальню. Они с малышкой устали. Может, после сна ум прояснится, и будет гораздо легче размышлять и искать ответы на все вопросы.

Не раздеваясь, Усаги распласталась на кровати и обняла руками подушку Мамору. Постельное бельё всё ещё хранило запах порошка и едва уловимый запах Мамору. Улыбнувшись и стараясь думать о приятном, Усаги попыталась предаться сну.

— Это и так мой дом. Практически всё, что здесь есть, выбрано мной, опробовано мной. И даже кровать, в которой ты наверняка спишь, принадлежала мне. Кровать, в которой твой «Мамо-чан» принадлежал мне и говорил, что любит меня.

Слова, так некстати вспомнившиеся, кольнули настолько больно, что перехватило дыхание. Резко распахнув глаза, Усаги уставилась на поверхность кровати, отчаянно сжимая в ладонях покрывало. Её дыхание, которое она усердно приводила в норму, вновь сбилось, перед глазами выступила пелена слёз.

Усаги было всё равно, кто был у Мамору до неё. Но картинки, всплывающие в голове, никак не могли игнорироваться. Судорожно вздыхая, она медленно поднималась с кровати, размахивая головой, пытаясь избавиться от образов, навеянных словами Милены. Но внезапно появилась неприязнь к этой кровати, к этой комнате. К дому в целом. Желание перебраться куда подальше только усиливалось.

На трясущихся ногах Усаги всё-таки выбралась из кровати. Из-за плена собственных домыслов спать более никак не хотелось. Мысли не покидали её разум, всё остальное ушло на второй план.

Усевшись на полу и опираясь на кровать, Усаги слегка поглаживала пушистый ковёр. Секреты, аборт, Милена и её действия. О чём именно стоило размышлять? По поводу чего задуматься, о чём стоило беспокоиться более всего? Конечно, лучше всего было полностью выкинуть всё из треклятой головы, но разве это вообще возможно?

— Усако, ты где? — голос Мамору, отдалённо прозвучавший из коридора, показался Усаги выдуманным. Но любимое прозвище, ставшее вторым именем, прозвучало ещё несколько раз, прежде чем Мамору явился перед ней. — Вот ты где. Что случилось?

При виде любимого человека Усаги улыбнулась, но тут же всхлипнула, понимая, что всё-таки не сможет сдержать эмоции, чтобы не беспокоить Мамору. Рядом с ним хотелось поплакать, излить все переживания, слушая его бархатный голос, которым он её успокаивал. Она протянула к нему руки, и он тут же обнял её, опустившись рядом на ковёр.

Усаги непроизвольно стягивала в ладонях рубашку Мамору, которую с утра для него гладила, та пахла смесью ополаскивателя, одеколона и пота. В объятиях было спокойно и радостно, именно в них она чувствовала себя как дома среди этого пространства. Это ведь и называют любовью?

Вначале он ей не нравился. Или очень казалось, что не нравился. Был слишком надменным и самоуверенным — таким, каким Усаги его невзлюбила ещё в Токио в самом начале. Но так же, как и дома, медленно, но верно, он раскрывался. Оказался заботливым и внимательным, терпеливым и благоразумным. Даже его шутки не казались обидными или оскорбительными — скорее хотелось рассмеяться или что-нибудь сострить в ответ, при этом не оскорбляя.

Усаги не раздумывала о своих чувствах, даже когда Мина в который раз говорила о том, что пора бы уже выходить замуж. Она будто абстрагировала себя от понятия «любовь к мужчине», причём не специально. То ли из страха вновь быть брошенной, то ли из предвзятости к прошлому образу Мамору, который не так уж и быстро сменился в её голове.

Когда появился зачаток, Усаги не могла сказать: наверное, ещё изначально, когда они встретились в баре. В вакууме страха от нового поворота событий, кардинально меняющего жизнь, росточек будто заморозился — было совсем не до этого. Но Мамору только и делал, что врывался в него: своей улыбкой, жестами, поступками. Всем. Может, не специально, но он упорно и надолго поселился в сердце Усаги.

