Начало. (2/2)

— Ты открой её.

Несмотря на то, что вся ситуация кажется Хёку крайне подозрительной, он молча кивает и послушно открывает книгу, негромко ахнув от удивления: вместо листов «книга» состоит из прозрачных вкладышей, в которые вложены множество совместных фотографий пекаря и его брата-близнеца. Хёкджэ узнаёт каждый кадр — все эти фото были сделаны на телефон Ынхёка, когда парни проводили время вместе, будь то пекарня, какое-то тихое место или же огромная квартира барабанщика, в которую никто из других участников группы при Хёке не заявлялся. Хёкджэ опасался делать первые совместные фото с Ынхёком, так как он не желал огласки: они договорились, что парень будет молчать в агентстве о том, что у него есть родной брат, и не будет выкладывать эти фотографии в социальных сетях — и рыжий близнец держал своё слово, не рассказав об этом даже мемберам группы<span class="footnote" id="fn_32942885_2"></span>. Но Ынхёк всегда ставит пароль на своём мобильном, потому, со временем, Хёк стал более благосклонен к фотографиям — его собственный мобильный телефон был с не самой лучшей камерой, а покупать какой-то более технологичный сотовый пекарь не видел смысла, ведь всё, что ему было нужно от телефона, это длительная работа аккумулятора. Но факт того, что Ынхёк не просто сохранил все эти фотографии, а даже распечатал их, чтобы Хёкджэ тоже мог оставить у себя все приятные воспоминания, связанные с их времяпрепровождением, не просто приятен — он наполняет сердце Хёка согревающей теплотой.

— Тебе нравится? — с опаской вопрошает Ынхёк, чуть наклоняя голову набок и внимательно рассматривая своего брата. — Я подумал, что так я всегда буду рядом с тобой, даже когда отправлюсь в тур, и…

— Спасибо… — выдыхает Хёкджэ и, захлопнув книгу, оказавшуюся фотоальбомом, держит её одной рукой, кинувшись на шею рыжего близнеца, желая как можно крепче обнять его в знак признательности. Ынхёк лишь с явным облегчением смеётся, погладив брата по мягким, не испорченным краской волосам пшеничного цвета: судя по всему, барабанщик переживал, что не подарил что-то более существенное, но никакой дорогой подарок не сравнится с тем, что придумал парень, знающий Хёка как облупленного, с самого рождения — Хёкджэ никогда и в голову не могло прийти, что он может попросить денег у брата, ведь с самого детства пекарь рос самостоятельным и сидеть на шее Ынхёка он бы не смог ввиду морального аспекта: парня не так воспитывали.

— Ну, ладно. Беги по своим делам, — предлагает рыжий близнец, ощущая, что пауза слегка затянулась, и отступает на шаг назад, довольно оглядывая радостного брата, прижимающего фотоальбом к своей груди. — Заодно Рёуку похвастаешься. Я уверен, что он разделит твой восторг.

— Ага, и заодно вручу тебе твой подарок, — согласно отвечает Хёкджэ, сильно сжимая фотоальбом в своих руках и нетерпеливо переступая с ноги на ногу: теперь ему особенно хочется отдать Ынхёку его подарок на день рождения, но для этого нужно закончить ещё пару необходимых дел, ну и, наконец, усадить брата за их столик. Но, кажется, рыжий близнец понимает Хёка по-своему, так как он поправляет сумку на своём плече и, по-модельному перенося вес на одну ногу, чуть выставив бедро вбок, ехидно вопрошает:

— Ты что, держал его здесь всё это время? Или ты собрался откупиться от меня своей потрясающей выпечкой?

— И да, и нет, — тут же находится Хёкджэ, стараясь не выдавать своей неловкости, и делая пару шагов назад. — Потерпи немного — и всё узнаешь. Тебе принести горячий чай?

— Ну, как скажешь, — Ынхёк явно не против подождать ещё немного, но от предложения чая парень привычно скривился в красивой пренебрежительной усмешке: за годы жизни в Америке Ынхёк так и не сумел привыкнуть к этому напитку, как бы Хёк ни старался подобрать для него какие-то новые вкусы и сочетания. — Не, мне бы колы, если есть.

— Ванильная, как и всегда? — со вздохом уточняет парень с пшеничными волосами, не возражая, хоть и не одобряя такую не самую здоровую привычку брата: на фоне некоторых других пристрастий Ынхёка с этой вкусовщиной Хёкджэ вполне может мириться. — И как такой холодный американский парень может любить ванильную колу?

— Сам не знаю. Люблю — и всё тут, — рыжий близнец лишь небрежно пожимает плечами, направляясь в сторону их извечного столика, снимая сумку на ходу. — Ладно, если колы нет — кофе тоже подойдёт.

