Заново. (1/2)

Хёкджэ понимает, что он проспал довольно долго — по крайней мере, когда парень открывает глаза, то видит, что время уже перевалило за полдень. Хичоль, судя по всему, уже давно не спит, но корейский солист в полном молчании терпеливо дожидался того, пока проснётся Хёк, даже не рискуя шевелиться, чтобы невольно его не разбудить. Такая преданность лучшего друга его брата достойна восхищения, и, будь Хёкджэ в более адекватном состоянии, он бы обязательно поблагодарил Хичоля за то, что тот был рядом с ним — но пока у парня совершенно не находится слов.

— Дорогой, послушай, тебе нужно переодеться и хоть немного поесть, — мягко предлагает Ким, когда видит, что парень, который столько времени ютился на его коленях, проснулся и сейчас таращится на него усталым и жалобным, заплаканным взглядом. — На кухне тихо: наверное, парни уже поели и сидят у себя. Так даже лучше, тебя никто не потревожит. Пойдём на кухню? Тебе нужны силы.

Касаемо этого решения Хёк не возражает — на месте Хичоля он бы, наверное, тоже предложил скорбящему человеку постараться хоть немного поесть, ведь в такой ситуации еда — это последнее, о чём хочется думать. Да и ему немного неловко, что Аска несколько часов сидел без движения, боясь потревожить и без того хрупкий сон Хёка, потому Хёкджэ послушно поднимается на ноги, оперевшись о плечо Хичоля, и, пока старший мембер встаёт с пола, с оханием потирая свои затекшие бёдра, парень кладёт подушку и одеяло на место, постаравшись хоть как-то заправить кровать Ынхёка, которая теперь будет считаться его кроватью. Бок немного затёк от сна на твёрдом полу, но Хёк не привередничает — Аске явно было хуже спать в таком, полусидячем положении, без возможности пошевелиться.

— Вот и умница. Сейчас найдём тебе что-нибудь из одежды — и позавтракаем в тишине и покое, как тебе план? — Хичоль говорит негромко, но явно для того, чтобы тишина в комнате не была столь удушающей и тоскливой, пока корейский солист легко и непринуждённо открывает шкаф своего лучшего друга, начиная искать там что-то подходящее. Хёкджэ понимает, что ему придётся снять с себя джинсы при Хичоле, ведь тот явно ищет домашние штаны, но природное стеснение куда-то девается — сейчас парню всё равно, что его будет кто-то рассматривать, потому он быстро натягивает на себя водолазку, разглаживая её по телу и дожидаясь, пока Ким придирчиво выберет для него штаны. — «Я хочу пропитаться этим запахом…» — думает Хёк, поправляя ворот водолазки и начиная расстёгивать ремень джинс. — «Так будет проще…»

Когда они наконец разобрались с выбором домашних штанов для Хёкджэ и Хичоль старательно проконтролировал, чтобы парень умылся, как следует, и почистил зубы, старший мембер с поистине материнской заботой ведёт молчавшего Хёка на кухню, на которой оказывается только Донхэ: весь помятый, уставший, он сидит за столом с покрасневшими глазами и пьёт горячий чай из своей кружки. Заметив вошедших, он быстро ставит кружку на стол и с жадным до безумия взглядом рассматривает Хёкджэ, точно пытаясь понять, не показалось ли ему от стресса, что парень решил выйти из комнаты после вчерашней истерики.

— Привет, Донхэ. Вы же ещё не весь завтрак съели? — Хичоль бережно усаживает Хёка за стол, мягко надавив руками на его плечи, чтобы тот сел, а после с любопытством смотрит на Донхэ. — Мы перекусим немного, ты же не возражаешь?

