Часть 4 (2/2)

Окрик прервал их разговор и испугал Рокки, который сидел на кровати. Прайс, узнав эти слова, с большой неохотой встал и повернулся лицом к стене.

Прошел всего час после ужина - восемь вечера. Это был первый признак того, что распорядок дня нарушен. Вторым было то, что его повели в подвал. Он чувствовал ствол винтовки упарающийся ему в спину. Когда они остановились, звук открывающейся металлической двери прозвучал зловеще. Заапах внутри, где бы они не находились, был резким, удушливым от вони человеческой мочи, крови и экскрементов. Эта вонь запросто могла заставить свернуться стакан свежего молока. Достаточно, чтобы и у него скрутило живот.

Его точно ждал допрос.

Похоже, чутье не подвело. Он ожидал этого, с тех пор, как очнулся на холодных камнях, истекая кровью полтора месяца назад. В некотором смысле, это было почти облегчением. Ждать ведь невыносимо.

Помимо повязки на глазах, на голову ему накинули какую-то мешковину. Прайс почувствовал, как его руки грубо схватили, быстро снимая наручники, чьи-то руки коснулись его куртки. Пора, подумал Джон. Он вывернул правую руку, чувствуя, как рука мужчины пытается удержать его, прежде чем врезать ботинком ему в колено. Следом он ударил другого охраника в горло свободной рукой, ослабив хватку. Звук болезненной рвоты пришел позже. Все это заняло пару секунд.

Прайс успел сдернуть мешок с головы, прежде чем ему в шею с громким, резким треском вонзился какой-то предмет. Расплавленная лава, казалось, устремилась в мозг, в вены, глубоко в кости, горя и потрескивая, как вулканические камни. Жгучая боль, раскалённая добела. Когда он пришел в себя, то и не помнил, как упал. Чувствовал, как его пальцы дёргаются, его конечности бяли заблокированы не только охраниками, но и его собственным телом. Тело не слушалось, но тревога вовсю вопила в голове, чтобы он двигался, двигался, черт возьми.

Воспользовавшись его тщетными усилиями, охраники снова накинули мешок и принялись безнаказанно раздевать его, морозный воздух обдувал его обнаженное тело. Мурашки по коже, волосы дыбом. Унизительно.

Охраникам пришлось поднять его и толкнуть на металлический стул, ножки которого громко заскребли по каменному полу от силы толчка. Привязали его конечности к стулу чем-то вроде пластиковых стяжек. Обвязали веревкой поперек груди. Один из охранников ударил его по затылку, громко ругаясь.

— Расскажи нам все, что знаешь! — прорычал ему в ухо хриплый голос. — Все.

Сердце Прайса сильно стучало в груди, гоняя кровь, которая стучала в ушах так громко, что он чуть не пропустил слова следователя.

— Сука, — процедил он.

Внезапно его облили ледяной водой. Почувствовал, как к его шее, груди и члену крепят тонкие провода. Дрожь отвращения поднялась изнутри, он попытался вывернуться из рук в перчатках.

— Ты просто западная собака, — прорычал голос. — Никто не придет за тобой. Здесь тебя никто не спасет. Ты никто. Сдайся.

— Ваш лидер был бы счастлив научить меня этому, — прорычал в ответ Прайс, дрожа. — Выблядок позорный.

Электричество включили.

1988. Ему было шестнадцать лет, расцвет юности. Конец разъема зарядного кабеля был перекручен так, что провода торчали из-под изоляции. Он пользовался этим кабелем пока тот не перестал работать, выпрямляя его в определенном положении каждый раз, когда надо было зарядить телефон. Однажды он несторожно схватил оголённые провода и его неслабо шарахнуло током. Это побудило тогда купить, наконец, новый кабель зарядки.

Тот опыт был болезненным, но то, что происходило сейчас было намного, намного хуже.

Он не мог удержаться - кричал. Его тело неконтролируемо дернулось на стяжках, те впились прямо в обнаженную плоть. Визжащая боль пронзила его, словно пчелиный улей поселился в его тело. Это длилось не более пяти секунд, но Прайсу казалось, что время медленно капает, как вода с его волос.

— Пока не скажешь все, что нам нужно, напряжение будет повышаться.

И снова разряд. Это было непрерывно. Он пытался выудить из памяти свое обучение SERE.

Меня зовут Джон Прайс. Номер жетона 9051210. Капитан. Родился второго марта тысяча девятьсот семьдесят второго года.

— Посмотри на себя! Ничтожество. — прорычали ему в ухо. — Грязная собака. Вот до чего дошла твоя служба. Единственная твоя ценость - быть сучкой командира Макарова.

Меня зовут Джон Прайс. Номер жетона....номер жетона. Вспышка прервала его мысли. Запясться и лодыжки стали мокрыми. Вода или кровь?

Вдруг ему в рот затолкали вонючую тряпку. Им пришлось буквально вырывать челюсть, чтобы открыть ему рот. Он и не заметил, что прикусил язык во время спазмов. Было больно, сука, везде.

— Кто ваш командир? Какие ваши планы? Где ваша база?