Осознание пришло совсем внезапно, когда Мамору в очередной раз ей мягко улыбнулся, прикасаясь к её волосам, чтобы завести те за ухо. Это было его излюбленным занятием с самого начала, и самым обыденным. Но почему-то в какой-то момент от этого жеста сердце забилось сильнее обычного, будто пыталось вырваться наружу.

Усаги чувствовала, что после этого начала смотреть на него совсем иначе, думать о нём по-другому. Это не было похоже на тот восторг, что она испытывала при первой влюблённости — тогда хотелось каждому об этом рассказать, весело кричать и прыгать от радости. Похвастаться каждой однокласснице, что теперь у неё есть парень, причём знаменитость. Сейчас восторг был другой — более тихий. Этим не хотелось делиться и показывать. Эти чувства принадлежали только ей и человеку, к которому она их испытывала.

— Говорил, что любит меня.

Любят ли её в ответ, Усаги совсем не понимала. С одной стороны, никто не будет так о ней заботиться, так смотреть на неё просто потому что она мать его будущего ребёнка. При таких мыслях сразу же всплывали слова о том, что он мог и просто обеспечивать её, а не селить рядом с собой. Тем более, между ними столько всего произошло, и Усаги, пусть и будучи совсем юной, всё равно могла утверждать, что просто так подобного не бывает.

Но Мамору ни разу не заикался о своих чувствах. Называл своей судьбой, целовал и обнимал, но никогда не говорил, что любит её. Усаги и не нужны были слова — ей всецело хватало действий и фраз, что она очень дорога ему, как и их дочь. Усаги вообще казалось, что Мамору вряд ли знает, как произносить заветные для неё слова. Но почему он говорил их «ей»?

Луна и Мина утверждали, что он не любил её. Мамору сам отзывался о своей бывшей супруге не совсем радостно. Но, может, Усаги попросту чего-то не знала? Как и до конца не могли знать Мина и Луна, ведь Мамору всё-таки был довольно скрытным человеком. Но и доверять Милене Кайо тоже не было оснований.

Но под конец их встречи она выглядела такой подавленной, говорила, что Усаги повезло больше. В чём повезло? Ей не признавались в вечной любви и не звали под венец. Конечно, не в этом счастье, но Усаги никак не могла понять, почему же она оказалась куда везучее бывшей супруги своего возлюбленного.

Мамору всё ещё обнимал её в тишине, не задавая вопросов, когда их дочь ощутимо шевельнулась, что не осталось незамеченным ни для кого из них.

— Наконец-то, я-то думал, она до самых родов не захочет со мной общаться, — радостно воскликнул Мамору, слегка отодвигаясь от Усаги, чтобы прислонить ладони к домику их девочки. — Это было удивительно.

Усаги, успокоенная объятиями и теплом родного тела, мягко улыбнулась, наблюдая за такой реакцией Мамору. Настолько радостным и взволнованным она видела его впервые. Взрослый и солидный мужчина восторгался, словно дитя малое, что не могло не вызывать улыбок и умиления. От блеска в синих глазах Усаги сама взбодрилась, отодвигая неприятное на второй план.

— Ну, вообще она сейчас и не должна активно брыкаться или выписывать кульбиты, — слегка рассмеялась Усаги, накрыв ладонь Мамору, покоившуюся на животе, своей, а второй принялась перебирать тёмные пряди его волос. — Со временем она будет выпихивать тебя из кровати, не переживай.

— А Мамору говорил об аборте?

Рука Усаги, поглаживающая волосы Мамору, резко замерла. Почему ей вспомнились эти слова? Почему, когда она только успокоилась, в голове снова зароились мысли? Впервые в жизни Усаги не радовалась догадкам, выстраивающимся в её голове.

Усаги повезло быть беременной? Но ведь Милена сама сделала аборт. Так ведь?..

Нет-нет, такого не могло быть — Усаги активно завертела головой, отгоняя прочь от себя глупые мысли. Она посмотрела на радостное лицо Мамору, склонившееся к её животу. Он выглядел настолько счастливым, что невольно и Усаги хотелось улыбаться, если бы не рой мыслей в голове, которым не хотелось верить.

— Усако, что такое?

Не мог ведь человек, воодушевлённо рассматривающий на экране монитора очертания маленького человечка, которому перед сном нашёптывал, что его очень ждут, вынудить кого-либо на аборт? Никак не мог.

