Четыре (2/2)

— Да, — не сразу, но я понял, о чём он говорит.

— Лишь в одну единственную ночь в году эти две звезды встречаются на небосклоне. По японской легенде когда-то очень-очень давно молодая божественная ткачиха Орихимэ, известная как звезда Вега в созвездии Лиры, вот эта, — он обвёл левый огонёк моим пальцем, — влюбилась в простого пастуха Кэнгю, он же Альтаир в созвездии Орла, — палец скользнул правее. — Отец Кэнгю, разгневанный тем, что сын оставил свою работу ради девушки, разделил их по разным сторонам реки, звёздной реки Млечного пути, и разрешил видеться всего один раз в году. И вот в этот самый день, седьмого числа седьмого месяца, возлюбленные воссоединяются, чтобы провести одну свою ночь вместе. Одну, но полную любви.

Почему-то так сильно затрепетало в груди. Его прикосновения такие лёгкие, ненавязчивые, нежные, и эта ночь… Совершенно особенная и для меня, возможно, как в этой самой легенде, единственная. И не на простой скоротечный год.

— В этот день в Японии потрясающий праздник. Все дома украшаются длинными лентами с пожеланиями, а на улицах растягиваются красные фонарики. Девушки ходят в традиционных кимоно, а над городами тысячью разноцветных огней взрываются фейерверки. Мне хотелось бы очутиться сейчас там и показать тебе. Потому что это непередаваемо красиво, — Чонгук откинулся на руки за спиной, тихо болтая босыми ногами над водой, рассказывая об этом с благоговением, что невозможно было не проникнуться. — А ещё! Ещё, как и я, они верят, что в эту ночь высшие силы благосклонны к чаяниям людей и если загадать желание — оно обязательно сбудется. У них есть традиция, если хочешь мы можем…

— Хочу, — выпалил на духу, резко отталкиваясь и садясь прямо, поворачивая к нему лицо.

— Тогда вот, — он достал свой маленький блокнот из кармана и вырвал из него два листка, — они пишут своё желание и прикрепляют к дверям дома, но мы этого сделать не можем. Поэтому просто напиши то, чего жаждешь больше всего, — он протянул мне крохотный карандаш.

«Тебя» — чуть глупо не сорвалось с моих губ. Господи, как это глупо.

Несколько минут я рассматривал Вегу и Альтаир, думая о том, чего же на самом деле я мог хотеть, о чём мечтать. Ведь, честно признаться, до этого дня я даже никогда не задумывался над словом «мечта», были ли она у меня когда-то вообще? О чём может мечтать человек, который застрял в мире, состоящем из четырёх стен? Всю жизнь думающий, что за их пределами не может ничего существовать? О деньгах, славе, дружбе, любви? Отнюдь. О сладком сне после долгой смены. Хах.

Стоило мне перевести взгляд, увидеть, как он неловко поправляет волосы, отводя глаза, чтобы не подглядывать за тем, что я хотел написать, мысли сложились и слова сами пришли.

«Не заставляй меня привязываться. Или же, если будет поздно, позволь ему остаться со мной, хоть ещё немного. Чтобы больше не было так страшно и чтобы потом не было так больно».</p>

Закончив, я вернул ему карандаш, а он, не задумываясь, что-то быстро написал и снова взглянул на меня.

— Сложи листок корабликом, умеешь?

— Ну, на самом деле, не умею, — мне не было стыдно, я правда никогда этого не делал. Видел, как делала сестра, но сам никогда не хотел, считал это очередной глупостью.

— Всю жизнь живёшь у океана, никогда не свешивал ноги с пирса, боишься шторма, а ещё никогда не запускал по волнам бумажные кораблики? Не может такого быть, ты точно где-то привираешь, — он скорчил театрально подозрительное лицо, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

— Я правда никогда этого не делал, как-то случая, знаешь, не подвернулось, — подыгрывая ему, закатил глаза.

— Давай, я научу.

— Не, не хочу, сложи лучше за меня, — я протянул ему листок и тут же осёкся: — только… только обещай не читать.

— Хорошо, тогда сложи его сам пополам, а я обещаю, — он клятвенно поднял ладонь вверх и подмигнул.

Чонгук трепетно сложил два совсем маленьких кораблика, идеально ровно, а через минуту от него я узнал, что пару лет назад от скуки он учился складывать оригами и даже как-то загорелся идеей сложить тысячу журавликов, которые исполнят его желание.

О чём же ты так страстно мечтаешь?

— И как, сложил тысячу и получил своё заветное?

— Тысячу сложил, а заветное… Возможно. Но часть желания однозначно сбылась, — Чонгук улыбнулся и передал мне сложенную бумагу, — держи, и опускай на воду его сам.

