Часть 9 Кто я без тебя? (1/2)
Теплые пальцы коснулись щеки. Трепетное и воздушное прикосновение, словно бабочка села. Я вздрогнул, неотрывно глядя на Эрин. Она смотрела на меня с такой любовью, что я ощутил прилив чистого и безудержного счастья.
Вся та боль, что терзала за последние недели, и которая с каждым днем становилась только сильнее, начала таять, оставляя после себя в душе что-то сладкое и светлое.
— Рени… — прошептал я.
— Ничего не говори, — так же шепотом ответила она и нежно провела пальцами по моей скуле, очерчивая ее.
— Ты больше не оставишь меня? — сердце сжималось в груди и заходилось в бешеном стуке.
— Вместе в горе и в радости — улыбнулась Рени самой открытой из своих улыбок, — ты разве забыл?
— И ты простила меня? — мой голос дрогнул и я судорожно вздохнул.
— Просто я люблю тебя… — в ее глазах блестели невыплаканные слезы.
Я проснулся и какое-то время лежал, не открывая глаз, желая продлить это ощущение покоя и счастья. Если бы я мог снова доверять ей, знать что ее любовь ко мне несокрушима также, как моя… Мы засыпаем в одной постели, занимаемся любовью, но я не уверен что знаю обо всем что она думает, что у нее на душе.
Я почувствовал нежное прикосновение к щеке и медленно открыл глаза встретившись с пристальным взглядом Эрин.
— Ты улыбался во сне.
— Наверное снилось что-то хорошее, — я ласково притянул ее ближе.
— Везет, — хмыкнула она. — Мне уже давно не снится ничего кроме кошмаров.
— Это пройдет, — рассеянно поглаживаю ее макушку, перебираю волосы. — Когда ты будешь в безопасности.
В ее глазах читались незаданные вопросы и затаенная настороженность. Я вздохнул — чем скорее я скажу ей это, тем лучше.
— Послезавтра отбывает состав на Берлин и ты едешь тоже.
Эрин отвернулась, напряженно глядя в окно, а затем нехотя сказала.
— Вчера сюда приходил твой майор.
— И для чего же? — моя расслабленность моментально улетучилась.
— Даже не знаю, — насмешливо ответила она. — Лопотал всякую дичь по-немецки. Вот только с чего он решил что я его понимаю?
— Рени, — я обхватил ее за плечи, разворачивая, — что он тебе сказал?
— Что еще, кроме оскорблений он мог сказать? — она потянулась, чтобы вытащить из пачки сигарету и раздраженно щелкнула зажигалкой. — Сказал что такое ничтожество как я не стоит, чтобы из-за нее гробил свою карьеру немецкий офицер.
— Забудь ты эту чушь, — я тоже закурил и сердито смял пустую пачку. — Ты уедешь и никто не посмеет тебя тронуть. Грета добьется чтобы тебе восстановили документы.
— Ты еще не понял, Фридхельм? — в ее улыбке промелькнула жалость. — Мне никто не позволит уехать. Этот упырь по-тихому вальнет меня и ты даже не узнаешь об этом.
Я открыл рот чтобы возразить, но вспомнил как это же мне предлагал недавно Штольц. И вдруг представил как он приходит сюда, хладнокровно достает пистолет и стреляет в Эрин, а затем уходит, не оборачиваясь. Ну нет, я не позволю этому случиться! Лично посажу ее на поезд и пусть читает потом нотации сколько угодно.
— Если ты действительно хочешь меня спасти, — Эрин бросила на меня осторожный взгляд, — то должен отпустить.
Игнорирую ее слова, просто не вижу смысла спорить. Затушив окурок в консервной банке, начинаю собираться в штаб. Эрин больше ни о чем не спрашивает и я спиной чувствую ее пристальный, задумчивый взгляд. Лишь бы она снова ничего не затеяла в обход мне. Я подошел к кровати и наклонился, чтобы поцеловать ее.
— Я решу эту проблему, но прошу будь осторожнее, — последние два дня я не запираю ее, — постарайся не попадаться никому на глаза лишний раз.
— Как скажешь, — в ее согласии мне почему-то мерещится изрядная доля иронии.
— Это был сарказм, да? — вспоминаю ее же излюбленные фразы.
— Нет, — почти незаметная улыбка чуть трогает ее губы. — Поверь, у меня нет ни малейшего желания видеть кого-то из твоих коллег.
С взаимным доверием у нас по-прежнему не густо, но в это я верю на сто процентов, поэтому со спокойной душой оставляю ее на этот раз.
