Часть 6 (2/2)
А вот что Алтану не понравилось, так это то, что по какой-то причине в его мечте об отдельной жизни на острове, теперь поселился и Серёжа.
«Ты дурак что ли, Алтан? — мысленно сказал Дагбаев самому себе. — Мало ли чего тебе хочется. Что, попробовать принудить Серёжу поехать? Или вообще к себе привязать?»
Подсознание тут же подкинуло образ чуть смущённого Серёжи.
Алтан знал, что вполне симпатичен, знал, что обычно умеет быть обходительным. Неужели Разумовский уже успел привязаться к нему? О любви Дабгаев пока боялся даже думать. Это надо доверять человеку полностью. Верить ему. Надо полностью о нём заботиться… По сути, когда любишь, счастье другого человека становится важнее собственного.
***</p>
Дагбаев слегка откинулся на спинку кресла и потёр глаза. Как же ему иногда не хватало матери и её мудрых советов. И хотя Алтан не забыл, что именно по вине Серёжи она погибла, уже не винил его совсем, и уж точно не желал мести. Он хотел дать второй шанс Разумовскому стать счастливей, помочь что ли… Вот почему воображение и подкидывало такие образы. Просто чтобы Серёжа был далеко от прошлого и счастлив. Алтан не думал, что его собственное счастье может заключаться не только в спокойной жизни, но и вот в этом. Мама бы сказала, что Дагбаев влюблён, Юма бы подколола: втюрился.
Кажется, пора признать очевидное. Но не привязывать к себе. Алтан не тот человек, к которому надо привязываться. Не Серёже, который, очевидно, тоже хочет просто спокойной жизни.
Забавно. Но надо уметь и отпускать.
Алтан открыл какую-то вкладку новостей и стал читать, что происходит в мире.
***
Серёжа же в это время рисовал, выплёскивая на бумагу все эмоции, переживания и страхи…
Первые наброски были мрачные, отображая прошлое — смесь тьмы, чёрных перьев, крови…
Серёжа отчаянным взглядом обвел смесь чёрного и красного, дрожащими руками взял мастихин, как мог тщательно очистил холст, затем открыл банку с растворителем и щедро плеснул на серо-буро-малиновое пятно. Для надёжности. Краски окончательно размылись, стекая на подложенную под мольберт ткань.
Разумовский пару минут смотрел на испорченный рисунок, прежде, чем сменить холст.
«Мы станем ему не интересны, и он нас выгонит!» — появившийся перед глазами Серёжи Тряпка нервно облизнул губы, обнимая себя руками.
«Перестань!» — Сережа не говорил, что такого не случится, но и не хотел больше просто бояться всего.
«А если он решит, что мы угроза?» — не унимался Тряпка.
«У него были и возможность и повод, но как видишь — он наоборот нам помогает и заботится», — уверенно парировал Сергей.
«Ты не думаешь, что даже если это не месть, то все равно это то, что нас убьет, когда ему надоест?» — Тряпку так просто не заткнуть.
«Нет», — Серёжа мотнул головой, зажмурившись до кругов перед глазами.
Когда же он открыл глаза, Тряпка исчез, снова затаившись внутри.
Разумовский больше не смотрел на отставленное в сторону полотно, сосредоточившись на доработке портрета Алтана, начатого ещё днём.
Лёгкая улыбка и тепло во взгляде удивительно шло Алтану, и Серёжа медленно успокаивался, добавляя детали — мягкие отблески света на золотых накосниках, слегка приподнятая бровь…
Разумовский принял для себя тот факт, что оказался достаточно беспечен, словно мотылек, привлеченный светом, чтобы влюбиться в того, кто должен был его убить. Что с этим делать, Серёжа не знал, но в кои-то веки он решил просто ждать, не претендуя ни на что, но и не поддаваясь паническому желанию сбежать прежде, чем его чувства станут слишком очевидны и разрушат всё.
К завершению картины у Разумовского было уже совсем другое настроение — лёгкость принятого решения подталкивала к глупостям, впрочем, задумка была уже оформлена, поэтому её исполнение не заняло много времени.
Большой китайский дракон сверкал черно-золотой чешуей, свернувшись посреди райского сада, поражавшим разнообразием красок.
***
Дагбаеву стало скучно читать новости. Всё было довольно стабильно: Украина, указы Путина, США, всякие разводы или новые пары звёзд. Лишь пару раз попались статьи про интересные разработки учёных. Одну Дагбаев сразу же отправил Вадиму и, помедлив, Юме. С ним могла поработать и она. А Алтан снова подумал, как много всего можно сделать из растений. И яд, и бомбу, и краски… Были бы только средства. А этот учёный, видимо, деньгами не пренебрегает.
— Вот и позаботишься об экологии, или Юма найдёт тебе применение, — пробормотал Алтан. Довольно улыбнулся и вернулся в сад.
Серёжа, судя по всему, только что закончил картину. Алтан подошёл ближе, стал рассматривать.
— Это… необыкновенно красиво, — сказал он с куда большими эмоциями, чем собирался. — И необычно. Дракон не в золоте, а именно в цветах… Интересная задумка. Как тебе такая идея в голову пришла? И вообще, где ты учился рисовать? Вроде ты говорил, что самоучка? Для самоучки у тебя просто великолепный уровень.
Серёжа улыбнулся, как ребёнок расцветая от похвалы.
— Ну, как оказалось, не все драконы помешаны на золоте, у каждого свои сокровища, так что тут и фантазировать особо не пришлось, — Разумовский честно пытался не краснеть, вспоминая, кого именно изобразил в такой необычной композиции.
