Глава 6. Худшая (2/2)
К слову, один мудрый человек сказал как-то, что женщина, если ей понадобится, может стать кем угодно. Начиная от заботливой и ласковой жены-матери и заканчивая самым настоящим разведчиком, держащей ухо востро и «хвост на плаву».
А некоторые афганцы — те ещё находки для шпиона…
— На днюхе Гришани вон как взглядом её прожигал. Ревнует.
— Да уж, думал, пятак начистит как минимум там…
— Если бы Эльза была, ловили бы шоу двойной драки.
— А, может, громче пошушукаетесь? — наконец, осаживает их. Специально, чтобы внимание на неё обратили. Надоело ей одно и то же выслушивать. Уши заткнуть хочется, потому что всё бредом сплошным кажется, — Чтобы Алик услышал, как вы косточки ему перемываете.
И в этот самый момент на горизонте сам командир афганский появляется. На девушку свою мимолётный взгляд бросает, мимо пройти собираясь, вот только для Эльзы это уже никакого значения не имеет, потому что с места поднимается, дорогу преграждая.
— Бельчонок, ты чего?
Прозвищем ласковым обращается, но в этот раз у неё улыбка не появляется.
«Не прокатит, Алик» — одним взглядом даёт понять, на деле выговаривая краткое:
— Поговорить надо.
Решительно так. А чего, спрашивается, кота тянуть за одно место? Если сразу точки над «и» расставить хочется, чтоб в очках розовых не ходить и лапшу с ушей не снимать.
Эльза ненавидит лапшу во всех её проявлениях. И розовый цвет — тоже. Поэтому, наверное, Алик, поначалу желавший пожать плечами, откреститься, смыться под предлогом каких-то срочных дел, теряет свой напор. Взгляд её замечает — и, что самое странное, кивает.
— Ну ладно, чё. Пойдём, — вдвоём они в его кабинет и удаляются, провожаемые взглядами тех самых афганцев, которые окончательной точкой кипения Эльзы оказываются. Для желания завязать необъяснимое или, напротив — необратимое? Но с вопросами в голове, которые донимали её всё время с момента возвращения, пора бы уже заканчивать. А иначе, чем как поговорить с самим Волковым, Эльза понятия не имела, как справиться, — О чём шушукаться будем? — с ухмылкой такой полу-саркастической.
На неё это всегда оказывало нужный эффект. Чего греха таить, Эльза просто таяла, как пломбир на солнце, от такого Волкова. Завороженно смотрящего на него во всём внимании. Дававшего понять, что сейчас он откладывает свои планы и дела ради неё. И это, конечно же, как и любой другой девушке, льстило.
Вот бы ещё правду услышать… Тогда можно будет памятник ставить.
Но, Эльза пока ещё не разобралась, кому или чему он посвятится.
— О тебе.
— О-о, обо мне? Эль, ты никак мне предложение хочешь сделать?
Опять шутки. В этом весь Волков. Эльза когда-то влюбилась в него, потому что он казался ей самым оптимистичным и в то же время приближённым к реальности из всех, кто её окружал. Подкупил своим стойким характером, харизмой, но сейчас ей хотелось другого.
— А можно как-то серьёзней, нет? — и один такой вопрос с него эту самую улыбку выбивает, хоть Алик совсем и не хочет свои какие-то переживания показывать. Потому что смешно же.
Из-за чего вообще он должен париться?
— Я самый серьёзный.
— Не паясничай.
— Тогда начинай, — на стул садится перед ней. В то время как сама Эльза на стол его запрыгивает, косясь на стоящую рядом их совместную фотографию. Взгляд Волкову спустя секунд пять возвращает, как бы заставляя добавить: — Я телепатией не страдаю.
— Что происходит? Я как вернулась, так и не узнаю тебя.
— Ничего не происходит, — правило номер один: если вы не хотите о чём-то говорить, включите дурака. Авось прокатит, — Союз не отстроили, Ельцин по-прежнему у власти, куры несут яйца, я собирался с Витьком тачку починить, которую Санька раскурочил вдрызг…
— Ты прекрасно понимаешь, о чём я, — Эльзу это дико бесить уже начинает, но она старается держаться. Потому что ей небезразличен исход этого разговора, насколько вообще может быть небезразлична судьба их отношений. Которые, если судить по пересудам, под угрозой.
Эльза могла понять то, что Алик в какой-то степени обратил внимание на Софу. Она знала её давно и могла с уверенностью сказать, что такую, как Мальцева, не заметить просто невозможно. И пускай она не такая, как Эльза, но у неё есть свои сильные стороны и достоинства. Эльза могла понять, что Алику Софа приглянулась. Просто на секунду.
Он же не в рабстве, в конце-концов. Взрослый мужчина, который не может физиологически не обращать внимания на женщин.