Весь день я не мог отделаться от ощущения захлопывающейся ловушки. Штольц действительно может отдать приказ казнить Эрин за моей спиной. Просто потому что она русская или он подозревает что-то еще? Все-таки я правильно сделал, когда не стал рисковать с версией о том, что Эрин моя жена. Этот тип бы мне не поверил, для него имеет значение лишь то, что она попалась в их группе. Поймав очередной внимательный взгляд, я не выдержал.
— В чем дело, майор? Вы уже два дня испепеляете меня взглядами.
Он неторопливо откинулся на спинку стула и, проигнорировав мой вопрос, спросил.
— Как проходит подготовка к отъезду?
— Мы можем выдвигаться как только вы отдадите приказ.
— Отлично, — он потер подбородок, — я доволен вами, Фридхельм.
В первый раз он обратился ко мне по имени. Вот только я совсем не верил в его добрые намерения.
— Мы с вами служим общему делу и неудивительно что я делаю все возможное для нашей победы.
— Очень на это надеюсь, — кивнул Штольц и я почувствовал как по позвоночнику поползли неприятные мурашки.
— Простите, но я не понимаю, — ледяным тоном ответил я. — Ваши слова звучат довольно двусмысленно.
Штольц отвернулся и какое-то время молчал, задумчиво глядя в окно.
— Эта девушка… что вас с ней связывает?
— Ничего, — я неторопливо закурил, позволив себе легкую усмешку. — Вы же сами говорили что вполне понимаете небольшие слабости на фронте.
— Небольшие слабости, значит — его губы искривила гаденькая усмешка. Штольц наклонился, протягивая мне фотографию. — А что вы скажете об этом?
Какого черта? Мало того, что он роется в моих бумагах, так еще и влез в личные вещи! Я пожалел, что не могу хорошенько ему врезать.
— Это фотография моей жены, и, честно говоря, я не понимаю как она попала к вам.
— Вашей жены? — вкрадчиво уточнил Штольц. — Или этой русской девки, которая скорее всего шпионка русских?
— Подумайте сами, майор, — небрежно сказал я, — вы же умный человек. Эта фотография была сделана в Берлине. На нашей росписи был свидетелем оберст-лейтенант, неужели вы всерьез допускаете, что русская бы прошла эти проверки?
Вот же гад! Скользкий, хитрый гад! Я привык иметь дело с прямолинейностью военных офицеров. Файгль, Штейнбреннер, Вильгельм — никто из них не стал бы вот так грязно копать под своего сослуживца. А этот смотрит на меня так, словно ждет еще каких-то оправданий. До чего же противно притворяться, но я должен быть сейчас как можно более убедительным.
— Моя жена погибла, а эта девушка немного похожа на нее. Я позволил себе поддаться сентиментальности, можно ли это считать преступлением?
— Надеюсь у вас пройдет этот неуместный приступ сентиментальности и вы сосредоточитесь на нашей главной задаче, — Штольц, не мигая, как змея смотрел мне в глаза, и мне ничего не оставалось кроме как согласно кивнуть.
До вечера я просидел как на иголках. Каждый раз когда майор выходил из штаба, я настороженно наблюдал за ним. Ему ведь ничего не мешает избавиться от Эрин. Или отдать приказ кому-нибудь из солдат. Вот что он сейчас говорит Мюкке, что парнишку чуть ли не перекосило? Заметив меня, он поспешно ретировался.
— Безобразие! Сделайте уже внушение своим солдатам, лейтенант, — раздраженно проворчал Штольц. — Как они смеют показываться мне на глаза в грязных сапогах?
Только ли в сапогах дело или он что -то приказал ему? Например, следить за мной. Чувствую себя настоящим параноиком, когда прежде чем войти в дом настороженно оглядываюсь по сторонам.
— Что с тобой? — встревоженно спросила Рени.
— Все хорошо, — мои руки привычно скользнули по ее талии, поглаживая, успокаивая. Осторожно прикасаюсь губами к горячему плечу, и дальше — к груди, целуя каждый сантиметр светлой кожи. Ладонь скользит от изящного изгиба к впалому животу, касается с трепетом и осторожностью. Рени обхватывает мое лицо ладонями и мы они сливаемся в глубоком, тягучем поцелуе. Ее руки гладят меня везде - по щекам, плечам, спине. Я закрываю глаза, нежность плавит мне грудь. Очень медленно и бережно я двигаюсь внутри нее. Сегодня я не жарился в огне страсти или невыносимого желания — мне просто было хорошо и хотелось чтобы это продлилось как можно дольше.