Агония от боли. Унижение. Временами невыносимая боль почти заставляла его открывать рот.

Этот металлический стул, ка котором он извивался от боли, пронзеный разрядом. И все, что он помнил, что он не трус. И если бы он мог помочь, души отряда ”Браво” нашли бы свой последний покой на британской земле, а не на русской.

Потребовалось несколько минут, чтобы какая-то часть сознания Прайса вернулась в его мозг, когда контролируемые всплески электричества прекратились. Остальная часть, казалось, испарилась где-то по пути. Будто прошли годы, так это ощущалось.

Охранники отвязали его от стула и грубо подхватили. Прайс чувствовал, что с ним обращаются, как с куклой, мышцы его все ещё сжимались и время от времени непроизвольно сокращались. Охранники попытались надеть на него наручники, но после нескольких тщетных попыток из-за его скованности, они с силой выпрями ему руки - Джон сжал челюсти на тряпке от последовавшей боли - и приковали к потолочным петлям.

Мешок и повязка были внезапно сняты, он еле различал фигуры вокруг себя в полутемной комнате. Затуманено разглядел электрическую коробку и другие орудия пыток, такие, как молоток, плоскогубцы и гвозди.

Ему не давали спать, не давали отключиться.

Не было ни еды, ни питья, ни отдыха. Сначала он не мог спать из-за боли в мышцах и ожогов от проволоки. Тогда он не мог бодрствовать - он закрывал глаза и его тут же обливали ледяной водой. Тело его постоянно тряслось, в какой-то момент это стало его нормой.

Когда последний раз он чувствовал себя нормально?

Время, казалось, прыгало и прыгало. Либо волочилось, как крестьянин после тяжёлого рабочего дня. Может быть, он бредил. Иногда с него снимали наручники и снова сажали на стул, когда он падал, не в силах говорить от боли. Подвешивали после безуспешного допроса, и снова сажали. Только пару раз его кормили какой-то мало аппетитной кашей и водой. Оба раза он тут же все выблевывал обратно.

Он перестал понимать, что они говорили. Разбитые губы, затуманенные глаза. Он обнаружил, что проваливается в болезненный сон, или пытается это сделать. На миг закрывал глаза, потом открывал их снова. Будто спал с открытыми глазами. Он видел вспышки света, галлюцинации.

В какой-то момент он перестал видеть хоть что-то.

Его трясли.

Буквально несколько дней назад он бы схватил того, кто его тормошил и вырубил. Сегодня, все ещё лишенный сна, с сильными болями в мышцах, мыслями, далёкими от реальности, он держал глаза закрытыми. Поспать. Немного поспать, пожалуйста.

— Прайс, — прошептал знакомый голос.

Он с огромным усилием приоткрыл глаза, встретив встревоженный взгляд карих глаз Анатолия. Оказалось, он в своей камере, одетый. Ткань одежды зудела кожу. Неудобно. Он был укрыт дополнительной курткой, как импровизированным одеялом.

— Вы не просыпались, — облегчено улыбнулся паренек. — Я беспокоился. Думал, как в прошлый раз.

— Я не...— начал Прайс хриплым голосом, ему пришлось откашляться прежде чем продолжить.— Я так просто не сдамся.

Было больно говорит после стольких криков. Горло было сухим, будто он поглотил пыльную бурю.

Анатолий держал руку на плече Прайса, нервно перебирая пальцами.

— Пленных вывозят, — сказал он. — Я слышу, как людей выводят по коридору. Я думаю, кого-то казнят. Кого-то отправят в трудовой лагерь.

Затуманенный мозг Прайса пытался переварить сказанное.

— Черт. Ты думаешь...тебя заберут с ними?

— Да, — сказал Анатолий. Он все ещё нервозно шевелил пальцами. — Большинство заключённых здесь, лоялисты. Нас куда-то уведут. Я их сплочу. Попробуем сбежать. Возможно, это последний раз, когда мы видимся.

Прайс взял нервную руку Анатолия, вспомнив, наконец, о чем-то.

— Возьми это.

Он полез под кровать и подхватил холщовый мешок, который Макаров забыл забрать в тот день, когда поспешно ушел. Вместе с мешком он взял одну из книг под кроватью, чтобы скрыть мешок от камеры наблюдения в углу комнаты. Отдал книгу с мешком Анатолию.

Это отняло силы, он прикрыл глаза и чуть не вырубился, резко моргнув, он захрипел:

— Сними шпагат с мешка, используй как удавку.

Анатолий порывисто и неловко обнял лежащего Прайса, оставив что-то твердое в его руках. Джон украдкой глянул на вещицу - заточка, сделанная из бритвы и скотча. На боку была надпись ”Свобода”.

— Тебе это нужно больше, чем мне, — возразил Прайс.

— Я сделал две. Чем ещё заниматься на кухне? — подмигнул Анатолий.

Он положил книгу обратно под кровать капитана, выпрямился. Глубоко вздохнул, выдохнул.