Закивав, Хёкджэ тут же спешит в сторону прилавка, оставляя Ынхёка в одиночестве. Присаживаясь за столик, рыжий барабанщик кидает сумку на стул рядом с собой и стягивает с себя чёрную кожанку, повесив её на спинку стула, на котором он сидит. Подпирая голову руками, он с явным интересом наблюдает за тем, как Хёкджэ оживлённо хвастается Рёуку, раскрыв фотоальбом, и со счастливой улыбкой перелистывает прозрачные вкладыши, показывая своему другу множество совместных фотографий, распечатанных на специальной бумаге для фотопечати. Ынхёк расслабленно улыбается, глядя на то, как этот неприветливый коротышка, который все те несколько лет, сколько Хёкджэ жил совсем один, был его главной опорой и поддержкой, хмурится, рассматривая подарок Ынхёка, однако, вроде как, не говорит ничего плохого. — «Странный малый…»

***</p>

Через каких-то двадцать минут Хёкджэ ставит перед братом на столе блюдо с горячими пончиками, наполненными банановой начинкой. Также Хёк принёс вместе с пончиками банку холодной газировки, ванильной колы, любимой Ынхёком, и чашку кофе со сливками, от которой исходит пар. Пончики пахнут так знакомо, разжигая аппетит барабанщика и, облизнувшись, он протягивает руку к банке с колой, но Хёкджэ, присаживаясь напротив, цепко держит банку обеими руками, не отдавая её брату.

— Ещё холодная, я её только что из холодильника достал, — смущённо поясняет пекарь, легко тарабаня ногтями по поверхности банки. Ынхёк лишь многозначительно хмыкает, начиная угловато посмеиваться:

— Что, опять приберёг для меня?

Хёкджэ начинает нервно крутить банку в руках, опуская взгляд и слишком заинтересованно рассматривая её, как будто видит колу впервые, но ответ рыжий барабанщик знает и сам: его брат уже как-то проговорился, что с каждым привозом свежих продуктов Хёк заказывает ванильную колу уже целых два года. И те же два года Хёкджэ обязательно откладывает одну из банок в специальное место в холодильнике, для Ынхёка. От этого парню становится очень тепло и уютно на душе, когда он начинает есть, принимая заботу Хёкджэ о нём и решая выпить колу немного позже — здесь его брат, здесь его всегда ждут и любят, а остальное вполне может и подождать.

— Пожалуй, я согласен вместо подарка получить ещё одну порцию пончиков, — признаёт Ынхёк, облизываясь после вкусного перекуса: в Америке он привык есть выпечку руками, но за два года общения с Хёкджэ он наловчился пользоваться вилкой и ножом, и это оказалось не так плохо — руки не пачкаются, и на пальцах не возникает этого неприятного жирного ощущения. А так стоит лишь губы протереть салфеткой — и вид у барабанщика снова становится вполне приемлемым.

— Нет, это я просто принёс тебе поесть после дороги. Вот твой подарок, — Хёкджэ лишь посмеивается и тянет руку к вороту своего свитера, оттягивая ткань и вытаскивая наружу цепочку с кулоном, которая была спрятана под одеждой. При виде хорошо знакомой ему цепочки Ынхёк лишь снова торопливо облизывается, заинтересованно глядя на своего брата: год назад, на их первый совместный день рождения после длительной разлуки, парни вместе выбрали два абсолютно одинаковых кулона с идентичными серебряными цепочками — толстая огранка круглого кулона напоминает накатившую волну, а посередине размещено плетёное дерево с многочисленными ветками и длинными спутанными корнями, перекрывающими собой бледно-зелёный камень малахита. Свой кулон Ынхёк никогда не скрывал, выставляя его поверх маек и вытянутых футболок, позволяя украшению переливаться под сценическим освещением, но Хёкджэ — это совсем другое дело, пекарю приходится постоянно убирать этот подарок под одежду, что вполне объяснимо, ведь братец постоянно возится на кухне. Но сейчас на цепочке Хёка есть что-то новое — вместе с кулоном на серебряных звеньях висит тонкое кольцо.

— Хёкджэ? — удивлённо вопрошает Ынхёк, наблюдая за тем, как Хёкджэ шумно пыхтит, пытаясь расстегнуть цепочку и снять её с шеи, и, когда ему это удаётся, парень кладёт украшение на стол и, аккуратно вынув кольцо с цепочки, парень быстро надевает кулон обратно на свою шею, как будто без него он чувствует себя неуютно. На это барабанщику совсем нечего сказать, так как он не совсем понимает, что происходит, но Ынхёк не мешает брату, лишь с ноткой снисходительности наблюдая за ним.

— И что ты удумал? — в итоге не выдерживает рыжий близнец, так как его брат кажется до жути подозрительным, и подобное ощущение в адрес Хёкджэ кажется уж совсем непривычным и даже противоестественным, если так подумать — его братишка-пекарь обычно прост и логичен во всех своих действиях, не то, что сейчас. Ещё и это кольцо, которое Хёк держит в своей руке, тоже кажется Ынхёку каким-то загадочным и необычным и, более того, важным для Хёкджэ.

