Глава 17. Плетение гордиева узла (2/2)
— Тебе прожектором напекло?
Щелкаю языком и закатываю глаза. Периодически появляющаяся дерзость Агаты уже не удивляет меня, наоборот же, кажется чем-то обыденным. Тем, чего я иногда жду.
— Да нет же, — уверенно объясняю свою просьбу, хотя сам не понимаю, зачем такое творю. — Поцелуй меня тогда, когда у тебя будет желание это сделать.
Сводя брови к переносице, Агата хмурится. Она пару секунд часто моргает, явно пребывая в недоумении.
— С чего ты взял, что оно когда-то появится?
— Перемирие же появилось, — ухмыляюсь и делаю небольшой шаг назад, чтобы отправиться к себе. — А это так, для перестраховки.
— Очень глупо ты потратил свое желание, Алекс.
— Кто знает. Спокойной ночи, Агата… — замолкаю. Но тут же внутри загорается вредность, и я, очаровательно улыбаясь, вновь открываю рот, — Нил…
— Не смей!
Прикрикивает и чуть топает ногой, пока я, довольный собой, приторно продолжаю:
— Агата Нильсен.
Ее имя на языке чувствуется сладким кусочком торта с заварным кремом сверху. Агата же точно ощущает жгучий чили, судя по краснеющему лицу. Я успеваю скрыться в своем номере быстрее, чем в меня полетят корки от апельсинов, или того хуже: сама Агата набросится в попытках отстоять свою честь.
— Нильсен, ты идиот, — сквозь смех говорит Эванс, заставляя меня надуться. — Какие апельсины? Какие желания?
— Апельсины были неплохие, знаешь, — игнорирую друга и приподнимаю нос, всем своим видом показывая гордость. — Желание… желание тупое, да. Надо было попросить ее съехать, — отвожу взгляд в сторону и задумываюсь. Правда, нужно было мыслить более обширно, а не идти на поводу у… чего? Собственного эго, что обиделось на фразу Агаты? Или вредности, которая так и норовит задеть дикарку и по-детски вывести на эмоции?
— Да. Ты противоречишь себе же, — ухмыляется Джош. — Как же твое: «Дикарка. Ненавижу. Не могу находиться с ней рядом»?
Я открываю и закрываю рот от услышанного. Эванс буквально загнал меня в тупик и указал на ошибки открытым текстом.
— Мне было скучно, — единственный ответ, который я нахожу. И, прежде чем Джош успеет нанести еще один удар, быстро меняю тему: — Так что за документы?
— Э… Я скинул на почту.
— Супер, я посмотрю вечером. Напишу, не скучай! — сбрасываю звонок и откидываю телефон подальше.
Потерев пальцами лоб, раздосадовано мычу в потолок и вновь падаю на кровать с мыслями заказать обед на завтрак, доспать оставшиеся часов восемь и выкинуть из головы мимолетные видения вчерашнего дня.
***</p>
Перетерпев собственный позор, вызванный замечанием друга, я снова — вечером того же дня — вернулся к своему обыденному времяпрепровождению. Единственным исключением было отсутствие Агаты в моем расписании. На горизонте я ее не видел вплоть до конца недели, а когда мы пересеклись на балконе, выбрав одинаковое время для вылазки из номера, то я почувствовал странное облегчение в груди. По крайней мере она жива и не влезла в очередную авантюру с воровством или босой прогулкой по ухоженному газону.
Не то чтобы я в принципе волновался. Просто было странно. За время отдыха я привык, что мы встречаемся днем, а попав в неведение в чужой стране, невольно появляются не очень приятные мысли.
Единственное, что спасло меня от желания постучаться в соседний номер — новые публикации Агаты в социальной сети. Очень откровенные публикации. Из этого же номера и в одном махровом халате. Особенно болезненным стал замеченный мной лайк от Эванса. Пришлось провести с ним воспитательную беседу и объяснить, что таким контентом засорять свою ленту нельзя. Можно случайно мигрень словить. Или изжогу.
Как я сейчас, например.
Быстро скользя пальцами по клавиатуре, иногда отрываю свой взгляд от экрана и смотрю прямо перед собой. Натыкаюсь на сидящую на своем балконе Агату. Она, подогнув под себя ноги, читает очередную книгу и вновь бесит меня своим присутствием.
Мысленно посылаю ей всех жужжащих над ухом комаров и возвращаюсь к работе, которая резко перестала быть интересной. Все буквы на экране слились в одно сплошное серое полотно, а желание попробовать в этом всем разобраться — пропало. Зато желание прогуляться выросло в несколько сотен раз, как и глупая попытка невзначай утащить с собой Агату. Только ради уничтожения чувства одиночества. Не более.