— В детстве я хотел стать художником, ну, до того, как у нас началась информатика, — Серёжа вертел в руках кисть, не обращая внимания на остатки краски. Впрочем, капли и мазки разных цветов сейчас были не только хаотично разбросаны по рукам и футболке, но даже на щеке остался след яркой зелёной краски.
— Вот как… Значит, это вот — я?
Алтан рассмеялся.
— Что ж, теперь мне нравится ещё больше!
Поняв, что его задумку раскрыли, Серёжа бросил опасливый взгляд на Алтана, но тому, судя по всему, всё нравилось и Разумовский расслабился.
Как оказалось — даже слишком.
— Но ты, гений-художник, весь испачкался… — Алтан поднял было руку, собираясь убрать след с щеки Сергея, но остановил себя на середине движения, и замер так ненадолго.
— Я могу убрать след с лица. И дать новую футболку, пока эта стирается. — Алтан взял одну из салфеток, что в изобилии лежали вокруг мольберта, и уточнил: — Можно?
Когда Дагбаев протянул руку к его лицу, Серёжа замер, распахнув глаза и перестав дышать.
Но прикосновения так и не случилось, и Серёжа едва сдержал разочарованный вздох.
Последующих слов Алтана он не слышал из-за слишком громкого стука сердца, которое, казалось, собиралось устроить себе либо инфаркт, либо аритмию. Серёжа лишь надеялся, что по нему не видно слишком сильной реакции на Алтана.
— А? Да, конечно… — Разумовский не знал, на что соглашается, так как прослушал вопрос, стараясь усмирить эмоции, но его это не беспокоило — Алтан не предложит чего-то плохого.
Дагбаев несколько раз аккуратно провёл салфеткой по щеке Серёжи, вытирая пятно.
— Ну вот, чистенький. Ладно, пойдём до моей комнаты, она ближе, дам футболку.
Пару секунд он чуть задержал взгляд на Серёже. Тот сам выглядел как шедевр Боттичелли.
Разумовский пытался вспомнить, как дышать. Прикосновение, пусть и достаточно короткое, было неожиданным, и хотя спустя пару мгновений логика всё же подсказала, что это была просто помощь, помогло это не сильно.
От взгляда Алтана хотелось спрятаться, ведь наверняка смущение Серёжи для него слишком очевидно, но…
— Спасибо… — Разумовский только сейчас заметил пятна краски на своей одежде.
Взгляд невольно скользнул в сторону самого первого рисунка, сейчас представлявшего собой лишь размытую растворителем смесь непонятного цвета. Серёжа передёрнул плечами, резко отвернувшись.
Дагбаев подумал, что очень уж долго и пристально смотрит, поэтому Серёжа немного смутился. Он улыбнулся, кивнул.
— Не за что. Идём, переоденем тебя. А для следующего сеанса нужно будет фартук какой-нибудь прикупить.
Он, конечно же заметил испачканный холст, но решил не задавать лишних вопросов, вряд ли Серёже это будет комфортно. Видимо работа не получилась, а кому приятно, когда расспрашивают про неудачи.
Дагбаев, слава Богу, не краснел почти никогда. Во всяком случае, жизнь в такой семье как его, научила быть сдержанным. И сейчас эта сдержанность была нужна, как никогда. Иначе он ещё больше привяжет Серёжу к себе. Быть с ним грубым Дагбаев теперь просто физически не мог. Но оставлять дистанцию — да.
Впрочем, всё бы пошло крахом, попробуй только Разумовский начать поглаживать Алтана по спине, или взялся волосы перебирать… И лежала бы эта змеюка с зажмуренными от удовольствия глазами. Тактильный голод, чтоб его.
В принципе, язык прикосновений и помощи, был тем языком любви, что был для Алтана главным. И именно по этой причине он тяжело сближался с людьми в физическом плане, ревностно охраняя личное пространство, как своё, так и чужое. Футболка, вообще-то, была нарушением давно установленных самому себе правил. И одним из тревожных звоночков.
«Если до Серёжи дойдёт, что я неравнодушен к нему, и вообще всё, что я делаю, это проявление неравнодушия, то я точно пропал. Уверен, он не будет использовать те манипуляции, которые раньше применял, но… Он же просто… Так завяжется со мной в тугой узел, что не развязать. Этого я не должен допустить» — думал Алтан.
Паника-паника-паника. Определённо. Обрыв. Пропасть. Страх. И всё же какая-то вера. Едва ли не счастье.
Эмоции не отражались на лице, но вот в голове и сердце шло нечто вроде борьбы. «Не сметь привязывать к себе» — снова и снова проговаривал Дагбаев, пока они шли к его комнате.
— Секундочку…
Алтан быстрым взглядом пробежался по фигуре Серёжи, кивнул. Да, его футболка подойдёт.
— Подожди минуту, — велел Алтан. В комнату он Сергея звать не стал.
Достав из шкафа две футболки, Дагбаев задумался. Предложить чёрную или красную? Порывшись, нашёл синюю. Вынес все три.
— Вот. Что выберешь?
Пока Алтан был в своей комнате, Серёжа продумывал тактику поведения. Он не боялся привязаться к Алтану просто потому, что чувствовал — уже поздно. Но вот реакции самого Дагбаева, если тот поймет, какой именно интерес проснулся у Разумовского, Серёжа боялся. А потому, главной задачей сейчас было — не показывать этот самый интерес, не выходить за рамки дружбы.