Хёкджэ упорно смотрит на свои руки, боясь поднимать взгляд на неразговорчивого лидера группы. Вчера Хёк повёл себя довольно некрасиво в пылу охвативших его эмоций, ведь он наконец принял происходящее, и из-за этого запутался между реальностью и собственными желаниями, но, кажется, Донхэ не злится на него за это — по крайней мере, парень продолжает дальше пить свой чай, так что, наверное, тот не возражает, если Хичоль и Хёкджэ посидят с ним за одним столом. — «Мне нужно съесть хоть что-то… иначе Хичоль не сможет поесть как следует из-за меня…» — Хёк старается дать себе моральную установку и лишь прислушивается к возне старшего на кухне.

— О, чайник ещё горячий, это хорошо. Так, а что у нас на завтрак? Опять Чонун готовил? Молодцы, как раз для нас оставили, спасибо, — Хичоль единственный, кто сейчас разговаривает, пока хлопочет на кухне, накладывая что-то из большой сковородки в две тарелки и разливая по чашкам горячий чай. Хёкджэ видит краем глаза, что Донхэ потихоньку тянет к нему свою руку, но от случайного громкого стука Хичоля по плите, когда он поставил чайник обратно, лидер группы явно сам испугался — и передумал прикасаться к Хёку, убирая руку обратно. — «Наверное, это и к лучшему…»

— Вот, Ынхёк, это тебе, — старший мембер ставит перед Хёкджэ тарелку с большой порцией омлета с помидорами и зеленью и кружку с горячим чаем, после чего мягко запускает пальцы в волосы парня, чуть пригладив его встопорщенные пряди. — Поешь хоть немного, ладно? Ничего страшного, если не сможешь доесть. Так ведь, Донхэ?

— Так… — тихо выдыхает темноволосый солист, наконец, подав голос, и Хичоль, явно довольный своим успехам, идёт на своё место, почему-то решив это сделать не коротким путём, усевшись рядом с Хёкджэ, а более длинным, словно специально навернув круг по кухне. Проходя за спиной Донхэ, старший мембер, качнув головой, легко хлопает парня по шее своей тёплой от горячих чашек рукой, и укоризненно, хоть и без напряжения, произносит:

— Донхэ, нечего его пугать. Хватит так таращиться на Ынхёка, не в зоопарке ведь.

От того, как вздрогнул Донхэ, Хёк чуть было сам не вышвырнул палочки из своих рук, не успев притронуться к еде, но Хичоль уже садится на своё место и с нескрываемым аппетитом принимается поедать остывающий завтрак. Пекарю следует последовать его примеру, но, прислушиваясь к своим ощущениям, Хёкджэ долго смотрит в тарелку, словно раздумывая, сможет ли он проглотить хоть один кусочек. — «Я не хочу есть… но я должен», — убеждает себя Хёк, потому он всё-таки послушно начинает есть, стараясь ни на кого не смотреть, отламывая кусочек омлета и подхватывая его палочками. — «Хичоль абсолютно прав: если я не буду есть, то они все с ума от волнения сойдут», — понимает рыжеволосый парнишка, потому, надеясь, что его не стошнит от стресса, Хёкджэ понемногу ест омлет со своей, раз теперь он Ынхёк официально и навсегда, тарелки, стараясь не думать о том, каким непривычным взглядом его рассматривает Донхэ, больше ничего не говоря.

Но зато позже до самого вечера Хёкджэ никто не беспокоил — он молча просидел на своей постели несколько часов, обхватив колени руками и тупо таращась в пустоту. В комнате сейчас, кроме него, находится только Хичоль, потому это место кажется самым надёжным и тихим во всей квартире. Правда, Хёк украдкой подумывал о том, что это также и комната Донхэ, и парень имеет право здесь находиться, но, кажется, «барабанщику» все решили выделить временное личное пространство, чтобы он мог остаться наедине со своими мыслями. Только старший мембер держится рядом с ним, поскольку Хёкджэ позволяет ему это — и за такую по-своему нежную заботу парень благодарен Хичолю, хоть и не может сказать это вслух.

