Часть 2 (1/2)

— Ты думаешь, я не понимаю, кто передо мной сейчас, и насколько опасен? Даже без всей той нечисти, про которую говорят, как там, Кутх, если я верно помню?

Дагбаев стал серьёзным, и ответил уже без смеха:

— Я не щеночек, который не способен себя защитить. И я в более выигрышном положении — что у меня за оружие, где оно, как оно, сколько наёмников точно — ты не знаешь. И не благодари. Ты не знаешь даже, когда поешь в последний раз. И это касается даже не отсутствия свободы, а жизни в целом.

Выждав немного, он спросил:

— Что решил: ещё поесть, или хватит?

От упоминания бога Ворона, Серёжа ощутимо вздрогнул, сжался и на миг зажмурился, надеясь, что смеющийся Алтан этого не заметит.

Дальнейшие слова произвели на Серёжу странное впечатление. Наверное, он должен быть испугаться, но ему скорее стало спокойнее. Да и упоминание возможной смерти не сильно пугало.

— Хватит, — Разумовский давно научился чувствовать приступы заранее, и сейчас у него было не так много времени.

— Тогда история, так как ты сказал вчера, что хочешь услышать её. Издевался ты или нет, уже неважно: я знаю о тебе достаточно, но ты совсем не знаешь обо мне. И причину для ненависти к тебе тоже.

Начну я немного издалека.

У меня был дед, которого звали Батаар Дагбаев. Имя в криминальных кругах известное и знакомое, боялись его очень и очень многие. Вырубка леса, казино… В общем, ты бы оценил, — тут Алтан усмехнулся, — уверен. И была у него дочка, и двое внуков, мальчик и девочка. Старшая, Юма, очень похожа на деда: властная, жёсткая, умная, расчётливая. Её боятся не меньше Батаара, иначе всё бы развалилось. И второй, мальчик, тоже, конечно, в породу Дагбаевых — своенравный, иногда злой, властный. Но он не собирался принимать бизнес, становиться его частью, так как дед был доволен внучкой, а пацан казался ему мягкотелым. Да и Юма молилась за брата, чтобы его пожалели. Маленький ещё. И жил он с матерью, растения сажал, выращивал, ему нравилось.

В один из дней мать и сын ехали домой, с гарденией, новом приобретении для сада. Просто обычный день. Строили планы на Новый год — поехать в Гонконг, к сестре, или в Дубаи, ну или на Кипр, отдохнуть. Но всё их будущее перечеркнуло в момент. На площади произошёл взрыв. Снесло всё. В том числе и машину.

Мальчик был на заднем сиденье, ему повезло — он выжил, но вот его мать — нет.

Батаар-старший забрал парня к себе и стал воспитывать своими методами. А когда ты держишь такую империю в руках, то знаешь, что они весьма жестоки. У парня не стало матери, самого близкого человека. Не стало той жизни, которую он любил. И что послужило причиной? Случайность? Или же воля того, кто возомнил себя Богом, царём всего мира, вершителем судеб?

Когда Алтан закончил говорить, его лицо снова было равнодушным. Все слёзы остались там. С мамой. На кладбище. С теми цветами, которые он стал любить ещё больше, как весточку от неё.

— На этом сказочке конец.

Дагбаев отвернулся, вышел из помещения, запер его, ибо не знал, где же Вадим. Поднялся, заметил его.

— Где ты пропадаешь? Или твоя обязанность не защищать мою задницу даже ценой своей жизни? Или ты думаешь, я не в курсе, что наёмников сестра выбирает, и своего самого любимого из них вряд ли отдала бы просто так?

Вадим сделал короткий поясной реверанс.

— Ваше Золотейшество, я слежу за ситуацией, поверьте.

***

Дагбаеву не нужно было применять к Разумовскому какие-то пытки, было достаточно этого рассказа о том, что Алтан потерял по вине Чумного доктора. Каждое слово было словно удар, попадающий точно в цель.

Серёжа был очень благодарен Алтану за то, что тот ушёл так быстро, потому что стоило двери закрыться за спиной Дагбаева, как Разумовского накрыло.

Он лежал, сжавшись в маленький комочек, и тихо всхлипывал, привычно стараясь быть тихим, и пряча слёзы в ладонях.

Сказочка, а точнее, рассказ о своей жизни от Алтана, добавил ещё больше груза на душу Разумовского, и он теперь ещё больше не понимал — как тот может так долго терпеть его рядом и не убить.

Сергей не знал, сколько времени прошло, пока слёзы кончились. Всхлипы перестали сотрясать тело, но дрожь осталась, хотя в подвале было не холодно. Измученный переживаниями, Серёжа медленно провалился в беспокойный сон, быстро обернувшийся кошмаром, из которого не было выхода…

***

Дагбаев только хмыкнул на слова Дракона. Следит он, ага. Возвращаться к Разумовскому сегодня он и не планировал, и пошёл в сад, сказав Вадиму, что будет там. Привычно поднялся по лестнице, сел на диван и достал вейп. Закурил. Можно было бы и кальян, конечно…

Он закрыл глаза. Все картинки того дня ярко проплывали перед глазами и намекали: вот, что произошло по вине Сергея Разумовского. Чумной доктор должен умереть. Но яркая картинка того взгляда, которым на него смотрел этот парень, тоже была тут. Сергей не мог подделать ощущение полнейшего ужаса от осознания своей вины, от сожаления. Ему и правда было жаль Алтана. И вина тяжким грузом висела над ним.

