Глава 9. Падали листья (1/2)

Март 94-го</p>

— Софа! — оклик Вити застал Мальцеву уже на выходе. Сергей, услышав тоже этот возглас, насторожился, в вопросительном жесте дёргая головой. От него, правда, только отмахнулись, мол, не время для объяснений, — Мать твою, остановиться можешь? — Павленко практически за руку её хватает, — Мы с тобой о чём договаривались? Напомнить?

— Спасибо, я провалами в памяти не страдаю, — Софа прекрасно помнит и их с Витей разговор трёхмесячной давности, в канун первой январской ночи. Зачем же афганцу одно и то же повторять? Да потому что она, по его мнению, запамятовала знатно!

— Я, кажется, говорил уже… — Витя замялся, осматриваясь по сторонам. Время нынче небезопасное было, — Что влез во все эти тёрки с Зурабом не ради того, чтоб теперь меня кидали, как лоха какого-то.

— Кто тебя кидает, объясни? — подобные предъявления били по больному, — Я разве хоть раз с тех пор послала тебя на все четыре, или отреклась? Не выноси мозг, Витя, ни себе, ни окружающим, и всё станет куда более проще. А за помощь я тебе благодарна в любом случае, — она хотела было двинуться дальше, навстречу уже поджидавшему её другому товарищу, но Витя преградил путь.

— Я не закончил, — сказал, как отрезал. И взглядом прожигает. Нешуточным. Глаза щурит и продолжает, пока Софа вздыхает, глаза возводя к небу и мысленно восклицая: «Нет, ну вот как ему не лень-то?» — Условия есть условия. И если твой дружок не просто понты гонит, то он должен тут подсуетиться, уж извини, такой уговор.

— С каких это пор, Вить?

— Помнится, слово ты своё раньше держала…

— И не отказываюсь! — правда, Софа уже порядком успела задуматься, а, может, зря она Витю о помощи попросила? Кто же знал, что у него звезда во лбу загорится такая, что не выковырять? Видать, правду люди говорят, что власть губительная вещь. Раньше-то Павленко ей другим виделся, — Но ты перегибаешь палку. Я ясно дала понять, что со всякими левыми схемами связываться не собираюсь. Против Зураба объединились, и ладно, но завод отжимать у какого-то бизнесмена — это уже чересчур! Ни я, ни Кощей в этом участия принимать не собираемся.

— С этим заводом мы на Зураба давить сможем!

— Кавказцы, конечно, выпивают, но Зураб не пьянь!

— Дело не в производстве, а в самом факте! Он нас за серьёзных людей не принимает, угрозы никакой не видит, а отожмём завод — нам и прибыль с него, и статус!

— Хватит, — Софа руку вздёргивает, останавливая его пламенную речь, которую уже слышала далеко не в первый раз, — Ты, Витя, заводом управлять не умеешь. А там, между прочим, люди работают, у них семьи и они детей поднимают, так что лучше пускай этим всем занимается тот, у кого реально это получается! А сейчас извини, но меня ждут, — отцепив руку друга от своего запястья, она направляется прямиком к Сергею.

— Я всё равно не отступлюсь! — в ответ ей бросают.

— Да на здоровье, — не так громко, но слышимо от Софы прилетает, пока она в машину садится. И дождавшийся следом, времени не теряя.

— Погрызлись? — сочувствующе.

— Что он вообще в этом заводе нашёл? Какой, к чертям собачьим, статус, если кавказцы афганцев боялись ещё летом, как огня?

— Дело, видать, в смене командира… — запоздало парень понимает, что взболтнул не то, но забирать слова поздно. Извиняющийся взгляд мимо пропускают, Софа его слова в голове крутит. И в момент, когда Кощей уже мотор заводит, события давности пары недель вспоминает.

— Простите, я просто увидела одного человека… — Софа к порогу присматривается, в окнах силуэты несуществующие уловить пытается. Бесполезно.

— Нет здесь никого, — только и басит, прежде чем пожелать удалиться от греха подальше. А сам мысленно проклинает того, по чьей милости этот разговор неприятный происходит.

