Срыв номер два и надежда (2/2)
«Окей, до завтра. Давай, спи спокойно, алкашня» — она смеется, представляя в голове лицо собеседницы. Постоянно такое серьезное, будто девушка размышляет над вопросами, которые касаются минимум чего-то вселенского масштаба. Но сейчас было даже не до столь родного человека, хотелось исчезнуть, пропасть, въебать кому-то так, чтобы насмерть, а потом умереть самой.
— Ебись оно все конем, — девушка закинула ноги на диван, ложась как-то полубоком прямо в уличной одежде, не выключая настенную лампочку. Она стягивает кепку с головы, лохматит волосы и закрывает ей лицо, чтобы не светило ничего в глаза. Сон пришел облегчением — не снилось ничего, хотя Кристина и без этого неспокойно ворочалась, так что головной убор скоро упал, отскакивая куда-то в кучу остального мусора. Но пока это не было чем-то особенно важным. Пока хотелось просто отдохнуть.
Утро не началось хорошо ни у кого. Кухня уютной квартиры встретила рассвет розовыми бликами солнца на бежевой плите и сонной Лизой, которая уже какой час сидела на кухне с кружкой кофе. Хотелось покурить, но она не курила ни разу в жизни, да и начинать не планировала вроде как. Вот случилось чудо — дверь измученно заскрипела под ключами, и девушка поспешила встать, качнувшись от усталости, чтобы встретить прибывшего. Зрелище перед глазами стояло пренеприятное: то, что должно быть серьезным прилично выглядящим молодым человеком, напоминало скорее бомжа. Помятый и воняющий смесью различных ароматов, в расстегнутой полностью рубашке и со следами помады на шее. Разочарование вместе с какой-то брезгливостью поднимались в груди и, кажется, настолько ярко отразились на лице, что в голове всплыли слова той незнакомки — «алкашей как мы любить сложно». Нет, ей было не сложно любить это тело. Скорее больно и отвратно, но сердце сжимается, просит приласкать. Вообще Лиза считала, что если кого-то и сложно любить, так это ее саму. Она была скучной терпилой, на которую никто не посмотрит. Ну, со слов самого Королева — того, кто только что подтвердил яростную речь девушки с улицы про срыв. Как-то слишком много она была права, хотелось ненавидеть ее, не верить, но было живое доказательство.
Задумавшись, Андрющенко даже не поняла, как вернувшийся парень увидел что-то на ее лице, что ему не понравилось. В ту же секунду девушку вернуло из мыслей. Точнее — вернул. Это был кулак, который как-то криво прилетел в челюсть, повинуясь желанию сделать больно, подчинить себе. Широко раскрывает глаза в скорее удивлении, чем боли, делает несколько шагов назад. Смотрит вперед резко, не выражая никаких эмоций во взгляде — она это умеет.
— И тебе привет, Леша. Выпил? — она не смотрит на него, прислушивается к ощущениям. Привычная вина — ее выучили, что если что-то идет не так, то это из-за нее, а не кого-то другого. Однако почему-то было ощущение, что что-то не так. На мгновение кулаки сжались в безысходной злобе, и девушка испугалась саму себя, расслабляя руки. Нет, так нельзя, она так не умеет просто, не может.
— Типа того, малышка, че такая скучная? — она только пожимает плечами, уходит в ванную комнату. Никто не отменял сборов на работу. Смотрит в зеркало совсем блекло, потирая холодной мокрой ладонью покрасневшую щеку. Выглядит ужасно. Снаружи комнаты доносится грохот, и Лиза даже не хочет знать, что он разгромил на этот раз. Переоделась она чуть раньше, так что ей остается умыться еще раз, завязать короткий хвостик и тихонечко выйти из квартиры, захватив с собой сумку. Только выйдя на улицу, она поняла, что даже не надела куртку. Вот же черт. По телу тут же прошлась крупная дрожь, и чтобы немного согреться, она зашла в ближайший магазин. Какой-то модный и новый, большой, светящийся розовым. Она взяла энергетик — не любила их, но немного проснуться стоило бы.
Через некоторое время она уже сидит за компьютером, прижимая полную холодную жестяную банку к лицу. Какая-то женщина подходит, сочувственно смотрит на начавший наливаться голубым синяк.
— Что-то случилось, милая?
— Нет, пока собиралась — врезалась, вот. Такая сонная сегодня, чуть не опоздала, без куртки выбежала, — неловко улыбается, надеясь, что ей поверят.
Не поверили, это было видно по лицу. Но коллектив был не то, чтобы сплоченным. Всем было все равно. Максимум — пойдут шепотки да слухи. Но никаких чувств это не вызывало. Хотелось одного. Уволиться. Но пока лучшей работы не находилось, она сидела в этом ужасном офисе, который она выбрала только из-за расположения. Это казалось таким бредом, хотя раньше имело смысл. Домой она шла мимо того клуба, краем зрения замечая, как открывается оранжевая дверь, и вот ее глаза встречаются с льдисто-голубыми, теми самыми, и она торопится отвернуться и ускоряет шаг и не слыша, как Кристина одними губами шепчет что-то матерное, провожая тем самым взглядом, которым смотрят обычно на плачущих детей на улице.
Она едет в автобусе домой, и перед глазами стоит она. Вся смурная и какая-то грустная, без того огня, который она видела ранее. Будто что-то успело разбиться там, внутри. Мысли о странной девушке тут же стерлись, когда Лиза выходит на своей остановке. В голову лезут теперь тревожные мысли о парне, от которого можно ждать чего угодно. Она невидящим взглядом смотрит вперед, пока открывает дверь. В воздухе пахнет вкусно — омлетом и котлетами. Нарочито спокойно-медленно снимает обувь, и вот ее встречает уже прилично выглядящий мужчина в домашней одежде.
— Привет… — она не смотрит на лицо, но голос звучит спокойно и несколько виновато. она медленно подходит, позволяет обнять себя этими холодными руками, медленно кладет свои ему на плечи. Стало некомфортно.
— Привет, протрезвел? — она иронично дергает бровью, на что ее больно — с каким-то бешенством в глазах — прервали, схватив за горло обеими руками. Тут же он отпускает, и взгляд сменяется на испуганный.
— Боже, прости… Видишь? Я не справляюсь даже так, мне нужна твоя помощь… Как думаешь, может взглянуть страху в глаза и попробовать держать себя в руках? Лизонька, я могу контролировать количество выпитого только рядом с тобой. Сходишь со мной завтра в бар? Я обещаю, все станет лучше, как в тот месяц, в который я не пил, — по его щекам текут слезы. Нет, так солгать невозможно. И она верит. Верит в него, верит этим горячим глазам, верит каждому слову.
— Давай попробуем.
Однако шея все еще горит, на ней останется знак предательства — два синяка — еще на долгое время. Но сейчас это не главное. Куда важнее то, что она обнимает его тепло, глубоко, не руками обнимает, сердцем.