Да и психология у них такова. Но одно дело — мимолётно проскочившие мысли и совсем другое, если у них что-то было. А ведут они себя так, что Эльзе только и остаётся думать о другом, нежелательном для неё варианте.
— Не совсем.
— Что у вас произошло с Софой? — в упор. Так, что Алик даже едва ли дар речи находит.
— В каком смысле «что»? — руками разводит. И смотрит ещё, как на дурочку. Эльза порой себя и правда дурочкой ощущает, вот как сейчас, но провести себя уж точно не даст, — Что за дурацкий вопрос, Эль?
Алику это всё слишком чёрным юмором кажется.
— Говорил же тебе, не ешь те грибы с рынка, мало ли, откуда они…
— Я дождусь ответ на свой вопрос или как? — к теме возвращается, на уловку не попадаясь. Собеседник только губы поджимает.
— Уже ответил.
— То есть, между Вами ничего нет? — уточняет Эльза. Взглядом одним под прицелом его держит, когда Алик встаёт со стула, — И мне просто кажется? Она не причина твоего нежелания уезжать?
— Блять…
Ну вот, приплыли. Снова эта тема. В Америке то, в Америке сё…
Нет в тебе патриотизма, Эль. Хотя оно-то и понятно, откуда ему взяться, если родителей или как таковой семьи рядом не водится? Вдобавок ко всему ещё и чуть не застрелили недавно. А у него, Алика, пусть и напряги с этим вопросом немаловажные, но всё же получше будет.
Живые, хотя бы. И на том спасибо.
— Опять ты за своё? У меня тут, между прочим, всё: и семья, и друзья, которым я нужен. Или чё, предлагаешь просто взять и свинтить под шумок? Кинуть их? Я не для того грёбаных два года отстраивал всё это, чтоб теперь не при делах остаться.
— Ты серьёзно только из-за этого? Алик, у твоих друзей своя голова на плечах, твоя семья останется твоей, что бы там ни было, есть сотни примеров, как люди живут вдалеке и ничего, живы-здоровы, видятся даже по праздникам. А что насчёт твоего командования, то не всю жизнь тебе вот так бегать командиром. Здесь каждый день может стать последним и я это на себе уже пережила, — голос едва-едва повышает. В безуспешной попытке достучаться расстояние сокращает. Уже съедаемая не ревностью, а жуткими перспективами проведённой параллели. Ну неужели он не видит смысла в том, что она ему только что здесь сказала? Сколько ещё ей нужно будет втолковывать эту простую истину?
Эльза, в конце-концов, жить хочет. По-человечески. Без страха, что кто-то ворвётся и убьёт тебя или твоего парня. Детей родить хочет. Семью завести. Иметь в этой жизни хоть что-то своё и не бояться, что это отнимут при первом же кривом повороте.
В Америке у них есть шанс начать эту спокойную и счастливую страницу, но он не хочет уезжать. А что ей там делать? Без него…
— Алик, — Эльза к нему тянется, чтоб обнять. В глаза посмотреть. И убедиться, что он правду ей сказал, никого, кроме неё, нет и не было.
Но Волков отстраняется, чуя, что нелицеприятная для него тема не утихла.
— Эта тема не обсуждается. Я всё сказал. И перестань думать о всякой чепухе, у некоторых языки от безделья зачесались, а ты уже и уши развесила.
Алик смывается, как и хотел. Вот только уже поздно. Зерно сомнения в голове у Эльзы зарождается, о котором она пока что молчит, предпочитая успокоить взбудораженные нервы сигаретой.
Гадая, всё ли так призрачно и гладко, как ей тут пытались стелить?!.. И боясь того, что в висках бьётся тихое и отчётливое: «Ты правда ему веришь?»
Нет. Похоже, это не оставит её так просто в покое.
***</p>
Софа не выдерживает на пятый день затишья. Такое ощущение, что по барабанным перепонкам бьёт адская тишина, царящая в стенах гаража, откуда она почти что носу и не кажет. И печенье, в очередной раз притащенное Кощеем, не греет.
Мысли покоя не дают. То и дело в голове недавние события крутятся, заставляя снова и снова по кругу проходить через те же эмоции. Где-то досады, где-то ликования, но сейчас все они сменяются совершенно одной и точной — слабостью. Софа чувствует себя слабой, потому что выбросить из головы ей мало что удаётся. И пускай кто-то скажет, что она сумасшедшая, но если Мальцева хотя бы чуточку разбирается в отношениях и в мужчинах в принципе, то…
Волков её приревновал.
Эти три слова кажутся каким-то страшным, смешным и одновременно нелепым диагнозом. С ума сойти можно от одной только мысли, что он, Алик, к ней неровно дышит. Но, что ещё хуже — это то, что Софа сама, похоже, угодила в эту ловушку. Потому что этот афганец не выходит из её головы за всё это время.