— Но я точно видела, — не сдаётся Мальцева, даже подпрыгнуть пытается.

— Вам показалось, — строже звучит голос, — Так бывает… Я здесь один живу. И никого вы видеть не могли.

Для Софы эти слова печальным диагнозом оказываются. Вся её решительность от чужого напора рассеивается, и Мальцевой развернуться приходится после холодного старческого «всего хорошего» и закрытой с щелчком двери.

Ещё с минуту она на месте топчется, не понимая, как такое могло произойти. Неужели она и вправду ошиблась? Умом тронулась, раз увидела того, кого нет? Здравый разум диктовал Софе, что надеяться нет смысла, но сердце разрывалось на части. Обида на саму себя затопила её с головой и, уже не задерживаясь, она двинулась обратно по тропинке, ведущей к кладбищу. Прибавила ходу, прогоняя ненавистные мысли из головы.</p>

Ей просто показалось. Померещилось.

Чёрт!

За эти две недели Софа уже чего только себе не придумала. И что у неё крыша едет, и что в психушку пора с такими «видениями», да и вообще, нереально это всё. Одна мысль о том, что Алик жив, но не даёт о себе знать ничего, разрывала на части. Ведь это значило бы, что он самолично решил выбросить из своей жизни и её, и афганцев, и даже семью свою, но…

Заговорить с кем-то о своих предположениях было страшно. Что, если в её окружении находится тот, кто виноват в случившемся? И тут уж одно из двух: либо её упекут в психушку, либо прибьют на месте. Как нежеланную «свидетельницу». Слова, услышанные от Зураба, снова и снова всплывали в голове, но Софа не верила. Смотрела на Витю и не верила, что он мог быть замешан в убийстве Эльзы и… Алика. Они же друзья были.

Навешал ей кавказец этот лапши на уши, а она и мучится… Разве это по-дружески, подозревать в таком?!

Настроение было ни к чёрту, скатываясь плавно от «нуля» к глубоко «ниже плинтуса».

— Может, сходим куда? — внезапный вопрос, озвученный другом, застаёт врасплох. Софа взглядом его окидывает, и тот под её созерцанием аж смущается весь. Щёчки-то краснеют, хоть и едва заметно, — Ну, не так, чтоб по делу какому-то, а просто. Кафе там, или кино?

— А не боишься?

— Тебя, что ли?

— Да нет, Нинель, — произносит так, будто это самое очевидное предположение изначально. Хотя, так оно и есть, — Ты ж её принц на этом коне, а меня она, мягко говоря, не очень жалует.

Секунду Сергей просто пытался вникнуть в суть её слов.

— Какой принц, о чём ты вообще, — усмехается, причём настолько безобидно, словно и правда не понимает, как ей такое могло в голову взбрести. Но факты остаются фактами, и отрицать того, что Нинель проявляет к нему интерес, было бы ещё более глупо, чем скрывать от Софы какие-то свои интрижки прошлого.

Кто, в конце-концов, в этой жизни не ошибается?

А он ступил на эту тропу только потому, что с Софой разругался в ноябре в пух и прах. Почти полтора месяца пытался как-то выбросить её из головы, закрутив с той, что попалась под руку. По правде говоря — на него там самого вешались, как на элитную ночную бабочку, так что его вина здесь ровно наполовину.

Видя, что эта тема не особо доставляет ему удовольствия, Софа решает прекратить разговор.

На самом деле, Нинель была не такой уж и змеёй. Наверное. Во всяком случае, когда-то Мальцева помнит её нормальной девчонкой, учившейся в параллельном классе. До отъезда в Воронеж они могли иногда обменяться приветствием или просто побыть в одной компании без драк и ругани, но вот что-то существенно изменилось в тот момент, когда она вернулась в родной город. Уже тогда у Кощея был свой извилистый и незаконный путь, а Нинель каким-то образом оказалась подле, и её, в отличие от прошлых заслуг, отнюдь не устраивал расклад возникновения беглянки.

