2. Ночной ужас (2/2)

— Люби меня!

Он тут же почувствовал, как кровь прилила в низ живота, и уже через несколько мгновений его тело было готово ублажать ведьмину похоть. Она нетерпеливо насадилась на него с протяжным стоном, и пелена животного желания накрыла с головой. Ему казалось, что он в горячечном бреду, кошмарном и волшебном одновременно. Бестия скакала на нем, как на необъезженном жеребце. Ее совершенные груди подпрыгивали при каждом толчке, и у него сводило скулы от желания сжать их, припасть своими израненными губами к соскам и прикусить их. Рассудок покидал его с каждым ее влажным толчком, он как зверь начал чувствовать запах ее разгоряченной плоти и влажного лона, такой прекрасный, такой первобытный. Рык вырывался из его глотки. Когда в нем не осталось ничего, кроме звериного желания обладать ею, когда он слился с окружающим его лесом, в тот же самый миг его руки освободились от одной только мысли. Он резко притянул ее к себе, сжав в стальном объятии, и начал яростно вколачиваться в ее податливое тело, видя над собой лишь медные нити ее волос и блеск луны. Она сбивчиво стонала, уткнувшись в его шею, не успевая переводить дыхание. Чужое горячее дыхание на тонкой коже, так близко к беззащитной сонной артерии, заставляло кровь кипеть от опасности и наслаждения. Как она и обещала, он безумно стремился глубже, и когда достиг своей цели, его закрытые глаза увидели яркие звезды, что распускаются пышными цветами наивысшего экстаза.

Он смог открыть глаза, лишь когда его дыхание выровнялось. Чародейка стояла в стороне, потягиваясь как довольная кошка. Он хотел было подняться и подойти к ней, но она пригвоздила его к месту взглядом. Он тут же почувствовал свою истерзанную плоть — искусанные губы, расцарапанную грудь — страх снова начал обвивать его липкими щупальцами.

— Не смей больше подходить к кострам, иначе тебе несдобровать. Смотри! — она указала куда-то за его плечо. Он обернулся и увидел цветущий папоротник.

— Спасибо — поблагодарил он пустоту, ведь чародейка уже исчезла.

Он перепрятал клад, оплаченный его кровью и гордостью. Нужно тратить его с осторожностью, чтобы никто не заподозрил, чей это дар. Он добрался до своей деревни лишь на следующий день, после захода солнца. И с удивлением вновь увидел костры. Вот только их сложили не лесные ведьмы, а инквизиция.

Ликующая толпа с улюлюканьем подбрасывала дрова, чтобы пламя веселее пожирало женщин, так похожих на их собственных жен и дочерей. Омерзительная вонь паленой плоти и наполненный болью вой разносились по деревне под пьяный хрюкающий смех селян.

На одном из костров стояла чародейка с волосами цвета огня.

— Помоги мне, Драко! — закричала она, с мольбой глядя на него.

Вся площадь замерла и безмолвно обернулась в его сторону, даже церковный колокол поперхнулся своим звоном. Он судорожно вздохнул, и свежие шрамы заныли. Нет, он не должен подходить к кострам, иначе ему несдобровать. Но было уже поздно — с диким воплем «Ведьмин любовник!» человеческое стадо вспыхнуло праведным гневом. «Зажарим его во славу света!», — скандировали они, хватаясь за факелы и вилы, чтобы спустя мгновение хлынуть в его сторону лавиной — плотной, яростной, беспощадной. От топота их тяжелых сапог вибрировала земля, они неотвратимо приближались, они затопчут его, с хрутом перемалывая его кости в острые осколки; от них не спрятаться, не убежать, не…

***

… спастись!

Драко с отчаянным криком подорвался с кровати.

А нет, не с кровати — он сидел в водах пруда. Что ж, не придется никуда ходить, чтобы умыться и прогнать отголоски кошмара. Два пугающих сна за одну неделю — давненько с ним такого не было. Он даже почти забыл, как это выматывает. Надо поразмыслить, что спровоцировало обострение.

И причем здесь пруд.