Но, а какой смысл Милене было врать ей?

Невольно Усаги вспомнила все вопросы Мамору о том, не хочет ли она сделать аборт. Тогда всё это списалось на нервозность, само поведение Усаги, которое наталкивало на подобные вопросы. Но теперь червячок сомнений медленно начал прогрызать её сознание.

— Мамо-чан, ты счастлив? Счастлив, что у нас будет дочь?

— Конечно счастлив, — без заминок ответил Мамору и прикоснулся к её щеке. — Усако, ты сама не своя, как я пришёл. Если захочешь поделиться, я выслушаю.

Она подалась вперёд и заключила Мамору в кольцо своих рук, прижимая к себе как можно ближе. Как она могла на секунду в нём усомниться? Он не заслуживал даже подобных мыслей в свой адрес, Усаги было стыдно — она сама утверждала, что всецело доверяет ему, и сама же подумала об обратном.

Усаги вновь всхлипнула, что есть силы зажмурившись. Она очень хотела поделиться произошедшим сегодня вечером — даже разговоры с любимыми подругами совсем забылись. Усаги хотела поделиться болью, что оставила бывшая жена Мамору, навевая картинки, которые совсем не хотелось видеть. Она хотела извиниться за свои сомнения, за недомолвки и безосновательные обвинения. Но больше всего она хотела сказать совсем другое.

— Я… — через слёзы начала Усаги. — Я л…

— Что такое? — тревожно поинтересовался Мамору, чуть отодвигаясь, чтобы заглянуть ей в глаза. — Что-то шокирующее? Даже на японском заговорила.

Смотреть в глаза Мамору было очень стыдно, не после подобных мыслей, поэтому Усаги лишь вновь спрятала своё лицо у него на груди. Она скажет это позже, обязательно скажет.

— Как дела на работе? — глухо спросила Усаги, поглаживая спину Мамору.

С этого вопроса всегда начинались их вечерние разговоры. Усаги подумала, что вернув привычную домашнюю обстановку, она быстрее успокоится. И это помогло. Уже через двадцать минут они орудовали на кухне, пытаясь сообразить себе ужин. Усаги всё-таки рассказала о произошедшем у Мины, предупредив, что теперь, вероятнее всего, она будет гулять чаще. Мамору не был знаком с Рей, и всё, о чём он знал, это то, что она была объектом сильной симпатии жены Кунсайта. Но Усаги пообещала их непременно познакомить и показать, что у неё гораздо больше запоминающихся качеств, чем красота, привлекающая даже противоположный пол.

В какой-то степени Усаги спокойно могла рассказать Мамору и о визите Милены — в этом ничего такого ведь не было. Они не строили заговоры или нечто подобное, но Усаги боялась, что при возможных разбирательствах её секрет всплывёт раньше положенного и совсем не от того человека. Она твёрдо была настроена рассказать самостоятельно, ведь так было бы правильно, и существовала возможность сохранить их отношения. А если же Мамору всё узнает от Милены, ещё и непонятно, в каком свете, Усаги точно его потеряет.

Почему она не может рассказать прямо сейчас? Для этого ведь не надо наводить ауру таинственности и прочего, будто от этой информации зависит целостность вселенной. Усаги могла рассказать в любой момент, лишь подобрав самую удобную минуту. Может, судьба в виде Милены Кайо лишь таким образом намекнула, что уже действительно пора, если Усаги хотела всё решить мирно?

— Мамо-чан, — начала Усаги, отложив от себя нож, которым нарезала хлеб.

Её прервала мелодия звонка, и впервые появилось желание разнести телефон Мамору к чертям.

— Прости, я быстро, — Мамору извиняющеся улыбнулся и направился в комнату, где и оставил гаджет.

Усаги, едва он скрылся за поворотом, недовольно рыкнула, устало ссутулив плечи. Ну почему именно сейчас, когда она действительно настроилась? Это карма такая, что ли?

Мамору вернулся в подавленном состоянии, вызвав у Усаги множество вопросов — ей не нравилось, когда он выглядел удручённо.

