Пролог (1/2)

— Ты ядовитый... </p>

— Но ты прятал под вкус яда рай.</p>

«Если выбор окажется между «Коза Нострой» и Мороком — во втором случае, единственное, что остаётся — молиться. Ведь попадя к Отцу<span class="footnote" id="fn_32722168_0"></span>, Вы получите пулю в лоб и отсеченные пальцы, а у Морока, ядовитый поцелуй в чело. Никто не в состоянии скрыться от него, ведь он в тени каждого. Он и есть владыка тьмы», — эти слова знает каждый гражданин Мадрида, столицы Испании. Более года по улицам ходит множество слухов с доказательствами кровавой расправы над предателями собственных семей, и теми, кто решился на насилие над невинными и бессильными. В особенности, омегами.

— «Птица в руке стоит двоих в кустах<span class="footnote" id="fn_32722168_1"></span>», — губы растягиваются в довольной улыбке, а в глазах цвета ночного обсидиана отражается лунное кольцо, прячущееся в редких облаках. В руке, из-за высокой температуры, греется кроваво-вишневый тинто дэ вэрано<span class="footnote" id="fn_32722168_2"></span> со вкусом апельсина, благодаря чему, на корне языка ощущается тонкий оттенок кислинки. — Дождь намечается... — хмурится обладатель уставшего взгляда, направленного на небесную россыпь звёзд в обличии туч из распахнутого панорамного окна лоджии. — Отдохнул, малыш? — в ночной тишине укус цитрусового из небольшой фляги разносится по всей округе пустой спальни, а мужчина напротив озлобленно наблюдает за утончённой фигурой, в которой скрывается дьявольская сила.

Он чувствует себя как дома, не жалуя приглашения.

— Катись к чёрту... — выплёвывает перед сидящим на краю кровати молодым парнем, мужчина. Тот в свою очередь лишь прячет флягу во внутренней карман чёрного пальто, наблюдая за подсыхающими рубинами крови на кожаных перчатках. Выдыхая с досадой во взгляде на собственноручно искалеченного альфу, который лишь пару часов назад наблюдал за тем, как насиловали одного из молодых прислуг — парня-омегу, который умолял прекратить, точно так же как и он теперь.

Он, всегда приходит за платой. Но не за песо, а за душой, такой же гнилой как неблагополучные ночные улицы Испании.

— Что ты, я только вчера был дома. И знаешь, брат, — заметно выделяет, — попросил чего-то нового. А ты... — морщится из-за едкого феромона металлической пыльцы, рассматривая прекрасную картину в лице человека, у которого всё тело покрыто порезами, оставляя багряные капли крови на постели, — ты хуже животного, но по своему сытное пиршество, будучи лучшим ювелирным бизнесменом Северного района! — наигранно воскликает с улыбкой, что переходит в оскал.

Предвкушая завтрашний день, тот самый, когда обнаружат его новую игрушку с остановленным сердцем. Крутя в руках тавро<span class="footnote" id="fn_32722168_3"></span>, которое только что достал из разожжённого камина, проверяя вес и степень раскалённости металла с высеченным V-образным знаком выходящим за территорию полого круга. Veneno de Servus<span class="footnote" id="fn_32722168_4"></span> — ядовито выгравировано мелким шрифтом на раскалённом металле инструмента.

— Коза Ностра не пустит всё так просто с рук, после моей смерти... — тяжело дыша. — Ты ещё успеешь пожалеть. Он страшный человек, и ты узнаешь, что такое боль. Только попадись к нему и он отомстит за всех тех альф, из которых ты смеешь делать безобразных слабаков.

