Три (2/2)

Блядь, ну боже, я не хотел думать о нём, я хотел закрыть глаза и проснуться в том самом дне до встречи с ним. Может быть, проспать по глупости, не открывать бар. Мы бы потеряли немного денег, отец бы злился, но зато я бы не потерял своё спокойствие и мысли. Я бы не потерял в тот день своё сердце. Может он и способен, я чувствовал, подсознательно откуда-то хорошо знал, что он может быть способен вытащить из меня эту тьму, эти тревоги, ведь тёплое солнце прорывалось в мою грудь даже в самом, казалось, кошмарном для меня сне, но… Но также он способен оставить там большую зияющую дыру, которую я вряд ли буду способен залатать. И тогда, возможно, я не смог бы снова собрать себя обратно. Я искренне этого не хотел. Лучше я буду пару раз в месяц, как ребёнок, прятаться под столом, чем ежедневно носить неподъёмный камень на душе.

Это не может кончиться чем-то хорошим. По крайней мере, это попросту ни к чему не ведёт. Зачем находить что-то, радоваться от обретённого, если в считанные дни придётся с этим расстаться? Это как дать ребёнку новую игрушку, сказать, что она была куплена только для него, а затем выкинуть её у него же на глазах. Будто он не заслужил её. Будто его учат тому, что радость не будет долгой, что за краткий миг счастья нужно платить. И плата эта чуть больше, чем что-то материальное. И я... Я вот тот самый ребёнок, только уже заранее знающий, что меня ждёт, если я соглашусь принять этот подарок.

Сладкое и тягучее опьянение подступало к голове, опуская свои тяжелые руки на мои плечи. Я сидел, прикрыв глаза, втягивая солоноватый океанический воздух, наполняя им лёгкие, не позволяя себе думать ни о чём. И у меня получалось. Как же снова хорошо.

— Тэхён, — голос послышался за спиной, а мне сразу захотелось кричать, грубо, злостно, громко и отчаянно, потому что я знал кто это, я уже хорошо знал этот чуть хрипловатый голос.

— Да блядь, — выругался и повернулся к нему, со скребущим чувством в затылке. Он выглядел запыхавшимся и взволнованным. Щёки в этом вечернем свете были ещё алее, чистейшие глаза светились, идеально выглаженная форма — такая белоснежная, как снег в Альпах (я никогда его не видел, но уверен, что он такой же чистый) — слепила глаза. Высокий и отчего-то кажущийся до безумия очаровательным. — Ну чёрт тебя дери, ну откуда ты свалился-то на меня, а? — это раздражало. Неужели я о многом прошу, просто не втягивай меня в его жизнь, а его в мою.

— Когда я проснулся, тебя нигде не было, — Чонгук остановился в паре шагов от меня, заставляя запрокидывать голову, чтобы видеть его лицо. А я хотел видеть его лицо. Голос разума и голос сердца — извечное противостояние, терзающее меня так сильно впервые.

— И что? Решил, что нужно меня найти? Что можно так нахально врываться в мою жизнь? — разум пока ещё был сильнее.

— После вчерашнего дня, я думал… Мне показалось, что мы подружились, немного сблизились и я могу…

— Нет, ты не можешь! Не имеешь на это никакого права. Я пошёл с тобой вчера из жалости, это ничего не значило. Город увидел? Молодец. А теперь проваливай, — может, если я сумею оттолкнуть его, всё закончится до безвозвратного краха.

— Я не хотел тебя обижать или злить, хотел как лучше, — он опустил взгляд, закусывая губу, а затем снова поднял на меня свои глаза-звёзды, — просто... Я не могу больше ни о чём думать, кроме тебя.

— Блядь, и что? От меня-то ты что хочешь?

— Я… Я хотел вернуть куртку, — он сделал шаг навстречу и протянул мне аккуратно сложенную вещь, отводя глаза, как провинившийся ребёнок, будто, если наш взгляд встретится, он выгорит в ту же минуту. Чёртова куртка. И зря я всё же оповестил отца о своих планах, ведь по-другому он найти меня не смог бы. Ему явно подсказали.

