Глава 2 (2/2)

Ее не усмирить.

Не заткнуть.

Не понять.

Но иногда в его голове проносились и здравые мысли. Позывы начать строить жизнь заново, выйти из состояния холодного онемения, начать что-то менять и бросить неприкосновенные мысли о мести. Но разве можно? Жена и дочь, те — ради кого он жил целых пятнадцать лет, не с ним. И уже никогда не будут. У него не будет семьи, которую он так скрупулезно строил у себя в голове долгих пятнадцать лет. Теперь есть только Ловетт — еще одно израненное напоминание о прошлом. Но прошлое это, отчаянно рвется стать настоящим. Так нужно ли этому препятствовать?

Он помнил Ловетт еще девчонкой, юной и достаточно самобытной для совершено обыденных жизненных поворотов. Свадьба, чужой дом, работа, чужой он, чужая Люси. Все давалось Нелли с улыбкой и живостью в глазах, и Бенджамин в нем, восхищался ею, как человеком. Тогда еще не утратил способность любоваться людьми, как чем-то искусным. Но и на себе взгляды стал замечать, кроткие, почти что исподлобья. С ней было приятно вести беседы о погоде и городе, сплетничать об его горожанах, (она часто хихикала, не открывая рта) она светилась не хуже зажжённых по вечерам фонарей в улыбке искренне теплой и завороженной. Она видела в нем что-то, чего кажется не видел никто. Он и сам был слеп, и невдомёк ему было, как же так мелодично, она выстраивает с ним дружеские отношения.

Всего за пару недель она стала неотъемлемой частью их с Люси жизни. Она вертелась рядом, болтала, смеялась, угощала (тогда еще чудесными) пирожками и светилась, светилась счастьем! Он запомнил ее в вальсе, посему сейчас так рвется кружить по комнате. Часть его болезненно просит вернуться в прошлое. Хоть на минуту — другую напомнить то время, когда они занимались этим ради забавы, ударяясь боками о столы.

Холодные вечера у окна в цирюльне, пока она греет кости у камина в гостиной, (непременно с книгой), проходят ничуть не хуже, чем с ней под боком. Даже лучше. Паутинки закатного света сквозь облака, марево серого прогорклого дыма, лондонские крыши, грубые очертания домов… Все равно что смотреть на картину, но всяко лучше, когда до этой картины можно дотронуться. Это успокаивало. Хоть что-то в понимании этого мира не симуляция. Плоски в нем эмоции, истощенные, своим же объемом. Но город вполне фактурный, переполненный голосами и звуками, шорохами и стуками.

Он с ужасом осознает, что мыслит рифмами. И мысли эти не выливаются из головы, как у поэтов, а тянутся горячей вязкой жижей. Она даже не капает. Не струится, как копна медных кудрей. Он тяжело поднимает взгляд черных очей на все те же лондонские краски, а перед глазами блестит медь. Поддавшаяся времени, резная. Завитки, линии... Он крепко жмурится. И как в бреду тяжело дышит. Она — его мысли.

— Дорогой, вот и завтрак.

Она самовольно ввалилась в цирюльню, за ней же следом, не менее самовольно внесся гул с улиц.

Она поставила поднос:

— Мистер Ти, можно спросить?

— О чем?

Он не знал, о чем она думала, но речь ее была тяжелой.

— Какой она была, твоя Люси?

Ненависть в нем забилась о стены души, заскребла когтями, но не давала сделать шагу, того шагу, после которого он сожмет окровавленную руку в кулак.

— Сам уже, наверное, не помнишь, — прозвучало осторожно и тихо. Контрастно с тем, что творилось у него внутри.

— Белокурая.

— Забудь уже, выброси из головы...

Она в открытую просит забыть. И не боится. Чувствует, как ее же слова глубоко пронизывают все его тело.

— Ее нет, — вот он, удар ножом в спину.

Старый пол скрипит, голос ее гаснет, стушевывается до томного шепота.

— Жизнь милый мой для живых... А уж как мы с тобой заживем... Пусть не так как мне мечталось... И не так как тебе помнится, но тоже неплохо.

Она говорит о жизни. Он думает о смерти. Так часто, что и не помнит, когда последний раз мыслил светом и добром. Лишь Люси по ночам является ему в редких снах. О Люси, если бы ты только была рядом... Как много бы изменилось, вернулось на места.

Он поворачивается, изнуренный ее ясно ощущаемым взглядом.

Она смотрит глубоко и требовательно.

Он хочет услышать от нее хоть что-нибудь, хоть ненавистное «мистер Ти», но Ловетт молчит. Лишь брови ее изгибаются в невинном изумлении. И вся она выпрямляется, меняется в лице и глаза становятся ярче, веселее блестят в них искры. Такие перемены в ней для него — дикость. Он скользит взглядом от ее глаз по всему, что открыто взору. Волосы, губы, ресницы. Вниз. Шея, линия плеч, острые ключицы. И что-то в этом привычном зрелище разится с реальностью. От миссис Ловетт в ней остается только повидавшее виды платье, да пара сетчатых перчаток.

Действительно она…

Болезненное желание увидеть ее отступает, сменяясь более болезненным удовлетворением. Столько ждать, чтобы встретится в самом гнилом и пропащем мире из всех? К черту. Она перед ним, на расстоянии ладони, а он смеет жаловаться? Желание, что томилось месяцами прямо перед ним. Он видел ее почти каждую ночь, но не имел возможности и пальцем тронуть, будто она была призраком, галлюцинацией.

Это ли безумие?

Они — персонажи, вышедшие за рамки своей истории. Снова.

Ему так хочется спросить ее настоящее имя, коснутся вновь, уже с осознанием, но он ждет чего-то от ее темных глаз, что неистово его сверлят. Становится как-то жарко, душно и неуютно, за окнами Лондон. Ледяной ночной Лондон, а в комнате июльская жара. Пространство капает на мозги, неизвестный шум с улицы режет уши так будто там не шорох, а обвал. Он думает, что умрет, не дай она ему ее коснуться.

Суини на такое не способен, нет, а значит и этот мир треснул по швам. Но как скоро встанет на место? Сколько у них времени? Он бы сказал ей столько всего. Но, как и тогда, лишь всматривается в знакомые черты.

— Мистер Тодд, миссис Ловетт, мадам?!

— Что такое, Энтони?

Что же ты наделал, молодой моряк? Отнял единственную и последнюю надежду заговорить с ней. Что же ты сделал, сюжет?! Эгоистично понёсся вперёд, невзирая на героев.

Он — марионетка. Снова.

Подвластен неведомой силе руки режиссёра.

*                      *                     *</p>

Они кружатся в танце. Уже знают, что в последнем. С самого начала знали. Вести друг друга к финалу невыносимо. Она навсегда останется в нем светлой памятью, пусть нынешний персонаж ее... Плевать кого она играет в этот раз. Она — это она. Незнакомая знакомая. Как ее имя? Как ее назвать? Как прижать к себе, чтобы больше никогда не отпускать?

Она фантом

Она мечта...

Она мертва.

Гори огнем Флит-стрит.

Дай шанс встретить ее снова.