— Попросили срочно закончить один проект, но у меня есть только начало, — Мамору устало протёр лицо и вновь одарил Усаги извиняющейся улыбкой.

— Нет, — уверенно ответила она, вызвав у него недоумение. — Ты не пойдёшь работать, пока не поешь! Ты так желудок себе когда-нибудь угробишь. Когда ты последний раз ел? Я уверена, что утром со мной!

— Я снова не принёс коробочку для бенто домой? — Мамору выглядел словно провинившийся школьник, из-за чего Усаги едва не хихикнула, но всё-таки смогла сохранить невозмутимый вид. — Ты знала, что очень милая, когда злишься?

— Ты мне об этом уже говорил, — Усаги закатила глаза, скрестив руки на груди. — Не один раз.

— Да? Я и забыл.

— Ты много чего забыл, — надулась Усаги, но отступать от своего не собиралась. — Вначале ужин, потом работа.

— В следующий раз я не забуду пообедать, честное слово, — заверил Мамору, подходя к умывальнику.

— И только попробуй кому-то отдать или выкинуть, — пригрозила Усаги, но была уверена, что её настроение выдавали глаза — она не могла настолько серьёзно на него злиться. Никогда не могла.

— Знаешь, что я сейчас представил? — начал Мамору, присаживаясь за стол. — Как наша дочь стоит перед тобой, надувшись, прям как ты. А ты ей: «Вначале ужин, потом игрушки».

— Ну, это если она от тебя унаследует эту дурную привычку, — фыркнула Усаги, соглашаясь, что это действительно забавно. — Спасибо за еду.

Ужин закончился довольно быстро. По крайней мере, для Мамору, который буквально запихивался едой, лишь бы быстрее уйти работать. Он поцеловал Усаги в щеку, поблагодарив за ужин, и тут же скрылся в кабинете. Она лишь успела буркнуть об офисном чудище, но тут же выдохнула, понимая, что во всём виновата скрупулёзность Мамору, с которой он подходил ко всему в своей жизни. Усаги даже завидовала — будь она такой в школе, наверняка бы училась куда лучше.

Но больше всего горестно было оттого, что она упустила момент. И даже если бы настрой остался, не могла ведь Усаги огорошить его такой информацией перед работой над серьёзным проектом? Но теперь лишь оставалось гадать, когда вновь подвернётся случай. Оставалось лишь надеяться, что Милена не опередит её.

Отставив последнюю вымытую тарелку, Усаги понимала, что ещё немного, и она точно свалится с ног. Но она боялась идти в ту комнату одна, не желая увидеть изображения, подкинутые фантазией. Усаги вообще не понимала, откуда подобного рода картинки так чётко могли вырисоваться в её голове. Но факт оставался фактом — комната, которую она делила с Мамору, больше не казалась ей родной. Половина вещей в доме приняли чужеродную ауру.

Уставившись на место, где ещё днём восседала Милена Кайо, Усаги лишь вздохнула, не зная, что именно ей следовало бы думать об этой женщине и её словах. Она точно ей не нравилась, но в какой-то момент её стало жаль. Но Милене, видимо, совсем не было жаль Усаги, раз она заявилась в этот дом с такими речами.

Вновь вздохнув, Усаги направилась на штурм кабинета Мамору, надеясь затащить его в кровать. Вариант того, что он уже закончил работу и пойдет спать, был маловероятен, но необходимо было хотя бы попытаться. И, если что, Усаги всё-таки придётся ночевать на втором этаже — им с малышкой нужен отдых, а в привычной комнате вряд ли удастся отоспаться без лишних мыслей.

— Мамо-чан? — тихо позвала Усаги, заглядывая в комнату, освещённую лишь настольной лампой.

Усаги нахмурилась и покачала головой, проходя внутрь. Ну вот если устал, что сложного в том, чтобы перебраться на кровать? Подойдя к столу, она привычно запустила пальцы в волосы Мамору, раздумывая о том, стоило ли ей его будить, чтобы он дальше работал, или переправить в спальню. Склонившись к поверхности стола, Усаги рассматривала содержимое бумаг, пытаясь понять степень законченности проекта. Сощурившись, она пыталась рассмотреть написанное, но немало слов казались ей незнакомыми — Усаги была уверена, что будь они написаны на японском, всё равно вряд ли бы разобрала.