Два крохотных клочка бумаги, в которых заключены два сердца и огромные тайные желания, неспешно тянулись к горизонту, подхватываемые еле заметным течением, сталкиваясь друг с другом и расплываясь по разным сторонам. Почему я тогда видел странный глупый символизм вообще во всём? Я же обещал себе не думать в этот день, хотя бы пока он не закончился, ни о чём.

Я снова вернулся взглядом туда, куда меня тянуло больше всего — к нему. Мы смотрели друг другу в глаза, я видел, как в них отражается вода, вышедшая к нам на несколько минут Луна и все эти звёзды, как отражаюсь я сам. Протянув ладонь, коснулся его щеки, острых скул, а он лишь прикрыл глаза и прижался сильнее. Веселье и игривость схлынули, настроение так стремительно сменилось, ком подступил к горлу, а в груди предательски зажгло.

— Осталось три дня, — внезапно озвучил я мысль, которая словно пуля прошла насквозь. Влетела в голову и слетела с языка.

— Я знаю, — он спешно отвёл глаза, всматриваясь куда-то далеко за горизонт, словно это терзало его не меньше, чем меня. Несколько минут мы провели в полной тишине, думая каждый о своём, но я чувствовал, что об одном и том же. — Холодает, — Чонгук подтянул руки к лицу, согревая их дыханием, растирая ладони и пряча в карманы.

— Конечно, а ты ещё и в одной рубашке примчал, — на мне-то был свитер, я прекрасно знал погоду в нашем регионе, опрометчиво было считать, что к вечеру будет так же тепло, особенно рядом с водой.

— Я спешил и как-то не задумывался об этом, — он пожал плечами, поджимая губы.

Все ещё стесняется меня. Боже. Какой он трогательный.

Я вспомнил, что прибежал он ко мне не с пустыми руками, и нащупал рядом куртку, развернув её, накинул ему на плечи, пытаясь укрыть его, согреть. Хоть она и была немного мала для его широких плеч, но это всё, что я мог сделать. Или не всё… Я придвинулся ближе, а затем перекинул ногу через его бёдра, оказываясь сверху, усаживаясь на колени.

А, пусть всё катится к чертям, пусть весь ёбанный мир полыхает, придаётся забвению и погружается в небытие. Мне не нужен завтрашний день. Мне больше, наверное, ничего не нужно. Нихрена у меня и нихрена я не потеряю. Я хочу раствориться, броситься, как русалочка в одноимённой сказке, в эту пучину, оставаясь навсегда морской пеной. Следующей за его кораблём.

— Тэхён, что ты?.. — Чонгук опешил, нервно сглатывая и округляя глаза.

И раз это мой единственный день, если мне суждено когда-то жалеть, грызть себя, чахнуть над разбитым сердцем, пусть хотя бы будет за что, будет что представлять, погружаясь в сон. Я не хочу, ко всему прочему, вариться ещё и в сожалении, что получил так мало.

— Дай свои ладони, — он послушно протянул мне руки. Они были совершенно холодные. Я слегка подул на них, повторяя его движения, пытаясь согреть, а затем коснулся губами центра одной и второй. Чонгук, кажется, в этот миг перестал соображать, лишь смотрел и часто моргал. Хотя вряд ли я сам был дружен со своим разумом в это мгновение.

Я приподнял край свитера и запустил его ладони внутрь, прижимая к животу. Не ожидал, что от этого прикосновения всё во мне так дёрнется. Ладони были ледяные. Знаете, как кусочек льда, который настолько холодный, что обжигает пальцы, заставляя их полыхать и краснеть. Они заставили гореть всего меня. Все мышцы натянулись, пульсация пронзила тело. Лёгкий стон чуть не слетел с губ.

Чонгук тут же судорожно вдохнул, дрожь в его руках отдалась во мне, пробегая под кожей и выстреливая в затылке.

— Тэ, — он часто задышал, пытаясь хватать воздух губами, — Тэхён, — прикрыл глаза, его всего затрясло, и я почувствовал весь испепеляющий жар, исходящий от чужого тела.

— Так скорее согреются. Сейчас станет теплее, обещаю, — я наклонился ближе, касаясь кончиком языка его нижней губы, отстраняясь на мгновение, ловя его обезумевшие глаза, — твои губы не дают мне покоя, с того самого момента, как коснулись моей щеки.

Чонгук переместил ладони по моему обнажённому телу к талии, сильно сжимая её, притягивая ближе, наконец-то, позволяя себе быть смелее:

— Не говори так. Не играй со мной, прошу. Ты не понимаешь, как можешь погубить меня…

Страница 61.</p>

«Неимоверно разрывает внутри

Просто потому что… смотри:

Перед глазами шумит океан,

В мыслях лишь одно твоё имя.

В моей голове непробудный туман,

И жажда неутолима.

Я всю жизнь променяю не зря,

Я отдам тебе своё имя,

Моё сердце отныне не там,

И мой разум теперь здесь поныне»</p>