Пока Хёкджэ завтракал под молчаливым контролем Донхэ и Хичоля, гитаристы, явно обсудив свой план прошлым вечером, занавесили все зеркала в комнате плотными покрывалами, что Хёк считает в данной ситуации лишь своим спасением — сейчас он не готов смотреть в зеркало и видеть своё отражение смело. А Аска и вовсе больше не обнимает его — длинноволосый солист, убрав свои густые чёрные пряди в неуклюжий хвост, просто сидит на постели рядом с Хёкджэ и, едва касаясь пальцами его предплечья, лишь мягко гладит руку Хёка поверх водолазки, ничего не говоря и не пытаясь переключить внимание парня на что-то другое. — «Наверное, они делают всё правильно?»

— Милый, пойдём на кухню. Пора ужинать, — предельно ласковый голос Хичоля сейчас единственный ориентир для Хёкджэ, что мир не стоит на месте, что время остановилось со смертью Ынхёка только для него самого: все остальные продолжают жить, и, наверное, однажды жить дальше сможет и Хёк, но пока это очень сложно и даже кажется бессмысленным и невозможным. — Мы немного поедим — и ты ляжешь отдыхать, хорошо?

Хёкджэ лишь послушно кивает, решая и дальше не сопротивляться предложениям старшего мембера: он уже успел уяснить, что этот парень не причинит ему вреда даже неумышленно, потому Хёк не возражает против ужина, ведь тогда у всех будет меньше повода для волнений.

— Только ребята, кажется, на кухне. Это ничего, если они тоже будут? — осторожно уточняет Хичоль, прислушавшись к тому, что происходит вне комнаты, и Хёкджэ, молча посмотрев на него, чуть пожимает плечами, не возражая. После кладбища парень не произнёс ни единого слова, но от него никто сейчас и не требует ни разговоров, ни каких-то пояснений, и это по-своему помогает Хёку. Когда Хичоль, довольный молчаливыми ответами парня, поднимается на ноги и выжидательно оборачивается на него, пекарь спокойно встаёт с кровати и следует за старшим мембером на кухню.

На кухне в этот раз находятся все мемберы группы — и, спешно прервав разговор и украдкой покосившись в сторону «барабанщика», парни продолжают есть в тишине за общим столом, как будто боясь, что от любого их слова Хёкджэ снова сорвётся на отчаянный крик. Хёк был бы и рад сказать им, что ребятам не нужно вести себя с ним, как с хрустальной статуэткой, но снова так и не вырываются из горла — он не хочет, и не может разговаривать. Но зато он с большим аппетитом, чем днём, ест свою порцию ужина, судя по всему, приготовленную также Чонуном: тот сварил побольше наваристого сладковатого мисо-супа с немного островатой лапшой, обжаренным свиным фаршем, луком-порей и консервированной кукурузой, а также сделал свежий овощной салат.

— А я говорил, что его любимый суп поможет, — не без гордости произносит Хичоль, легко пихнув Йесона локтем в бок. — Ты молодец, Чонун. Вкус не хуже, чем в Японии. Рецепт у Сузуки взял?

— «Это любимый суп Ынхёка?» — Хёку становится немного грустно, что брат никогда не говорил ему об этом, но сочетание вкусов продуктов в мисо-супе, что парень признаёт, действительно необычное и запоминающееся. — «Если он был близок с японскими певицами, наверное, они его и познакомили со своей кухней». Правда, малая толика радости от вида радостного Хичоля, который доволен тем, что «барабанщик» довольно активно поедает свой ужин, омрачается видом напряжённого Донхэ, который, сидя с другой стороны стола, практически вцепился в свою кружку, провожая взглядом каждую порцию еды, которую съедает Хёкджэ. Конечно, Аска пытается помочь им обоим — Хёк замечает, как старший мембер ёрзает на стуле, явно пытаясь пнуть Донхэ в ногу и таким образом расшевелить его или хотя бы привлечь внимание лидера группы. — «Хичоль так заботится обо мне… Точнее, об Ынхёке…» — устало думает Хёкджэ. — «Но ведь теперь я — Ынхёк, и мне нужно есть, иначе я буду создавать проблемы для ребят». Чтобы не потерять хоть единичную долю аппетита, Хёк начинает смотреть перед собой, обхватив кружку обеими руками. По стечению обстоятельств, он смотрит сквозь явно раздражённого Кюхёна.

