Сорок три дня до (2/2)

— Скотт — мой единственный брат, Одетта. Я люблю его больше жизни. Мне не очень нравится его новая подружка, но любая будет лучше, чем ты, — она говорила без злости, и от этого мне становилось ещё больнее. Простая констатация фактов.

— Хочешь, чтобы я сейчас ушла?

— Хочу. Сдайся полиции, понеси ответственность за свой поступок. Искупи свои грехи и больше никогда не появляйся в нашей жизни.

— Я не лезла в вашу новую жизнь, Поппи. Скотт сам нашёл меня, — за это мне хотелось оправдаться. Её обвинение в том, что я якобы снова разворошила их семейную идиллию, было несправедливым.

— Скотт — дурак, который вбил себе в голову, что ты — его единственная любовь. Но хочешь услышать правду? Он просто держится за прошлое. Не за тебя, а за те времена, когда мы были все вместе, когда Микки был жив. Может показаться, что он пережил его смерть, но это не так. Далеко не так.

Мне было нечего ей ответить. Я даже не могла позволить себе ответить грубостью на её жестокую правду. Не могла защититься от её слов, ломающих последние остатки надежды глубоко внутри меня.

Ведь замок, то новое будущее, которое мы можем построить на руинах нашего прошлого, не будет нашим общим домом. Я буду стоить своё, они — своё. Теперь у нас разные камни, хоть и на общем фундаменте. Между нами больше ничего нет.

Мне нет места в их жизни. В жизни Скотта, и если я действительно его люблю, то должна убедить себя в этом. Должна уйти.

— Надеюсь, что ты меня услышала, — Поппи поднялась, забирая с собой фотографию Микки. — Сделай уже наконец хоть что-то правильное. Хотя бы раз в жизни подумай не только о себе.

— Я тебя услышала, — бросила ей вслед, но так и не догнала. Поппи не был нужен мой ответ. Я не была нужна ей. Она закрыла дверь в свою спальню и провернула ключ в двери.

***</p> Я не спала уже третью ночь. Снились кошмары, в которых я раз за разом, снова и снова… убегала. Сбегала. Отпускала самых дорогих мне людей и расстворялась в омуте грязи, порока. Именно так я должна умереть: как Кэл или даже хуже. На семейном кладбище Пересов мне нет места.

В душе мылась быстро из-за выработанной годами привычки, а вот у зеркала задерживалась подольше. Мне было стыдно за то, как я выгляжу и за то, что мой внешний вид вызывает у Поппи раздражение.

Вчера горничная привезла мне новую одежду, а ещё — целую коробку с косметикой. Случайно проболталась, что всё это для меня выбрала мисс Перес, и я не сдержала улыбку.

Несколько раз с непривычки ткнула себя тушью в глаз. Заляпала тональным кремом все руки и опрокинула шариковые румяна на пол. Кое-как привела лицо в порядок и взялась за волосы, с которыми дела обстояли гораздо хуже. Импровизированный каскад до плеч, сотворённый в туалете на заправке, выглядел хуже, чем мне тогда показалось.

Я взяла ножницы и вышла из ванной комнаты на поиски подмоги. Поппи валялась на диване и смотрела телевизор. Увидев меня в образе подсолнуха в подобранном ей жёлтом платье, она резко села.

— Что-то случилось?

— Не могла бы ты помочь мне с волосами? — я показала ножницы.

— Я могу побрить тебя налысо, — она хмыкнула, но улыбнулась.

— Ладно, прости, что отвлекла.

Я уже разворачивалась обратно, когда за спиной заскрипели половицы и терпкие цветочные духи ударили в нос.

— Давай, чего встала. Пошли тебя стричь.

Через полчаса мои волосы было не узнать. Поппи подровняла неровные концы, один раз, я уверена, что намеренно, ткнув меня острым концом ножниц в шею. Я видела по её лицу, что ей хочется сделать мне какую-нибудь гадость, выплеснуть злость и обиду.

— Ты всё равно выглядишь плохо, — подытожила девушка, взбивая накрученные на плойку локоны.

А мне нравилось то, что я видела в отражении зеркала. Не спорю, не так хорошо, как три года назад, но явно лучше, чем в тот день, когда Скотт спас меня на заброшенном складе. От кого? Вопрос оставался открытым.

— Спасибо, что помогла.

— Не ради тебя старалась. Твой внешний вид засорял мою ауру. А вчера Кларк спросил, не бью ли я тебя, — она фыркнула. Думаю, ударить меня ей и правда хотелось.