Положа руку на сердце, Софа могла поклясться, что всё это из-за ревности. Но она ведь даже необдуманная и беспричинная! Да, они много времени проводили вместе. Да, им обоим это нравилось. Да, они знают друг друга почти всю жизнь. Но что это меняет?

Для неё Кощей — друг. Лучший друг из детства. И в этом предложении всегда будет стоять точка, никаких запятых не предусмотрено.

И, если уж быть совсем честной, то ей её даже жаль. Сама побывала в шкуре тех, кого отшивают. Но если её отправили в динамо из-за реальной девушки, с которой были вполне себе реальные отношения, а не придуманные, то здесь явно другой случай, девушки у Кощея не было. По крайней мере, Софа об этом ничего не знала.

— Я могу заехать за тобой.

— Ты извини, но тусовщица из меня сегодня никакая.

В ответ она получает кивок.

Её водителю не нужно спрашивать, где тормозить.

— Спасибо.

— Да было б за что, — отмахивается. И старается не смотреть. Иначе чувствует, что так и поплыть можно.

— За то, что ты не исчез из моей жизни с концами, — для Софы эти слова и вправду имеют большое значение. Какие друзья не ссорятся? Важно то, чтобы потом мирились.

Кощей улыбается. И внутри теплее становится от её слов. «Может, лёд тронется и у меня появится шанс?» — мелькает на подкорке подсознания, когда женские губы касаются щеки.

Родители ему всегда говорили, с детства, что, если хочешь чего-то, то нужно идти к своей цели до конца и не сдаваться. Счастливыми ведь бывают только сильные.

Знала бы Софа, что именно сейчас её другу хочется сделать, не была бы столь уверена в истинно дружеских мотивах. Но Сергей ведь терпеливый, подождёт, ему не привыкать.

— Ладно, хватит телячьих нежностей, пойду я. Осторожнее на дорогах, — выйдя из машины, Софа дверцей чуть хлопает и к подъезду бежит. И он бы за ней со всех ног следом приспустил бы, если бы его уже не ждали. В этом он, конечно, не сомневался…

***</p>

— Гриш! Ты дома? — надежда на то, чтобы застать друга в четырёх стенах оправдалась, когда Софа увидела куртку, висящую на вешалке. Пройдя на кухню, Мальцева вдруг остановилась, поняв, что в коридоре стоят ещё и женские сапоги. Сапоги, которых у неё никогда не было, — Простите, что помешала, — взору её предстал друг, сидящий на кухне за столом.

— Соф, а ты чего так рано?

— Да так сложилось… — неловкость, накрывшая с головой, перерастала в такое же неловкое молчание, — А у тебя гостья?

— Знакомься, это Оля, — и вправду, гостья. Миловидная блондинка острым взглядом впивается в Мальцеву, пока она кивает, чувствуя себя неловко, — Оль, это Софа, моя подруга и по совместительству соседка.

— Очень приятно.

— Взаимно, — откликается Соколова, а секунду спустя уже со своего места поднимается, — Ладно, я пойду, мне уже пора.

— Я провожу, — Гриша даже не предлагает, а утверждает. Соколова проходит мимо Софы, успевая проронить на прощание короткое «До свидания».

— Не переживай, недалеко, дойду сама. А ты с подругой оставайся, — и вот как на эти слова реагировать, Софа не знает, потому что звучат они несколько странно. Так, точно бы её появлению здесь явно не были рады.

— Прости, — произносит она, когда друг снова появляется на кухне. Но Гриша только отмахивается, мол, всё нормально, — Ты ей не говорил?..

— У тебя что-то случилось? — мимо ушей пропустив её вопрос, он свой задаёт. Видимо, уловил нотки беспокойства в её вопросе, когда Софа только-только порог квартиры переступила, — С Витей повздорили?

— Немного.

— Дай угадаю: завод? Не переживай, отойдёт, перебесится.

— Сомневаюсь, — уж слишком сильно Павленко завладела эта мысль, и ни Мальцева, ни Терентьев, к сожалению, пока не имели сил воздействовать достаточно против этого, — Гриш, мне, на самом деле, совет твой нужен…

Софа юлит. Не любит этого, но не знает, как начать разговор. За столом сидит, руки в замок сложив, и на соседа своего смотрит, пока тот, сообразив, что стоит присесть, не оказывается на соседнем табурете.