— Спасибо, это всё? — я положил куртку рядом и уставился на него, натягивая на себя самое недовольное и свирепое лицо.

— Не знаю, наверное, нет, — Чонгук мельком облизнул пересохшие губы и запустил ладони в карманы брюк, приподнимая плечи, — Тэхён, увидев тебя впервые, я пропал, сам того не желая. Последняя мысль, с которой я засыпал, — твои безумно глубокие глаза, а первая, с которой проснулся, — твой звонкий смех и завораживающая улыбка. Я хотел бы быть рядом и иметь возможность хотя бы просто видеть тебя. О большем и не смею просить.

Господи, как он меня злил, невероятно сильно. Чем открытее, искреннее и добрее он ко мне был, тем сильнее меня тянуло ближе. Коснуться, снова упасть в объятия этих сильных красивых рук. Он совсем другой, какой-то невинный, даже по-детски чистый и светлый. Я никогда не встречал таких людей и не мог поверить. Или просто не хотел, потому что понимал: прими я тот факт, что он искренен в своих словах, — и обратной дороги, увы, не будет.

— Ага, да, я не все эти сентиментальные портовые девчонки, которые ведутся на сладкие речи, твои скулы и добродушную улыбку, — самое тупое во всём этом, я прекрасно понимал, что вру. И ему, и себе.

— Хорошо, я, видимо, не так расценил нашу вчерашнюю прогулку, — Чонгук сник, но он продолжал тонко улыбаться, и эта грёбаная улыбка изъедала меня, — прости. Прости, что причинил столько неудобств, мне стыдно за это, правда. Счастлив был с тобой познакомиться, — он протянул мне руку, чуть нависая. Мы попрощались, он широко улыбнулся напоследок и, развернувшись, неторопливо побрёл прочь. Но в глазах-то я видел абсолютно всё. Он читался по малейшим жестам.

Я такой придурок.

Прикосновение его ладони, такой тёплой, большой, крепкой… Почему у него такие нежные руки? От работы в море так не должно быть, вечно солёный воздух сушит кожу, делает её грубой, но его руки... Блядь. Ну почему? Бессовестный, наглый, он не может говорить мне такие вещи, не может так смотреть. Ненавижу всё. Почему проигрываю сам себе? Я не веду никакую, казалось бы, игру, но вынужден бороться так отчаянно и сильно. Надеюсь, я завтра просто не проснусь, и тогда не буду сожалеть о том, что сделаю, не буду корить его или себя, не буду разгребать последствия. Не буду страдать.

Злость и жар закипали во мне так сильно, что хотелось проломить рёбра и распахнуть грудную клетку, чтобы просто выпустить. Если, как тот ребёнок, я стою перед выбором, что для меня важнее — хоть на краткий миг всё же впервые узнать, что такое трепет и восторг, что мне всё-таки довелось это испытать, или остаться вариться в сожалениях об упущенной возможности, но зная, что так будет правильно? Что есть правильно вообще? Чувства или рассудок? И самое в этом страшное — не сделать сам выбор, а то, что тебе показали его наличие, тем самым заведомо толкнув к единственному возможному решению.

Я вскочил на ноги и, срываясь на бег, сократил расстояние, хватая его за руку снова, вплетая в неё свои пальцы, почти рывком разворачивая к себе. Его лицо вытянулось, замирая в немом вопросе, губы приоткрылись, а мне, словно порывистым ветром, снесло голову к чёртовой матери, в одно мгновение. Сердце проваливалось в желудок, пульсируя то в висках, то в затылке, то в горле.

Да, надеюсь, я завтра больше не проснусь.