— Вы слабы перед соблазном — и это не моя вина. А боль... — задумчиво повторяя, — это то, что даёт нам понять, живы ли мы, или всё это обыкновенная иллюзия этого бренного мира. А если не ощущать боли, то можно её дарить другим, вот я и дарю. Видишь, какой я добродушный? — но альфа не отвечает, пытаясь отползти к прикроватной тумбе, а уже там пистолет. Но знал бы он, что ему это не поможет, ведь оружие давно прибрано молодым человеком в дальний угол комнаты. — Скольких он лишил жизни, лично? Около сотни? Всё остальное делают его ручные псы. Но, милый, — усмехаясь, — брось, эта такая мелочь по сравнению со мной. И, знаешь ли, официальное количество моих игрушек, слишком приуменьшено. Мне просто не хотелось подобной славы, но Вы, альфы, — имея ввиду новостные каналы и их работников, — любите трепаться, поэтому и решили сделать из меня местного шута. Да и какая скука, Ваши пукалки — это игрушки для детей. Я люблю шоу. Прекрасное искусство, которое поймёт не каждый. А прекрасное приходит с болью, отчаяньем и кровью, — перечисляет, заливисто смеясь, а через мгновение резко замолкает, холодно смотря на мужчину, который еле дышит из последних сил.

Альфа, понимая, что не в состоянии сбежать из-за перерубленных сухожилий на нижних конечностях, чувствуя головокружение и собственный запах крови и спёртый феромон, лишь пытается отползти на локтях и протянуть время до своей предначертанной участи одного из ставших жертвой (а жертвой ли, причиняя боль другим?) Морока. Брюнет лишь хмыкает на попытки избежать наказания, усмехаясь с альфы в возрасте. Каждый раз он наблюдает за этими ничтожными мужчинами, которые кричат о своей силе, но после прихода тьмы, умоляют о прощении.

Устав от бесполезных попыток сбежать, он хватает мужчину за израненную лодыжку, тут же ощущает фарш из перерубленных костей, чувствуя зловонную кровь под пальцами рук. Помимо запаха крови, спертый аромат феромона слегка кружит голову, будь он обыкновенным омегой — тут же потерял бы сознание, вылизывая пятки. Но Мороку лишь хочется смыть всю кровь и выкурить предпоследнюю сигарету из пачки. Сдавливая конечность и вгоняя короткие ногти глубже, он удерживает мужчину на залитой в крови постели, дабы одним точным движением поднести тавро и прислонить к лбу и причинить боль ещё живцу, а после услышать как выпаливается кожа на чужом лице.

Мерзкий запах палёного мяса забивается в лёгкие, а голова идёт кругом от чарующего звука горящей плоти.

Альфа, собираясь разораться из-за ужаснейшей боли от раскалённого металла, не успевает сделать и вдоха, как ему тут же прикрывают рот рукой и всаживают тонкий нож в яремную бьющую вену, протыкая трахею, а юноша, слушая нарастающие булькающие звуки из горла, в наслаждении прикрывает веки, насушиваясь предсмертными конвульсиями тела под собой. Острый нож, который схож на клюв ястреба, идеально входит в плоть, словно по маслу, которое решили оставить на солнце. Перед альфой и вправду хищник, вот только за головами, ставящий клеймо провинившимся.

— Ха-а... — выдыхая, приходит осознание, что душа покинула тело, он подносит три пальца к собственному лбу, перекрещиваясь и ускользая с постели, понимая, что испачкался и придётся снова всё сжечь, ведь отстирать настолько провоняную феромонами одежду почти нереально и мерзко. — Ave Maria, Servus<span class="footnote" id="fn_32722168_5"></span>.

А после запланированного и запоминающегося убийства ещё на многие дни, кои не первые и, он надеется, не последние, последует репортаж, который будут крутить по местным новостным каналам ещё с неделю. Он неспешно собирается бесследно исчезнуть не оставляя ни следа, будучи в излюбленных кожаных чёрных перчатках и грубых кожаных берцах. Напоследок рассыпает хлор, дабы не осталось следов и запаха, не забыв открыть окно лоджии. Он уходит так же тихо и незаметно, как и прибыл. И за собой оставляет клеймо на лбу своей жертвы, как на том самом скоту, шепча слова перед тем как исчезнуть из очередного дома.

Морок покидает усадьбу, в то время как охрана находится на нижнем этаже, просматривая камеры и не замечая ничего подозрительного, в то время как в спальне хозяина произошла кровавая расправа с печатью самой тьмы. Как и говорил Морок — прекрасно. Ведь повсюду лужи крови, боль и страх, со злостью от безвыходности. Сколько бы раз он не давал понять, что не следует трогать ни в чём неповинных омег, всё равно остаются и те, кто не верит, что смерть придёт в их дом.

Не верят, а он приходит.