— Ну и что мне с тобой делать? — задала риторический вопрос Усаги, продолжая перебирать пряди волос, а второй рукой перебирая документы. — Мамо-чан, вставай. Давай, нечего спать на столе, потом снова будет спина болеть.

— Но ты же сделаешь мне массаж, да? — хрипло прозвучало в ответ, и Мамору перехватил её руку на своей голове, подкладывая под щёку.

— И давно ты не спишь? — надулась Усаги, заглядывая в лицо Мамору.

— С самого начала, всего лишь дремал, — ответил Мамору, выравниваясь на стуле. Потянувшись, он прикрыл ладонью зевок, после чего вновь ссутулил плечи. — Иди спать без меня, думаю, я здесь надолго.

— Что ты вообще делаешь? — аккуратно присев на край стола, чтобы ничего не помять, Усаги сложила руки на животе. — Я читала-читала, но нифига не поняла.

— Честно говоря, я и сам ничего не понимаю, — Мамору перекинул свою руку на её бедро, подстраховывая. — Меня попросили придумать дизайн для автомобиля, но фантазия у меня нулевая.

— Вау, оказывается, ты и таким занимаешься, — восхищённо ответила Усаги, с загоревшимися глазами выискивая черновые наброски. Она не подозревала, что у Мамору есть склонности к рисованию или чертежу, вот только никаких черновых вариантов не находилось. — Не знала, что рисование тоже часть твоей работы.

— Я тоже, — выдохнул Мамору, сильнее обнимая её.

— Оу, — единственное, что могла выдавить Усаги, понимая, почему никаких набросков в округе не было. — А какие сроки?

— Послезавтра.

— Оу.

— Это ещё мягко сказано, — усмехнулся Мамору, только эта ухмылка явно имела непривычное значение. — Иди спать, Уса. Не знаю, на сколько здесь застрял.

— Я понимаю, что твоя работа очень важна, — начала Усаги, поднимаясь из-за стола. — Но мне важен ты, поэтому давай пойдём отдыхать вместе? А завтра вместе будем придумывать дизайн, ладно? Не то чтобы у меня хорошая фантазия, но некоторые детали детской Гелиоса придуманы мной, а Мина ой какая привередливая.

— А ты умеешь убеждать, — Мамору улыбнулся, поднимаясь следом за ней.

— У меня хороший учитель, — улыбнувшись во все зубы, Усаги, не скрывая запредельной радости, бодро направилась выходу, захватив ладонь Мамору. — После сна всё равно голова будет работать лучше…

— Можешь не стараться — одна твоя улыбка меня уже тысячу раз переубедила, — заверил Мамору, выключая свет. — Тем более я действительно ничего толкового не придумаю в такое время, это только у творческих людей среди ночи приливы вдохновения бывают.

— Бедные люди, лишаются самого святого.

— И не говори, — согласился Мамору, пропуская её в их комнату.

На полпути Усаги замерла, когда включился свет, и зажмурилась, отвыкнув от освещения. Проморгавшись, она враждебно уставилась на собственную кровать, подумывая попросить переночевать в прежней комнате Мамору. Не зря она ведь поддерживала там порядок? Но и лишних вопросов не хотелось, как и лишних фантазий, навеянных словами Милены.

— Ты чего застыла? Больше всех же спать рвалась. Ложись, — Мамору откинул покрывало и усадил Усаги на её половину кровати, после чего щёлкнул по носу. — Давай, тебе ещё завтра на пару со мной напрягать фантазию.

— А, да, — Усаги потёрла нос и всё-таки забралась под одеяло и тут же прижалась щекой к Мамору, глубоко вздохнув. — Сладких снов, Мамо-чан.

— Сладких, Усако, — он чмокнул её в лоб и подсунул свою руку ей под голову.

Усаги была права — рядом с ним ей в голову не лезли неприятные мысли. Как она могла вообще переживать из-за слов Милены, что Мамору когда-то любил её? Это было когда-то, а сейчас у него была она, Усаги. В этом случае ей незачем оборачиваться ни на его, ни на своё прошлое. Да и в конце концов, она была уверена на все сто двадцать процентов, что её неудачная контрольная прилетела ему в голову раньше, чем бюст Милены.