— Ну, что уставился? Сейчас дырку во мне просверлишь, — шумно фыркает Кюхён, нервно дёргая плечом и словно даже взъерошившись, как недовольный ёж. — «Что?..» — Хёкджэ растерянно моргает, поставив кружку с негромким стуком и неловко убирая руки под стол, чтобы не показывать ребятам свои дрожащие пальцы. Парни даже перестают жевать, замолчав, и в гробовой тишине первым реагирует, на удивление, Донхэ: со стуком поставив кружку на стол и чуть было не расплескав остатки чая, мускулистый солист подскакивает на ноги, даже опрокинув свой стул, и хватает Кюхёна за ворот его футболки, рывком вздёрнув парня вверх, фактически как тряпичную куклу.

— Ты хоть иногда думаешь, что говоришь?! Закрой рот! — бешено рычит Донхэ, шумно дыша через нос и практически мгновенно достигнув точки кипения. Хёкджэ с удивлением наблюдает за этой картиной: Кюхён явно напуган, так как макнэ замолкает, нервно глядя на Донхэ, сам лидер группы, наверное, не послушает старших мемберов, ведь они предусмотрительно помалкивают, но при этом Донхэ явно старается защитить Хёка, потому и так горячится. — «Но от чего он меня защищает?» — сейчас грубость макнэ совершенно не задевает парня и, более того, как он думает, Хёкджэ вполне понимает, что ощущают ребята, и почему у них возникла столь напряжённая ситуация. Кому-то нужно что-то предпринять, пока от нервов парни не передрались, и Хёк, принимая решение, медленно поднимается с места, оглядывая ребят и замечая, что все в ответ смотрят на него — и молчат.

— «Я не хочу, чтобы вы ругались из-за меня», — хотелось бы сказать Хёкджэ, но он уже хочет вернуться обратно, в тишину комнаты, с возможностью остаться наедине с Ынхёком в своём разуме. Решившись, он с сожалением покачивает головой, а затем, осторожно обходя стол, парень, приблизившись к спорящим, прикасается подушечками пальцев к запястью Донхэ, молча глядя на него и ничего не говоря. Лидер группы понимает, что Хёкджэ таким образом просит его успокоиться — и отпускает Кюхёна, шумно дыша и беспомощно опуская свои руки, не находя смелости на то, чтобы сопротивляться этой безмолвной просьбе. Кюхён, благоразумно решая помалкивать, садится на своё место, занимая себя поеданием салата, чтобы не болтнуть ничего лишнего вновь, а Хёк, с пониманием и нескрываемой благодарностью, кивает Донхэ, после чего парень тихо уходит в комнату, даже позабыв о том, что раньше он бы за всеми помыл посуду, но не сейчас, когда Хёкджэ сам ощущает, когда его нервы готовы взорваться от напряжения.

Донхэ, проводив парня немигающим взглядом, поворачивается было к Хичолю, но тот, задумчиво посмотрев на лидера группы, коротко покачивает головой, показывая тем самым, что их первоначальный расклад немного изменился из-за поведения не только Ынхёка, но и самого Донхэ, который уже изрядно изнервничался, держась в стороне от барабанщика и не имея возможности помочь ему, проконтролировать ситуацию и убедиться, что парень в порядке.

— Иди к нему, — шёпотом советует Ким, качнув головой и понимающе глядя на лидера группы. — Тишина и покой не помешают вам обоим.