— Вы встречаетесь?

— Мы помолвлены, — позабыв о том, с кем говорит, Поппи хвастливо вытянула вперёд руку, чтобы показать роскошное кольцо на безымянном пальце. Увидев в моих глазах искренний интерес, она тут же отвела руку за спину и, не сказав ни слова, вышла из моей спальни.

От накатившей тоски, от чувств, которые стали захлёстывать меня, когда я поцеловала Скотта на том складе, мне стало тяжело дышать. Последние годы единственным чувством, которому я отдавала всю себя без остатка, был голод. Я научилась, как жить с этим, приспособилась, смирилась. Я не умела, не была готова, забыла, что такое любить, страдать. Забыла, каково это — быть человеком.

Я сидела в ярком платье, смотрела на своё приличное отражение в зеркале и не понимала, что происходит. Всё смешалось: зависимость, человечность. Когда-то давно я выстроила между этими состояниями непробиваемую стену. Выбрала жить без чувств, без боли. Хотела забыть то, как больно мне было, когда умерла мама, умер Микки. Просто отключилась.

Иногда мне становилось грустно. Иногда вспоминала прошлое и волновалась, но обычно эта стадия длилась недолго. Я жалела себя, плакала и снова отключалась, но последние две недели сняли замки, открыли двери в тот мир, с которым я не умела справляться.

Я не умела справляться со своими чувствами к Скотту. Даже не знала, люблю его на самом деле. Любила ли, ведь прошлое казалось таким туманным: где правда, а где вымыслел? А сейчас? Хочу ли я знать, что люблю человека, с которым не смогу быть вместе?

Ребёнок. Я ведь даже никогда серьёзно не задумывалась, что такое может произойти. Была слишком занята собой и своими душевными ранами, что даже не подумала о том, что одним прекрасным днём в его жизни появится кто-то стоящий. И это буду не я.

Поппи права. Он не может отпустить не меня, а себя в прошлом. Ему так же больно, и его душевные раны так же глубоки. Иллюзия обо мне — его наркотик, его стена между реальностью и вымыслом. Он не любит меня. Потому что меня больше нет. Той девушки, о которой он думает. Она умерла много лет назад.

У меня задрожали руки. Я заплакала от физической боли, от того, как рушилась стена. Но я не хотела её рушить. Было лишь одно средство, способное остановить необратимый процесс. И я знала, где его достать.

Когда я вышла в коридор, думая о том, как прошмыгнуть мимо охраны, наверняка на мне не было лица. Холодно, нервно, страшно. Опираясь о стену, чтобы не рухнуть на пол на дрожащих ногах, я кралась вдоль кухни…

Я не сразу поняла, что случилось, когда услышала знакомый женский смех. Он оборвался, когда я подняла голову, едва стоя на ногах. Сэм как раз вешала пальто на крючок в прихожей, а рядом с ней стоял он. Носком одного ботинка за пятку стягивал другой и улыбался, держа в руках пакеты из продуктового.

— Одетта? — теперь она знала моё настоящее имя. А ещё волновалась за меня и в свободное от работы время приезжала, чтобы испечь мне свои фирменные оладьи. Скотт отдолжил Гибби денег для того, чтобы разобраться с теми, кому он задолжал, и поэтому самые пышные и золотистые кружочки теста всегда доставались ему!

Я поморщилась от того, каким резким мне показался её голос. Скорлупа под названием «Кэс» треснула.

— Сэм, привет, — всё так же прижимаясь к стене, прошептала я, а потом перевела взгляд на резко потерявшее задор лицо Скотта и попыталась слабо улыбнуться.

— Сэм, отнеси пакеты на кухню, — стальным голосом скомандовал Перес и, прежде чем я упала, удержал меня рукой и прижал к себе. Он понимал, что происходит, лучше меня самой. Я всегда забывала о припадках, но не он…

Скотт Перес помнил каждый день, когда моя зависимость обретала неконтролируемый физический облик. И он знал, что делать, но сперва…

Мы оба посмотрели на наше отражение в зеркале в прихожей. Он был в рубашке и брюках, явно торопился с работы. Я же стояла босиком и в жёлтом платье, прячась от самой себя в его объятиях. На две головы его ниже, словно ребёнок, который боится встречи с дантистом.

Я боялась встречи с той частью меня, у которой срывало башню. Думаете, что видели самое страшное? Ошибаетесь. До — это только цветочки.