7.22 Masturbation (Венти/Барбара) (1/2)
В этот раз она тает в его объятиях намного быстрее обычного.
Венти едва успевает перелезть через подоконник ее маленькой, чистой комнаты и обнять, покрывая легкими, словно перышки, поцелуями теплые, бархатистые щеки и натруженные в работе руки, как голубые, чистые глаза Барбары заволакивает тот сладостно-нежный туман, что так ему по нраву.
Щеки ее уже розовеют, а губы раскрываются его жадным до всего сладкого и пьянящего губам охотно, словно цветочные лепестки первым, нежным лучикам рассветного солнца.
— Я соскучилась, гадкий ты бард, — тихо и застенчиво признается она, распуская завязки его короткого плаща, льнет, водит тонкими пальцами по его груди и шее над белым шейным платком. — Тебя так долго не было в городе… Я соскучилась. Сердцем и…
— Телом тоже? — лукаво, догадливо и самую малость тщеславно улыбается Венти, приникая к маленькому, теплому уху, отчего она глубоко вдыхает и даже чуточку вздрагивает. — Бедная, бедная моя пташка. Ведь я много лучше даже твоих чудесных, нежных пальчиков! Правда? Ну правда же? — торопливо покрывает он поцелуями нежную, матовую словно лучший фарфор из Ли Юэ шею, успевая заодно развязать на корсаже пышный, измятый к вечеру бант. — Ну же, моя милая пташка, просто скажи это вслух, порадуй своего бедного барда…
Едва Барбара понимает о чем, ее щеки и даже шею заливает краской; на собственный палец, на который только что бездумно намотала его бирюзовую косичку, она бросает забавно смущенный взгляд.
— Не болтай глупостей, Венти. Я не занимаюсь таким! Никогда, ни за что…
— Каким — таким? — лукаво нашептывает Венти ей на ухо порывом теплого ветерка, прижимаясь к ее спине. — Расскажи мне.
Руки его привычно забираются под ее подол, гладят стройные ноги через шелковистую ткань белых колгот и белья, ласкают внутреннюю сторону бедер, отчего колени ее становятся мягче, а голос — певучее и нежнее.
— Я не трогаю себя, — выдыхает Барбара, бессознательно и охотно уже следуя за мелодией, которую он выводит на ней словно на самой чудесной лире.
— Я бы не стал ревновать.
— Это… все равно неприлично, — решает она и тут же громко всхлипывает, так же громко как тот влажный звук, с которым погружаются в нее его длинные, ловкие пальцы. — Ох, Барбатос! Я так сильно скучала без тебя, Венти, — торопливо бормочет она. — Всякий раз когда я вспоминала о том, что мы делали по ночам, становилось так тяжело и так жарко… А потом я была такой раздражительной, такой злой. И не могла найти облегчения даже в молитвах Барбатосу.
По спине его проходит сладкая дрожь возбуждения, щедро приправленного медом удовлетворенного самолюбия. Член становится таким твердым, словно вот-вот лопнет. Ну или прорвет ткань.
— Ничего, бедная моя пташка, — воркует Венти, вновь покрывая поцелуями ее шею и нежные плечи. — Ничего. Разве может Барбатос не ответить на такие чудесные, искренние молитвы.
Голова ее беспомощно прижимается к его худой груди. Мягким жестом он сжимает ее ладошку в своей, ведя по нежной, шелковой коже ее ноги, поднимаясь все выше.
— Это все ты виноват, бард, — бормочет Барбара, даже не пытаясь сжать бедра. — Сделал меня такой испорченной, такой развратной…
Со скромной улыбкой Венти польщенно кивает.
— За свой век я и правда сделал немало достойных восхищения дел. Но это — одно из прекраснейших. Ты такая приятная, — безошибочно прижимает он кончики ее пальцев к самому чувствительному местечку, надавливает чуточку, водит по кругу, ощущая как пульсирует влажная, нежная плоть. — Это такое наслаждение всякий раз — прикасаться к тебе, любовь моя, что просто преступно и тебе не попробовать.
Приходится обнять ее крепче за талию — с каждым мгновением ноги Барбары все заметнее подкашиваются; все увереннее она следует за за ним, словно в любимой мелодии на два голоса, и вскоре ее пальцы уже не нуждаются в том, чтоб он задавал ритм.
В конце концов, кому как не ей самой лучше всех знать свое тело.
— Венти… Ох, Венти, — бессвязно лепечет Барбара, и его имя так сладко звучит под аккомпанемент влажных звуков, с которыми она ласкает себя.
Невольно у Венти вырывается лукавый смешок.
— Если ты будешь вот так дарить мое имя ветру, — кончиком языка коротко проводит он по ее влажно-солоноватой от испарины шее, оставляет под ухом еще один поцелуй. — Где бы я ни был — сразу же окажусь с тобой рядом.
Барбара вдруг поднимает к нему раскрасневшееся лицо, обрамленное тонкими, выбившимся из хвостиков прядками.
— Что?