Однако напрямую позвать дикарку с собой я не могу. Так сильно закапывать себя в яме всевозможных последующих подколов мне не хочется. Поэтому показательно поднимаюсь с мягкого кресла и заношу в номер ноутбук. Там снимаю с себя шорты и меняю их на тонкие брюки.
Снова возвращаюсь на улицу, всматриваясь в вечернюю темноту и ловя краем глаза заинтересованные взгляды Агаты. Делаю вид, что занят измерением температуры, для чего еще пару раз появляюсь на балконе в разной одежде, пока не найду подходящую и не добьюсь желаемого результата.
— Куда-то собираешься?
Кротко ухмыляюсь и поворачиваю голову в сторону Агаты.
— Хочу прогуляться по набережной. А ты куда? — спрашиваю в ответ, когда Харрис поднимается на ноги. Опять становясь на холодный, грязный пол босиком.
— Вот тоже думала. Хорошая погода.
— Да. Через десять минут станет еще лучше, ведь я выйду.
— Надеюсь, не пересечемся, — самодовольно приподнимает нос и скрывается в своем номере, оставив меня выжидать.
Оказавшись в коридоре, я неспешным шагом направляюсь к лифтам, где на удивление не нахожу Агату. По моим нескромным расчетам, я не задержался, да и продумал свой план до идеала, только вот не учел, что дикарка идет наперекор всем законам вселенной и может спокойно спуститься с шестого этажа на лиане.
Либо просто не выйти.
Да и с чего я взял, что она будет поступать так, как думается мне? В конце концов, мы не так близки, чтобы я мог предугадать ее поступки и как-то влиять на них.
Захожу в лифт и нажимаю кнопку первого этажа. Задумываюсь, куда могу сходить помимо пляжа или ближайших кофеен, где можно было бы скоротать время и, возможно, найти приятную и красивую собеседницу.
Однако вновь выстроенный план рушится, когда в створках закрывающихся дверей появляется женская ладонь, а после и сама Агата влетает в лифт, нерасторопными движениями убирая с лица распущенные волосы.
Я приподнимаю брови, осматривая Харрис с ног до головы. В длинном бежевом сарафане она кажется привлекательной, если не брать во внимание, что она все та же противная истеричка. Хотя я, после того несчастного сна, до сих пор не понимаю, каким образом ей удалось пробраться мне в голову и почему я позволяю себе такие размышления, стоя с ней же рядом и ощущая едва заметный шлейф сладких духов.
— Проклятие.
— Я бы сказал это про тебя, — склоняю голову набок и пропускаю ладони в передние карманы светлых брюк. Облокотившись на стенку лифта спиной, с вызовом смотрю на Агату, что сама кидает на меня дерзкий взгляд.
— Уж лучше быть проклятием, чем индюком, — лукаво улыбается и поворачивается спиной.
Я тяжело вздыхаю и продолжаю стоять позади, смотря в пол. Спуск на первый этаж кажется бесконечно длинным и чересчур комичным: мы не заводим разговор, просто молчим под растекающуюся по лифту мелодию марша.
— Мне туда, — кивком указываю в сторону, когда мы выходим на улицу.
— И мне.
— Удивительно, — кошусь на Агату, а та лишь небрежно пожимает плечами и огибает меня.
Хмыкаю и иду следом, равняясь.
Вечерняя Ницца, которая скрылась в темноте наступившего вечера, привлекает меня больше, нежели город, покрытый яркими лучами солнца. Есть в прохладном воздухе что-то живое, не такое, как утром. Да и не буду таить: с наступлением темноты все чувствуется по-другому. Меняется восприятие мира, ощущений. Наружу выходят скрытые днем переживания и мысли, которые чаще всего пытаешься заглушить в компании друзей или в громкой музыке в клубе.
Наверное, поэтому я не люблю находиться дома ночью. Работая в клубе, я почти полностью сократил время своего одиночества, хоть и в выходные, и во время отдыха становится тяжело. Навязчивые попытки задуматься о смысле жизни грузом ложатся на плечи и заставляют недооценивать любые достижения; доказывают, что ты все еще никто и каждый твой шаг провален. Но я всякий раз стараюсь убедить себя в обратном, обращаясь не только к людям, оценивающим мои действия, но и к самому себе. Ведь, как удалось выяснить, я — единственный человек, от которого зависит мое будущее, и только я могу на него повлиять.
Если не брать во внимание все так же давящее на палец обручальное кольцо.