— Ты уверен, что я… — Донхэ вздыхает, посмотрев на свои же дрожащие руки, которыми он схватил Кюхёна пару минут назад, и, осознавая, что у него у самого уже скоро будет нервный срыв, парень мягко треплет волосы макнэ, чуть было не втянувшего голову в плечи, словно гитарист ожидает новой взбучки. — Прости, Кюхён. Просто… будь поосторожнее со своими словами сейчас, пожалуйста.

— Уверен, — Хичоль придвигает к себе кружку с чаем и делает несколько жадных глотков перед тем, как продолжить говорить. — Иди уже, а то сам не свой. Просто посиди с ним и уложи Ынхёка спать немного попозже. Только не требуй от него разговоров. Дай ему прийти в себя.

Донхэ задумчиво кивает головой, соглашаясь с разумными доводами Хичоля, который, наверное, лучше всех знает барабанщика, его мысли и чувства, особенно в такой тяжёлой ситуации. — «Он лучше понимает, как сейчас вести себя с Ынхёком, ведь они лучшие друзья…» — думает лидер группы, решая последовать советам старшего мембера и отправляясь следом за Ынхёком, надеясь, что больше он не наделает никаких ошибок, которые пагубно отразятся на психике барабанщика.

***</p>

Хёкджэ очень благодарен Донхэ за то, что тот молчит с тех самых пор, как парень вернулся в комнату следом за ним. Лидер группы сидит практически неподвижно на своей кровати: навалившись спиной на стену, согнув ноги в коленях и держа сцепленные руки около губ, в полной тишине беспокойно глядя на своего соседа. Хёк очень рад, что Донхэ даже не пытается подойти к нему, наблюдая издалека за тем, как парень сжимает в руках свой альбом с фотографиями. При Хичоле, который, безусловно, очень сильно помог своим обществом, мягкостью и поддержкой, Хёкджэ никак не мог достать из своей сумки последний подарок Ынхёка, который парень успел украдкой забрать из комнаты перед самими похоронами, но при Донхэ…

Донхэ, несмотря на своё неприкрытое беспокойство, умудряется держать себя в руках — и понимающе остаётся в стороне, позволяя Хёкджэ одному пережить свою скорбь, оплакать самую тяжёлую потерю в своей жизни. Глаза Хёка влажные от слёз, он мало что видит перед собой, лишь цветные пятна, но парень продолжает сидеть на кровати и, медленно перелистывая страницу за страницей, пекарь ласково гладит каждую фотографию, стараясь снова не завыть от отчаяния. В каком-то понимании Хёкджэ ценит это беспокойство лидера группы, но при этом пекарь не забывает — Донхэ волнуется за Ынхёка, а не за него. — «Он волнуется за Ынхёка, которого больше нет…» — от этой мысли сердце снова сжимается тяжёлым комком, но разрыдаться парень больше не может: на новые всхлипы у него нет ни дыхания, ни сил.

Хёкджэ видит боковым зрением, что Донхэ неотрывно смотрит на фотоальбом, съедаемый любопытством и каким-то сквозящим чувством вины. Но лидер группы явно уважает секреты парня, не пытаясь подсмотреть, что в руках его соседа, и за его терпение пекарь особенно благодарен темноволосому солисту. Однако от этого странного ощущения Хёку ещё более неловко оставаться в общежитии, и, в частности, в этой комнате, но при этом пекарь не забывает и об очевидных вещах: он не сможет далеко уйти сейчас. Во-первых, парень от всего происходящего так ослаб, что он еле переставляет ноги, а во-вторых, здесь столько всего напоминает об Ынхёке, что Хёкджэ начинает казаться, будто только в этой комнате ему удаётся дышать и вообще — существовать. Да и для себя пекарь уже решил, что признаваться в своём обмане он не может — ребята это ему никогда не простят, да и исправить ситуацию не получится, ведь Ынхёка больше нет.