— Как только охраники побегут к воротам, попытайтесь сбежать. Мы попробуем захватить ГУЛАГ. Глупые ультранационалисты сделали ГУЛАГ военной базой. Если не получится, я умру.

— Держи разум холодным, — сказал Прайс онемевшими губами.

— Я не знаю, что это значит, — улыбнулся Анатолий. — Но и вы тоже. Держите разум холодным.

Это был последний раз, когда Прайс видел Анатолия. Когда двери камеры открылись, парень позволил себя обыскать и без сопротивлений ушел с охраной. Джон закрыл глаза, непреодолимое желание сделать это затмило все все остальные ощущения. Всего на секунду.

Всего на секунду, с приливом всепоглощающей печали и перенапряжения, он позволил унести себя прочь. И всего на секунду, наконец, спустя три года, треснувшая плотина в его сердце рухнула, и он позволил себе оплакивать Гаса.

Громкий и глухой звук снова разбудил Прайса. Со стен и потолка сыпалась пыль, а сам мир, похоже, перевернулся с ног на голову. Он сжал в руках заточку - заточку Анатолия - и нетвердо поднялся на ноги. Сунул ноги по очереди в свои ботинки и привычно затянул шнурки.

Шарканье ног за дверью и окном. Быстрые шаги, крики по-русски.

Прайс почувствовал, как сердце забилось ненормально быстро, и каждый удар отдавался в ушах. Наверное, это после разрядов тока. Или из-за его пошатнувшегося психического состояния. Джон все ещё чувствовал себя дизориентированным, как будто плавал и двигался в пространстве заполненом мягким желе. Чувствовал себя отвратительно.

Тем не менее, преодолевая крики боли, исходящие от его сломленного тела, и бездонный голод, он встал под дверью своей камеры. Как обычно, перед прогулкой или проверкой. Будто это не у него в кармане куртки лежала заточка.

Когда дверь открылась, он ринулся вместе с ней, стремясь ударить входящего наотмашь. Человек, открывший ее, рефлекторно увернулся от удара и швырнул Прайса о стену.

— Макаров, — прохрипел Прайс, внезапно поняв, кто это.

Мужчина был одет в темный костюм-тройку без галстука. Его рубашка была расстёгнута на три пуговицы у горла, шарф накрывал плечи. Выглядел красиво, подумал отстранено капитан. Немного недосып на лице, но по сравнению с Прайсом сейчас, это было ничто.

— Выглядишь так, будто тебя собаки драли, Прайс, — прокомментировал Макаров.

Вспышка гнева.

— Спасибо тебе за это, — рявкнул Прайс и замахнулся кулаком на Макарова, мотнув головой в бок. Он почувствовал, как хватка Макарова ослабла, и отодвинулся от стены. Макаров отразил удар, бросился на Прайса и повалил его на пыльный пол.

— Я относился к тебе достаточно хорошо, несмотря на то, что ты убил героя России! — прошипел Макаров, закинув одну ногу через талию Прайса, оседлав его. Джон вывернулся, ногами отпираясь от пола, стараясь скинуть с себя мужчину.

— Захаев был надеждой России! Человек действия, а ты потушил его пламя! — продолжил Макаров, ударив Прайса по лицу. Джон закрыл лицо руками. — Все, что нужно - это воля одного человека, чтобы изменить мир. Все, что нужно, это ещё один человек, чтобы убить этого человека. И несмотря на это, я не поднял на тебя руку, моя Родственная душа. Но ты - тупоголовый человек!

— Я потушил одно пламя, — прорычал Прайс. — А сколько собирался потушить Захаев?! Сорок один миллион! Гребаный ядерный холокост!!! Сколько людей ты готов убить ради своего идеала, Макаров?!

— Они отравили русскую землю и людей!!!! — Макаров подчеркнул свои слова ещё одним ударом.

— У-у-у, вот это глобализация, — Прайс отразил удар. — Ну и что? Западная культура, возможно, и пришла в Россию, но и наоборот! Я читаю русские романы, черт возьми, а ты читаешь английские!

— Это не тоже самое, — прошипел Макаров.

— Правильно, ты гребанный мерзавец, потому что я не пытаюсь убивать мирных жителей! — рванувшись Прайс перевернул их обоих и теперь он оседлал Макарова. Ударил его в грудь без всякой силы. — И ты...! Боже...! Честно...как ты мог получать удовольствие от причинения вреда людям..?

Тишина заполнила неподвижный воздух. Похоже, штурм прекратился. Прайс закрыл глаза, чувствуя себя побежденным. Вдруг почувствовал лёгкое прикосновение к руке. Он открыл глаза и увидел, как Макаров взял его за запястье, медленно двигал рукой без перчатки вверх, убирая рукав одежды, обнажая синяки и ссадины окрасившие загорелую кожу Прайса.

Брови Макарова нахмурились.

— Кто это сделал?

— Твои следователи, — ответил Прайс, чувствуя, как пальцы Макарова нежно проводят по его метке души.

— Не мои, — тихо произнес он, встретившись глазами с Джоном, голубые с разноцветными. — Но я, кажется, знаю чьи.