И, привстав на носочки, вытягиваясь всем телом, я впился в его губы. Сердце всегда побеждает, безоговорочно и с большим отрывом. Оно слишком зорко, и какие бы изощрённые методы ты ни придумывал, ни пытался его запутать и сбить с толку, оно приведёт именно туда, куда целилось. По-моему, последний раз я кого-то целовал ещё в школе. Успел забыть, каково это, ощущать чужие губы. Хотя скорее я этого никогда даже не знал. Ничего из того, что было прежде, никогда не взрывало моё сознание и искры в моих венах так сильно. Чонгук легко подхватил меня под спину, притягивая к себе, помогая дотянуться, устраивая руки на пояснице и лопатках, словно стесняясь сделать более решительный шаг, обнимать меня смелее, а я прильнул кончиками пальцев к его щеке, ощущая, как она горит, как обжигает.

Сначала он опешил, а затем в мгновение ответил мне. Его губы такие горячие и мягкие. Он целовал так нежно, сладко и трепетно, позволяя себе совсем невесомо касаться кончиком языка моих губ. Ощущал его сбивчивое нервное дыхание, словно он не мог вдохнуть, крупная дрожь пробегала по его телу, отдаваясь во мне. Разум так оглушающе кричал, выл дикой сиреной, пытаясь отрезвить, разбудить, но, кажется, было уже поздно. В тот момент, когда я на безрассудное мгновение этого захотел, когда встал и сделал шаг за ним, для всего стало поздно.

Я скуден на слова, не особо красноречив, мне безмерно трудно описывать это, потому что существуют вещи, которые ты не можешь описать даже сам для себя, в своей голове, лишь прокручивая их, словно один и тот же кадр на заевшей плёнке. Но как же невероятно было ощущать именно его, так ново и волнующе. Я больше ничего не мог с собой поделать. Всё это плавило нас обоих настолько сильно, что даже жаркое июльское солнце в зените казалось лишь отблеском бывалого тепла. Болезненно-сладкое чувство обволакивало, засасывало меня и отдавалось ожогами в животе. Я влюбился в его губы за пару минут. Жарких и до колкости нежных. Забавно: признаюсь себе в этом так просто и быстро. Но разве бывает быстро для перманентных сильных эмоций?

Что один человек, никогда тебе не знакомый, совершенно ещё чужой, может сделать с твоей душой, просто показав, что ты интересен, проявив внимание и доброту? Я проклял тот день, когда его повстречал. Я полюбил тот день. Я свернул с привычного и выверенного пути.

Мягко пропустил ладонь в его волосы, и Чонгук тихо промычал мне в губы, останавливаясь на считанные секунды. Меня обдало жаром, как и утром. Неужели я способен чувствовать? Так странно и пугающе. Так потрясающе и живо. Когда мы всё-таки разорвали поцелуй, он уткнулся в меня лбом, не открывая глаз. А я видел, как пылали его щёки, подрагивали красные, зацелованные и блестящие от влаги губы.

— Не верил, что смогу ощутить хоть что-то более будоражащее, чем твои прикосновения к моей спине, — произнёс он тихо, пытаясь дышать как можно глубже, — думал, задохнусь в тот же момент, когда почувствовал твои лёгкие касания на своей шее, — он невесомо провёл костяшками пальцев по моим подбородку и щеке, а я, последовав его примеру, прикрыл глаза снова.

Чёрт, я такой идиот, он не спал и всё чувствовал, а я был так увлечён, что даже этого и не заметил. Вот почему он здесь, вот почему он пришёл, он видел меня насквозь. Он знал, что я потянусь, если быть чуть напористее. Блядство.

— Но сейчас я правда задыхаюсь от того, какой ты. Тэхён, поцелуй меня снова, пожалуйста, поцелуй ещё, — я ощутил его ладонь в своих волосах, на затылке, мягкое прикосновение, вызывающее в теле волну, необыкновенную, но приятную.

Похоже, мне конец.

Я так глупейше сдавался ему, его рукам, губам и словам. В тот момент, в том месте, которое всегда дарило мне спокойствие, я слепо менял всю свою беспечную и размеренную жизнь на несколько совершенно мимолётных мгновений ласки от мужчины, которого знал пару дней.

Я все ещё отчаянно верю, что завтра просто не проснусь.