Кидаю в урну прозрачный стакан, что пару минут назад был заполнен маленькими пирожными макаронами, на покупке которых настояла дикарка. Потому что «нельзя приехать во Францию и не попробовать все знаменитые десерты». Да и я особо не был против, потому что сладость, ощущающаяся на языке, скрасила этот вечер.
— Куда ты опять смотришь? — расслабленно растянувшись на деревянной лавке, интересуюсь.
— Там что-то рисуют. Либо мне кажется, — Агата опускает ладони на колени, сжимая пальцы. Нетерпеливо елозит, а после резко поворачивается ко мне.
— Я не полезу, — сразу отказываюсь, вдруг снова надо заняться воровством.
— Тогда сиди здесь.
Агата поднимается на ноги и, кинув на меня безразличный взгляд, направляется в неизвестном мне направлении. Я лишь смотрю ей вслед и, выждав пару секунд, поддаюсь любопытству и иду за ней.
Стараюсь не отставать, но держу дистанцию. Как в целом и всю нашу прогулку. Мы редко заводили разговор, лишь перебрасывались короткими фразами и указывали на заинтересовавшие нас места. Не раскрывались друг другу, опасаясь. Но даже такая тишина была комфортной и приятной. Словно так и должно быть.
— Два евро, — отвечает пожилой мужчина, когда я наконец подхожу к Агате.
Осматриваю разложенные рядом с ним на плитке картины размером чуть больше спичечного коробка. Мне приходится напрячь глаза, чтобы в свете фонарей узнать, что на них изображено.
— Отлично. Я пока посмотрю, — говорит Агата и отходит в сторону, дождавшись кивка.
Я сам жмусь ближе к ней и, наклонившись, шепчу:
— Ты сама такое нарисовать не можешь?
Дикарка резко поднимает голову и чуть не врезается затылком мне в подбородок. В ее взгляде горит настоящий алый огонь, и я сжимаю губы, сдерживая улыбку.
— Я не художник, умник. Сколько можно повторять?
— Бесконечно.
Агата недовольно морщится и опускается на корточки. Перебирает небольшие полотна, а после протягивает мне одно в руку.
— Теперь бежать? — сквозь смешок произношу, но все же принимаю картину.
На ней изображено раннее утро. Спокойное море и восходящее на горизонт солнце, скрытое за дымкой плотного тумана. Веет спокойствием, когда смотришь на мелкие мазки краски. Я бы узнал у Агаты больше информации о рисунке, однако статус не позволяет.
— Нет. Купи себе такую, она подходит для тебя.
— Как ты это определила?
Агата упирается одной рукой в колено, а другой ведет в сторону, не находя ответа. Я опускаюсь рядом с ней и сам скольжу взглядом по разнообразию картинок. На каждой из них изображено море, пляж. Только это их и объединяет.
Для каждой свой цвет, свой временной промежуток, свое настроение. Будучи не слишком образованным в сфере искусства, я все равно смог уловить ту неповторимую красоту каждого дня, что порой проходит мимо нас.
— Тогда это твоя, — тянусь к самому, на мой взгляд, жаркому летнему дню.
Небо здесь окрашено в розовый, а волны на контрасте кажутся практически черными, словно только отходят от прогремевшего ночью шторма. Солнце ярким диском выступает из-под воды, заполняя своим светом все пространство.
— Почему именно эта?
— Не знаю, — отвечаю и расплачиваюсь за нас двоих. — Ты же мне не ответила, — да и не буду же я упоминать о мгновенно вспыхнувшей ассоциации.
Агата прикусывает губу, плохо сдерживая улыбку, и соглашается со мной, когда я предлагаю вернуться домой.
— Хочу быстрее снять с себя это платье.
— Намекаешь на помощь?
— Не мечтай, — приподнимает подбородок. — Хотя… Если хочешь, — она останавливается, встав передо мной и опустив ладони мне на грудь. Я замираю. — Разрешаю помечтать обо мне в ванной. Только не шуми, Алекс, у меня очень чуткий сон.
Прокашливаюсь и мягко перехватываю ладони Агаты, ловя небольшое дежавю. Сразу же дергаюсь, как от огня, и делаю шаг назад. Внутри все обдает жаром, и я не нахожу ничего, кроме как кротко кивнуть и направиться в сторону отеля.
Отгоняю от себя нежеланные картинки и вспоминаю о переписке с девушкой, что подсела ко мне в кафе пару дней назад. В диалоге на вопрос: «Какие планы на вечер?» я так и не ответил. Поэтому быстро и достаточно уверенно печатаю «Ты».
Только вот стоит запустить свободную руку в карман и нащупать контур маленького сувенира, как желание куда-то идти на секунду пропадает. Но лишь на секунду.