«Значит, и вправду что-то стряслось» — проносится в мужском сознании.

— Только ты не думай, что я с ума сошла, ладно?

— Интересное начало, — Мальцева только вздыхает. И пятерню в волосы запускает, — Привидение увидела, что ли? — пошутить пытается и не подозревает, что в самую точку попал, пока не видит, как губы девичьи в грустной усмешке подрагивают, — Соф?..

— Похоже на то, — отвечает.

И на кухне тишина воцаряется. До тех пор, пока свист чайника не прерывает их. Гриша же воду поставил вскипятить, ещё когда Оля в квартире была. Он поднимается, чтобы выключить его, и в кружки чаю разлить, предполагая, что так, возможно, беседа быстрее с мёртвой точки сдвинется. Вот только рука мужская не шибко рассчитана на новость, которую ему услышать предстоит, и кипяток переполняет одну из посудин, когда Софа решительно выдвигает одно-единственное имя:

— Алика.

Не сразу сообразив, Гриша только спустя пару секунд полотенце хватает, когда кипяток уже ему на ногу стекает. Столешницу насухо протирает и молчит, пока Мальцева его затылок взглядом буравит, вердикта ожидая.

Афганец же оторопевает конкретно, не спеша что-то произносить. Только когда стол, кажется, уже до дыр затёрт, разворачивается, две кружки на скатерть перенося и одну из них ближе к Софе пододвигая.

Сидят они в молчании ещё с минуту и тишина обоим по ушам режет, пока мужчина наконец не произносит, прочистив горло:

— И где… — слова застревают. Не знает, как спрашивать. «Где ты его видела?» «Где он тебе привиделся?»

— Недалеко от кладбища. Там дом есть один…

— Ты уверена?

— Думаешь, я сошла с ума, да? — Софа вдавливает подушечки пальцев в стенки кружки, чувствуя, как те прямо-таки припекать в кожу начинают из-за горячей воды.

Гриша молчит. Ему это, по правде, нереальным кажется. Абсурдом каким-то. Алик ведь погиб. Тело его, конечно, не нашли, но Витя же подтвердил смерть их командира, а, будь это неправдой, он бы объявился.

— Может, просто из-за стресса… Нервы там, все дела…

— Гриш…

Софа смотрит на него взглядом маленькой запуганной девочки, и Грише её жаль становится. Понимает он, что это такое, но не может иначе. Не может он её теорию подтвердить. Знает он, что бывает. Сам видел призраков прошлого после Афгана не раз, да и там, на войне… А Софа, конечно, не воевала, но она ведь, какой бы ни была, остаётся девчонкой всё равно. Женская психика, хоть и мощнее, но вкупе с тем, что пришлось Мальцевой пережить…

В общем, и выходит, что молчит он. Не знает, что говорить, и приговор выносить какой-то не хочет.

— Я, правда, видела его. Да, не вблизи, но мне кажется, что это был он…

— Соф…

— Знаю, когда кажется — креститься надо! Ладно, забудь, проехали, — может, зря она эту тему подняла? И вправду же, будь Алик жив, объявился бы.

Но Софу сомнения одолевали последние два месяца и жить с ними дольше она бы не смогла в одиночку, а разговаривать об этом с Кощеем было не совсем уместно. Знала, что друг её в этом вопросе не поддержит, а с Витей неполадки, поэтому и открылась Грише. Но, раз уж и он ей не верит…

— Извини, — теперь уже черёд афганца произносить эти слова.

Гриша уходит, так и не притронувшись к своему чаю. Расхотелось.

Софа взглядом его провожает, не зная, что и думать.

Вот и поговорили…

***</p>

Нина ждала его. Волнительно посматривала на часы, надеясь, что приедет и даже испытала долю облегчения, когда услышала дверной звонок. Две секунды — ровно столько, чтобы добраться до прихожей и повернуть ключ в замке, впуская внутрь желанного гостя.