А вот Дагбаеву не должно быть его жаль. Не должно. Но так и было: Алтан уже не мог не признать, что ощущал это чёртово сочувствие, что начинал видеть не того демона, а сломанного и уставшего человека, который натворил дел и жалеет об этом.

Словно наяву, перед ним появилось лицо матери, с той самой, слегка сочувствующей, улыбкой. «Бедный мой мальчик… Ты так устал. Ты всё время одинок, хотя не один. Пора отпускать. Ты не будешь больше одинок. Прощай, прощай, несмотря на боль» — голос звучал словно наяву.

Алтан опять уснул на диване. Снилось ему море, беспокойное, со штормом, но тот уходил дальше, оставляя море в спокойствии. Вот куда хотелось. К свободе от всех и всего. Но не одному.

***

Маленький островок, освещенный красноватым светом, был последней сушей в кровавом океане. Багровые волны каждый раз грозились затопить его вместе с маленькой фигуркой, сжавшейся в центре. От острого запаха железа Серёжу мутило, а над головой он слышал шуршание черных крыльев и знакомый голос:

— Не прячься, ну что же ты, смотри, это все сделали мы, я и ты — одно целое!

Разумовский на миг открыл глаза, не в силах противиться чужой воле, и едва не закричал от ужаса, увидев плавающие вокруг него тела. Вот — яркие даже среди алого моря волосы Пчёлкиной, вот — знакомая кепка Грома, а дальше… Татуировка волка, в пяти местах пробитая пулевыми, из которых все ещё капала кровь…

— Нет, нет, это не я, нет… — с искусанных губ Сергея сорвался тихий скулёж.

***

Короткий сон всегда помогал. Алтан быстро проснулся, у него появились силы, чтобы поработать. А значит, надо идти в кабинет.

Он потянулся, встал с дивана и спустился вниз, к кабинету. И заметил Вадима, лениво, но с интересом наблюдающего за происходящим на экране ноутбука. Тот смотрел записи, и сейчас, похоже, это был подвал.

— Что ты ухмыляешься? Что там?

Он подошёл и заметил, как скрючился Сергей. Он спал, и, судя по всему, ему снился кошмар.

Дагбаев закусил губу. С одной стороны, он мог наблюдать за страданиями виновника своего горя и быть довольным, но с другой… Нет, так он не хотел. Не кошмары. Алтан знал, что это такое.

Он спустился по лестнице, открыл двери и подошёл к Сергею. Слегка потряс его.

И услышал этот тихий, жалобный стон, слова: «Отпусти меня, это не я, и я не ты, я не хотел…».

— Просыпайся, просыпайся, Сергей! Это не настоящее. Это кошмар. Иллюзия. Неправда. Просыпайся.

Серёжа дернулся от прикосновения, отшатнувшись, словно ждал, что его ударят, и резко распахнул глаза, ещё не отличая сна от реальности, и все ещё видя перед собой Птицу, который протягивал ему пистолет.

— Нет! — в этом коротком отрицании были отчаяние и обречённость.

Алтан только головой покачал.

— Успокойся. Всё закончилось. Ты проснулся. Дыши, глубоко, спокойно. Сосредоточься на дыхании.

Знакомый голос, ничуть не похожий на хриплое карканье Птицы, помогал Разумовскому осознавать реальность, хоть и медленно.

Дышать было сложно, сердце, ещё не успокоившись после кошмара, стучало в висках, но Серёжа честно пытался сделать вдох.

— Алтан?.. — получилось сипло — видимо, опять сорвал голос. Теперь понятно, почему его пришли будить — мешал спать наверное…

— Я. Да. Всё, приходишь в себя. Вадим! — Дагбаев повернулся к камере и сделал характерный жест: стакан воды.

Дракон хмыкнул, но встал из-за стола ноутбука и пошёл за водой. А Алтан вновь повернулся к Разумовскому.

— Кошмары штука опасная.

Тот только слегка покачал головой:

— Всё нормально, я привык…

Он сжал пальцами виски, потом вновь посмотрел на Алтана:

— Прости, я обычно тихий, просто…

Объяснять, что после срыва, сил противостоять кошмару не осталось, он не хотел. Серёжа давно привык сдерживаться даже во сне, чтобы не издавать звуков, и вот сейчас… Было ужасно стыдно за свою слабость.

— Зачем ты извиняешься за то, что тебя что-то мучает и терзает? Это странно. Хотя… С Юмой и дедом я знаю, что это такое — извиняться за себя эмоции, усталость…

Впервые Алтан смотрел не холодно, а, скорее, устало. На нём многое держалось в Петербурге, и этот пленник ему радости не добавлял. Хотя в какой-то степени заставлял забывать, что Дагбаев очень слаб. Слабее Юмы. Всех. Мягкий. Но здесь это казалось правильным.

— Не надо извиняться. С этим всем надо разбираться. Не держать в себе, проработать.

Кажется, Дагбаев забыл о своей цели — отомстить. Он слегка помрачнел. Почему он так ведёт себя с врагом? Но тот всё больше казался просто таким же одиноким человеком, со своим грузом. И мать Алтана для него лишь часть его. И, как ни удивительно, для самого Алтана тоже. Зачем он вообще поймал Сергея? Если знал, что не надо его задерживать тут…

От этих мыслей спас Вадим, принёсший стакан воды. Дагбаев взял его, поднёс ко рту Сергея.

— Выпей, будет легче.

Разумовский не сразу отреагировал, с удивлением глядя на Алтана после его слов.