Через несколько часов, когда наступает ночь, Хёкджэ под пристальным взглядом Донхэ заставляет себя лечь под одеяло: парень даже не раздевается, так как никто не заставит его снять водолазку брата, и, отвернувшись лицом к стене, Хёк прижимает альбом к груди и пусто смотрит перед собой. Такое решение кажется неплохим ходом: Донхэ не увидит, что парень не может уснуть, и ребята будут думать, что он отдыхает. Но, неожиданно, Хёкджэ ощущает робкое прикосновение к своему плечу и, вздрогнув, перепуганный парень подскакивает на постели, рывком усаживаясь и, сжимая фотоальбом до побелевших костяшек, он в ужасе таращится на не менее испуганного Донхэ, который стоит рядом с кроватью в полумраке комнаты и чуть ли сам не дрожит от страха.

— Прости… Прости, Ынхёк… — бессвязно бормочет лидер группы, сразу же отступая назад на пару шагов, и, нервно дыша от волнения, примирительно выставляет руки перед Хёкджэ, надеясь, что это его успокоит. — Я… просто хотел укрыть тебя получше… Одеяло немного сползло… Прости, я напугал тебя… Прости.

Хёкджэ, не сразу понимая смысл слов, сказанных Донхэ, резко переводит взгляд на край одеяла, упавший на его ноги, и, прикрыв глаза, делает глубокий вдох, чтобы перестать так панически дрожать от ужаса. — «Донхэ просто хотел укрыть меня», — напоминает он сам себе и медленно покачивает головой, делая вид, что всё в порядке. — «Он не желал мне зла». По крайней мере, Хёк даже рад, что он успел сдержаться и не закричал, ведь тогда Донхэ точно сошёл бы с ума и вообще не решился бы подходить больше к Хёкджэ, а, учитывая, что они теперь будут жить в одной комнате, подобное может стать большой проблемой в дальнейшем.

Неловкая пауза затягивается и, продолжая молчать, Хёк неуклюже старается лечь обратно, одёргивая водолазку на себе, которую парень не хочет снимать ни при каких обстоятельствах — сейчас эта вещь кажется Хёкджэ некой нитью, связывающей его с братом, тёплой и уютной. Чтобы Донхэ больше не беспокоился, парень натягивает одеяло практически по свою шею — и ложится на другой бок, чтобы в случае чего тут же проснуться, а затем медленно закрывает глаза, сильнее прижимая к груди фотоальбом. Он слышит, что лидер группы потихоньку возвращается на свою кровать, боясь снова напугать Хёка, но пекарь не шевелится. — «Надеюсь, я смогу уснуть этой ночью…»

***</p>

Донхэ спит беспокойно: какое-то тревожное чувство странным образом не покидает его, потому парень, не выдержав, открывает глаза, вслушиваясь в тишину комнаты. — «Ынхёк уснул?» — он не может поверить в то, что слышит, точнее, в то, что он не слышит возни Ынхёка на постели, не слышит его хриплого, испуганного дыхания или тихих всхлипов — всё это кажется ужасно подозрительным, потому, приподнимаясь на локте, Донхэ всматривается в темноту комнаты и с беспокойством понимает, что в постели Ынхёка нет.

— Ынхёк? — тихо зовёт лидер группы, садясь на постели и оглядываясь, пытаясь что-то рассмотреть в темноте. На сердце парня очень неспокойно, и Донхэ, затаив дыхание, прислушивается к шорохам, надеясь, что Ынхёк решил сходить в ванную комнату или, может быть, отправился на кухню, чтобы выпить немного чая. Но никаких посторонних звуков он не слышит — и это очень настораживает Донхэ. Потянувшись за своей одеждой, парень быстро надевает свою домашнюю футболку и спортивные штаны, а затем, поднимаясь на ноги, Донхэ включает свет в комнате, рефлекторно зажмурившись на несколько секунд, чтобы привыкнуть к освещению. Когда ему удаётся проморгаться спустя время, темноволосый солист убеждается, что Ынхёка в комнате нет, но это парень и так понимал, только сам себе не верил без доказательств.