Всё по заранее спланированному сценарию: поцелуй с порога, прямо в губы, так, что Кощевский и сообразить не успевает, затем курточку с него стягивает и на крючок заботливо вешает, убегая на кухню да приговаривая, что всё уже готово, что следует подкрепиться.

— Нин… Поговорить надо…

— Ты хоть поешь сначала, — она суетится, разогревает, потому что наверняка всё остыло. Из чайника кипяток в чашку наливает, чай заваривая.

Помнит, что Серёжа любит чёрный, крепкий и без сахара. Горьковато, конечно, сама-то Нинель любит подсластить себе, но ради него и она от сладкого отказывается. Да и для фигуры, в конце-концов, полезно.

— Так, у меня там ещё колбаска есть…

— Нин…

— Ты огурчики будешь? Или помидоры? Сама солила, — дверцу холодильника открывает, на две банки пялится, и тут же обе и вытаскивает. Какую скажет, такую и откроет.

Суетится вокруг него, а Кощею вовсе и не до еды, хоть и благодарен он ей за подобную заботу, но разве можно вечно разговоры на потом откладывать? Так и недолго козлом себя прочувствовать вовсю. Да, он ничего не обещал ей, но ведь было же! А теперь приходится толковать, что к чему, да на больное давить.

Рад бы Сергей ответить тем, что от него ждут, но не может.

…Софа!

Знает всё прекрасно. Но сейчас чувствует, что шанс маячит на горизонте, а не воспользоваться им не может. Хоть и мысли добивают, прояснить ситуацию хочется во всех направлениях, чтобы потом не тешить себя иллюзиями и кого бы то ни было вокруг.

— Сядь, — он эти банки у неё из рук забирает, отставляя в сторону. И Нине замереть приходиться, в глаза его глядя. Наверное, именно так смотрят жертвы на убийцу перед самым страшным. Потому что в глубине души догадывается уже, о чём пойдёт речь, но услышать боится.

Секунды тикают, перетекая в минуты. Пока он говорит, у неё перед глазами карточный домик стоит. Поначалу отстраивается, как мечты её, надежды и планы, а затем, с последним словом кто-то карту с нижнего ряда вынимает и всё рушится в одно мгновенье.

Наверное, прав был классик.

Чем меньше женщину мы любим — тем легче нравимся мы ей!

Эта теорема как нельзя кстати подходила под них. И своими словами Кощевский приводил жестокий, но справедливый приговор в исполнение. У каждой правды две стороны медали, а он хотел быть честным. Просто потому что Нинель тоже ведь счастья своего заслуживает, а не прозябания в пустых и напрасных надеждах. Он, может, и рад бы стать героем её романа, но не может. Нереально это. Вины его в том нет, но вот поговорить, пожалуй, стоило бы раньше…

— Ты её любишь? — вопреки своим же собственным ожиданиям голос подаёт. Знает, что ответ заранее уготован, осознаёт, что услышать его ей будет неприятно и больно. Но всё-таки в лоб спрашивает.

— Да, — без колебания. Ни единой секунды на размышления, никакой чёртовой паузы. Сразу же выдаёт, будто и сам ждал. И будто этот ответ окончательную точку ставит, — Я её люблю.

— Вот только она тебя не любит, Серёж, — вторит, — Не любит, слышишь? — и в глазах у Нины вся надежда скапливается, когда она переубедить его пытается, отказываясь понимать, что бесполезно это, — И никогда она твоей не согласится быть, а я ради тебя на всё согласна! Неужели ты не понимаешь этого?

— Нин, — он в глаза ей смотрит. И в одних этих омутах уже прописная истина. Неизменная.

Кощей с места поднимается, давая понять, что намерен закончить. Тихое «прости» роняет, оставляя после себя запах одеколона и хлопок двери, пока в глазах у Нинель вся жгучая ненависть к Софке Мальцевой скапливается, а затем разбивается ручьём из слёз, как и фарфоровая чашка, в стену от безысходности и досады запущенная.

«Он об этом обязательно ещё пожалеет» — себя успокаивает. И голову руками обхватывает, пытаясь стереть из головы его голос.

— Я её люблю.