— Да что за чёрт такой, почему не работает? Открывайся, чёртова дверь…
— А он просто так не откроется, — голос прямо за спиной заставляет Софу подскочить и обернуться на все сто восемьдесят, обнаруживая двоих парней. В спортивных костюмах. Тёмненький и светленький, да простят её те, кто сочтут подобное расизмом. И разговаривает с ней тот, что ближе стоит, в чёрной майке какой-то и простых чёрных штанах, в карманы которых руки засунул. Дружок его стоит так же, только вот он от солнца щурится, а её собеседник в солнцезащитных очках, — Надо произнести «Сезам, откройся».
Вот бы ей кто сказал, что за слова нужны, чтобы забыть обо всём случившемся, и Софа бы непременно воспользовалась данным шансом. Это было бы куда лучше, чем сидеть здесь взаперти и вспоминать, вспоминать, вспоминать…
— Значит так, — произносит он в полной тишине, привлекая её внимание ожидающим взглядом. Сам на неё не смотрит, руками в стол упираясь и боком стоит, — Сейчас ты встаёшь и выходишь из этого помещения, потом из здания, и из территории. А увижу ещё раз, что ты шастаешь, или узнаю, что Кощей или Зураб воду против меня баламутят, то мало не покажется, так и передай. У тебя три секунды, пошла вон.
Если бы тогда она ушла с концами и не вернулась, они бы вряд ли пересеклись потом ещё. Почему Софа не послушала его слова? Ах, да! Она уже торопилась уйти, но встретила Эльзу.
Возможно, бывшая одноклассница и сама пожалеет о том, что завела с ней тогда разговор. Сколько всего можно было избежать.!
По итогу всех этих размышлений Софа на базе оказывается к вечеру. Приходит, поначалу в тени деревьев стоя и сигарету раскуривая и удивляясь от того, как же сложно ей сейчас эти шаги даются, но в то же время легко. Словно так правильно, словно так и должно быть, чёрт подери.
Но перекур не может длиться вечно и, выбросив бычок в темноту, Мальцева в свете фонарей показывается. Всё ближе и ближе к проходу оказывается, пока оттуда Эльза не вылетает, чуть с ног её не сбивая, как чёрт из табакерки. И вот тут самым благополучным исходом было бы то, что её не заметят, но, увы и ах. Не везёт ей, банально и крупно.
Эльза коленки отряхивает, судя по всему, запнулась где-то. Юбчонку от пыли проверяет, но, Софу увидав, выравнивается. Руки на груди складывает.
— Пришла, значит, — жвачку лопает. Так, будто сейчас намеревается с ней, Мальцевой, отношения выяснять.
А что она? Ей, по сути, плевать.
Пришла на свою голову.
— Интересно, к кому? — тем временем снова вопрос Эльза задаёт. И в тоне её девичьем явное неодобрение звучит, как самый точный намёк: скажи, что ты пришла к нему, и от тебя одни ошмётки останутся. Уж она-то, Эльза, постарается объяснить, что значит чужого парня уводить, — Уж не к Алику ли?
— А причём здесь Алик? — наконец, задаёт она ответный вопрос, решив, что просто молчать — тупо, — Мне, что, больше и прийти не к кому, по-твоему?
— Вот только не говори, что соизволила меня навестить, — руки на груди складывает. И победным взглядом окидывает, пока Софа судорожно соображает, что ответить можно в этой ситуации, но на лице её ни одна из эмоций не проскакивает.
— Тебя какая-то муха укусила или что?
— Да, та, которая, как пчёлы, на мёд всякий слетается, — парирует.
Вопрос, вертящийся на языке у Софы, остаётся невысказанным, потому что вовремя Гриша появляется, её спасая и внимание на себя перенимая, вот только, совсем не таким образом, как Мальцева могла предположить.
— Спокойно, Эль. Она ко мне пришла.
Эльза Гришу взглядом смиряет, словно бы на прочность его слова проверяет, но, так никакой подозрительной реакции и не добившись, уходит прочь. И лишь тогда Мальцева на мужчину смотрит.
— Что происходит?
И под её настойчивостью пыл теряется. Гриша затылок чешет рукой, время потягивает, выдыхая. Облегчением, однако, и не веет. Напряжение в воздухе можно прочувствовать, и Софа, если честно, не сомневается, что стоит ей показаться внутри здания, как это напряжение усилится. По глазам напротив читает.
— Соф, тут такое дело… Алик сказал никого левого не впускать. Так что…
— Так что «иди-ка ты отсюда, да подальше», да? — не дослушав, встречный вопрос задаёт. И по молчанию уже понимает ответ. Не глупая.
В точку одну взглядом упирается. И не верит, что всё это на самом деле происходит. Какого чёрта, спрашивается?..