Она лежала в моих объятиях, головой на моей груди, так что я чувствовал запах ее волос. Я чуть потянулся и нежно поцеловал ее в макушку, прижав к себе чуть крепче за хрупкое плечо. Ее рука лежала на моей груди, ладонью прямо над сердцем, и мне казалось именно оттуда, от нее теплом разливалось счастье в моем сердце. У счастья только один недостаток — оно заканчивается внезапно. Полночи я не мог уснуть, ворочаясь и пытаясь хоть немного отвлечься от тяжелых мыслей. А если с Гретой что-нибудь случилось или она уехала в турне по Европе, как и мечтала, кто тогда поможет Эрин? Ее отправят на какие-нибудь каторжные работы в каменоломню или на ферму, где будут издеваться — я больше не строил иллюзий о своих соотечественниках. Остается еще один выход. Сбежать, да еще вдвоем будет сложно, но похоже других вариантов нет. Я усмехнулся, представив лицо отца, когда ему сообщат что и второй сын оказался предателем. Что ж, по крайней мере это не станет для него неожиданностью. Чего-то такого он все время и ожидал от меня. Как ни странно, меня абсолютно не мучили душевные терзания при мысли о дезертирстве. Я готов был бежать куда глаза глядят еще в начале войны. Потом появилась иллюзия, что мы действительно сможем сделать свою страну лучше, сражаемся ради будущего. Еще позже пришло смирение на грани безразличия. Так что рано или поздно я бы все равно ушел как Вильгельм. Преданный химерой непобедимости Великого Рейха, раздавленный его лживостью, жаждой крови. Химерой, которая вот-вот вот рухнет, погребая под собой еще тысячи жертв.
***</p>
Измученный тяжелыми мыслями и сомнениями, я все же ненадолго задремал и проснулся от подозрительного шороха. Не зажигая света, я протянул руку, пытаясь нащупать на стуле пистолет. Хотя вряд ли Штольц до такой степени кретин, чтобы врываться ко мне вот так посреди ночи.
— Рени? — приглядевшись в полутьме, я увидел женский силуэт. — Что случилось?
Наконец дотянувшись до выключателя лампы, я сонно прищурился. Какого черта?!
— Я не стану дожидаться пока твой майор меня грохнет и не поеду в Берлин! — Эрин решительно отступила к двери. — Для тебя и для меня будет лучше, если я просто исчезну.
Не дослушав ее, я вскочил и пройдя к двери, вытащил ключ из замочной скважины.
— Я сбегу при первой же возможности, — пробормотала она.
— Нет, —я не могу этого допустить. Не позволю.
Эрин медленно отступает к стене, в глазах — почти страх. Неужели действительно считает меня монстром, способным причинить ей боль? Что ж, у нее есть на то основания.
— Неужели ты могла бы сбежать вот так, не сказав мне ни слова? — в ее глазах вспыхивает боль и страх и я понимаю что она боится не меня, нет. Она боится своих чувств. Все еще любит меня, и теперь разрывается между дурацкими догмами что вбили в нее русские и любовью. Бедная моя девочка…
— Дай мне ключ, — она протянула руку.
— Я хочу, чтобы ты выслушала меня.
— Я все уже слышала и это ничего не изменит. Мне сейчас больно, но это пройдет, — голос Рени чуть заметно задрожал. — А если я останусь с тобой, это не закончится никогда.
— Я не дам тебе уйти, — в отчаянии я схватил ее запястья одной рукой, второй обнял, притиснул за талию. Неровное, тяжелое дыхание ложилось рваными выдохами на кожу.
— Я не смогу без тебя, Рени, — вымученным прошептал я, — не смогу…
— Фридхельм, не надо…
— Пожалуйста, останься со мной. Ничего ведь не изменилось. Мы были счастливы и сможем быть снова, — не слушая ее, хриплым, больным голосом продолжил я.
— Нет, мы не будем счастливы! Не все зависит от любви, — Рени вжалась лбом в мое плечо. Я едва мог дышать, так больно было внутри. Она дала мне все, а теперь хочет забрать. В этом предательстве была какая-то извращенная жестокость.
— Нам больше нет места в этом мире — лихорадочно-сбивчиво шепчет она, — вместе — никак… Если я останусь с тобой, мне придется снова закрыть на все глаза, а я больше не смогу, ведь я видела другую сторону.
— Рени, мы уедем туда, где нас никто не найдет…
— Да приди же ты в себя! — с отчаянной злостью выкрикнула она. — Думаешь нам позволят ускользнуть? Или по-твоему дорога в Швейцарию открыта и нас ждут с плакатом «Добро пожаловать»? Поздно уже бежать. А кроме того… — она устало выдохнула, — твои руки в крови тех кто был мне дорог.
Ее боль отдавалась в душе как собственная, но я знал, что больше нельзя уступать. Нельзя отпускать, иначе я исчезну совсем, сломаюсь, оставшись искалеченным, парализованным уже навсегда.
— Рени… все можно начать сначала, если ты любишь меня — возможно все… Я хочу все забыть…
— А я? Как мне это забыть, скажи? — бессильные слезы потекли из ее глаз.