Хихикнув своим мыслям, Усаги тут же осеклась, но Мамору, который всегда погружался в сон за считанные секунды, не шелохнулся. Последовав его примеру, она удобнее устроилась в постели, свободной рукой обхватив живот. Ей тоже следовало выспаться — день всё-таки вышел уж слишком напряженным, тем более, она обещалась завтра помочь.

Но на следующий день, проснувшись, Усаги не обнаружила рядом Мамору, который должен был мирно посапывать возле неё. Ярко слепящее солнце заставляло щуриться, но она всё равно нащупала подле себя мобильник и, кое-как разлепив веки, сфокусировалась на экране. Одиннадцатый час, долго же она спала. Усаги вновь перевела взгляд на пустую половину кровати и нахмурилась — Мамору явно проснулся не несколько минут назад. Он никогда на её памяти слишком долго не спал, просыпаясь по привычке как можно раньше. Видимо, он уже вновь сидел над проектом, а её так и не разбудил.

После ванной Усаги сразу же направилась на поиски Мамору, но столкнулась с ним уже возле арки. Он с кружкой кофе в руках направлялся к кабинету, но, встретив её, замер, улыбаясь.

— Выспалась? — поинтересовался он, подходя ближе к Усаги, которая на его слова лишь положительно кивнула. Мамору по обычаю поправил светлые волосы, которые она ещё не привела в порядок, и продолжил: — По твоему хмурому виду не скажешь, хотя проспала ты довольно прилично.

— Это потому, что тебя не было рядом, — прохрипела Усаги и прочистила горло. — Мы же договаривались вместе работать.

— Ты слишком сладко спала, будить тебя было сродни кощунству, — оправдывался Мамору, на что Усаги лишь закатила глаза, но не нашлась, что возразить. — Я не сильно продвинулся, на самом деле. Вот сделал себе кофе, может, голова лучше заработает.

— Ты не завтракал, да? Хотя можешь не отвечать, — Усаги зевнула, сладко потягиваясь, из-за чего пижамная майка приподнялась, оголяя её округлый живот. — Как общие успехи?

Усаги прошествовала на кухню, закручивая волосы в некое подобие узла, не желая возвращаться в комнату за резинкой. Мамору последовал за ней, усевшись на своё место.

— Ну, решил, что было бы неплохо сделать что-то наподобие джипа, — он пожал плечами и отпил из своей кружки. — В общем, мне в голову упорно лезут лишь модели крупных автомобилей, хотя мне, если честно, такие никогда особо не нравились.

— А мне нравятся большие машины, — поделилась Усаги, шустро передвигаясь по кухне в привычной последовательности. — Мне кажется, они очень удобные, особенно если большая семья. Ну, знаешь, когда вы едете в поездку, с вами целая куча вещей, вас самих четыре человека и кошка, то в тесноте как-то не очень, особенно если летом.

Усаги описывала одну из собственных семейных поездок на пляж, когда в очень жаркий день в духоте ей казалось, что она не доживёт до моря. Половину дороги она цапалась с Шинго за больше места, чтобы вздремнуть. Во вторую половину цапалась от жары Луна, тем самым отбирая у брата и сестры середину заднего сиденья, удобно устроившись на нём. В затылок Усаги постоянно что-нибудь впивалось, а убрать объект дискомфорта было равносильно тому, чтобы разрушить всю конструкцию сзади лежащих вещей, которые не захотели впихиваться в багажник. В общем, путь на пляж и обратно никогда весёлым для семьи Цукино не был.

— Если честно, никогда не смотрел на автомобили с такой стороны, хоть и многие покупатели нередко говорили о чем-то подобном, — ответил Мамору тише, чем до этого, чем встревожил Усаги. — Наверное, ты права.

Она обеспокоенно обернулась на него, думая о том, что наверняка непроизвольно задела его своими словами. Мамору действительно неоткуда было знать о подобных тонкостях, и хоть ничего страшного не было сказано, Усаги почувствовала небольшой укол вины. Поставив сковородку на плиту, она подошла к Мамору, улыбаясь.