— Дай свою руку, — повелительным тоном произносит парень с пшеничными волосами, который кажется одновременно и до незнакомого уверенным — и неловко тушующимся, словно тот лишь храбрится, побаиваясь реакции Ынхёка. Рыжий барабанщик лишь коротко хмыкает, но, не возражая, доверчиво протягивает брату свою руку, и Хёкджэ тут же сжимает её своими мягкими пальцами, очень приятным и тёплыми, невзирая на то, что несколько минут назад парень держал в руках банку с холодной колой. Ынхёк продолжает молчать, с удивлением наблюдая за тем, как Хёк надевает ему на средний палец правой руки то самое серебряное кольцо.

— Хёкджэ, я не ношу кольца, — мягко напоминает барабанщик, решив, что Хёкджэ просто об этом позабыл, но, судя по всему, у брата есть какой-то определённый план, так как тот принимается сразу же суетливо тараторить, отпуская руку Ынхёка и давая ему как следует рассмотреть подарок:

— Да, я помню, что ты не любишь их, мол они мешаются тебе во время игры. Но это кольцо не должно тебе мешать, оно очень аккуратное и… оно тебе подходит.

Последние слова Хёкджэ произносит особенно неуверенно и тихо, не зная, как Ынхёк отреагирует на такой подарок, а барабанщик тем временем приподнимает руку, повернув её ладонью в сторону брата, и внимательно рассматривает кольцо на своей руке — тонкая полоска, обрамлённая рядом совсем мелких, прозрачных фианитов. — «Будет красиво поблёскивать под софитами…»

— Братишка, оно же наверняка очень дорогое… — Ынхёк понимает, что, конечно, это кольцо украшено не безумно дорогими бриллиантами, но по меркам доходов и накоплений Хёкджэ это наверняка была не самая лёгкая покупка. И, учитывая то, как Хёк уводит взгляд в сторону, барабанщику становится ясно, что так оно и есть — его брат потратил большую сумму денег, чтобы купить это кольцо, потому и отвечает он так неуклюже и тихо:

— Я… я накопил, не беспокойся.

— Да сколько же ты копил?! — Ынхёку хочется за голову схватиться от того, насколько бредово это звучит из уст Хёкджэ — накопил. — На это небось весь твой доход за целый квартал ушёл! Я тебе верну деньги за него, я…

— Ынхёк, — Хёкджэ снова ловит его за руки и, мягко прижимая их к столу, внимательно смотрит на своего брата, стараясь не показывать того, как он погрустнел от слов рыжего близнеца. — Я очень хотел сделать тебе подарок, и я ни о чём не жалею. Только если тебе не понравилось кольцо…

— Нет, мне очень нравится, — Ынхёк приходит к крайне логичному выводу: Хёк очень старался, выбирая подарок для него, и читать ему морали будет не только неуместно, но и бесполезно — парень рискует обидеть и расстроить своего брата, а это в планы рыжего близнеца никак не входило. Поднимаясь с места, Ынхёк обходит стол и, подойдя к Хёкджэ со спины, мягко обнимает брата за плечи, наклонившись к нему:

— Оно будет со мной всегда. Спасибо тебе.

Хёкджэ наконец снова довольно улыбается, возвращаясь в привычное бодрое расположение духа. Ынхёк сам невольно улыбается в ответ, когда понимает, насколько органично его брат смотрится в этой светлой пекарне — такое тихое и уютное место, под стать доброй душе Хёкджэ, множество окон во всю стену, светлая мебель, подобранная под единый стиль интерьера, характерный запах свежей выпечки и простор, казалось бы, небольшого помещения, благодаря удачной расстановке столиков и светлым тонам нежных красок. Нетрудно догадаться, что для Хёка это — весь мир, и этот мир Ынхёку очень хочется сберечь: здесь нет лжи, нет опасности, и здесь так легко быть важным и значимым, достаточно просто… любить Хёкджэ так, как может любить старший брат. Но другой мир, тот, снаружи, совсем не такой, и всё это так путает и давит на разум барабанщика, что об этом и задумываться даже сейчас не хочется.

Вообще, на столь уютной ноте стоило бы и закончить обмен подарками, но Ынхёку нестерпимо захотелось подшутить: ехидно засмеявшись, он выпрямляется, отпуская плечи Хёка, и, придав своему лицу привычное гордое и уверенное выражение, барабанщик отчётливо произносит:

— А как часто я буду его показывать!

Одновременно со своими словами Ынхёк поднимает руку и, еле сдерживая смех, поворачивает руку ладонью к себе, насмешливо демонстрируя брату средний палец с кольцом и поджимая к ладони остальные пальцы. Несколько секунд пекарню наполняет гнетущая тишина, а после раздаётся возмущённый вопль Хёкджэ, не предусмотревшего такое развитие событий:

— Ынхёк!!!