— Гриш, будь добр, — всё ещё не глядя на него, озвучивает, — Кликни своего командира на пару ласковых.
— Соф.
Ему это сразу плохой идеей кажется, вот только его предупреждение успешно в одно место посылается, вместе с ним же и заботой, которую он проявить пытался. Защитить. Вначале от разъяренной девушки командира, а затем от своих же падений с высот. Что там себе она нафантазировала, понять несложно, вот только Гриша заранее знает, что ни одно из этого не сбудется.
Пошлёт её Алик. Как пить дать, пошлёт. Несмотря на то, что сам, не сознаваясь в том ни себе, ни другим, неравнодушен к ней. Видел Гриша, как Волков смотрел на танцующих Мальцеву с Витей. И не только он видел, просто остальные об этом молчат. Бояться по роже получить. Ну, а он не хочет сыпать соль на рану, хватило, что по Аликовым нервам уже Эльза проехалась, как танк.
Если сейчас ещё Софа добьёт — держите всем скопом…
Никому мало не покажется.
— Твой командир трус, или что? Боится на глаза показаться, выпроваживая с помощью своих подручных?
— Вам лучше потом поговорить, — Гриша, однако, и глазом не моргает, не принимая близко к сердцу её попытки задеть его. По сути, он не только подчинённый Алика, но и его друг, — Он сейчас и так не в лучшем расположении духа после разговора с Эльзой. Сама понимаешь.
— Нет, — головой качает, — Я тут не при чём, что у них разногласия, — Гриша щурится, едва кивая, мол, «ну да, ну да, как же», — Так, ты или меня впустишь, или его позовёшь. Выбирай!
В итоге у Гриши выбора как такового не остаётся. Потому что Софа плечом его в сторону отталкивает, сразу в кабинет командирский направляется и попутно всех встречающихся ей взглядами мрачными окидывает, словно обещает мучительную смерть, если кто-то из них хотя бы намёк шутки проявит на всю эту ситуацию.
И все, словно чувствуя, как по команде ускоряют шаг, проходя мимо.
— Какого чёрта происходит, Волков? — словно фурия, она появляется в знакомых стенах, испепеляя его взглядом негодования. Алик спустя мгновение на неё глаза поднимает.
— Ты чё тут забыла? — вот так. Без приветствия, подобно ей. Хмуро и грубо. Будто вот-вот добавит «тебе здесь не рады».
Алик встаёт из-за стола. Он и правда не в духе. Да и вообще не рад этому визиту. В особенности — сегодня и сейчас. Может, предпочёл бы и вовсе, чтобы их встречи больше никогда не случались. Но сейчас это просто невозможно, потому что он погряз во всём этом по уши точно так же, как и она. Потому что от неё просто так, увы, не отделаться.
— Ты специально это сделал, да? — вопрос задаёт, — Эльзу на меня натравил. Гришу заставил меня за двери выставить.
— Безуспешно, как вижу.
— А ты думал, я и вправду хвост подожму?
— А чего ты ожидала от меня, когда сюда ворвалась?
Его глаза смотрят на неё с огорчением, её — с осуждением. У Софы внутри всё кипит, она хочет высказаться, но Алик все её гневные речи одним своим взглядом на «нет» сворачивает. Будто вот-вот скажет, что плевать ему. И что ей нужно проваливать отсюда с концами.
— Не знаю, — честно отвечает Мальцева, ощущая, как пульс её спокойнее становится. И разочарование хлещет прямо в лицо, предоставляя пугающую реальность, — Того, что ты не будешь трусом? Что поговоришь со мной, а не просто выставишь своих шестёрок? Или что ты не станешь впутывать сюда Эльзу?
Алик молчит.
И от этого молчания Софе почти что физически больно.
— Чёрт подери, Волков, я не знаю, что со мной происходит! — она взрывается, сокращая между ними расстояние, — Ты то ведёшь себя так, словно я тебе никто и тебе на меня по барабану, то осуждаешь, когда я провожу время с кем-то другим у тебя на глазах! Какого вообще творится, ты мне объясни? Я, что, по-твоему, такая железная сука, способная со всем этим в одиночку справиться?!
Он молчит и, кажется, даже не дышит, лишь только продолжает смотреть на Софу.
Его лицо, до этого абсолютно неподвижное, вдруг искажается от напряжения, которое он будто старается скрыть, но получается, честно говоря, не очень. В голове бьётся только: «Лоханулся ты, Алик, сильно лоханулся».
— Откуда мне знать? — тихо говорит он, — Где ты это подцепила…
Слова застревают в горле, а он только смотрит, как бы прося понять его и хотя бы попытаться успокоиться.
— Там же, где и ты, наверное, — выплёвывает.
Алик молчит. И в тот момент, когда Софе кажется, что хуже уже быть не может, его губы приоткрываются, произнося железное и безоговорочное:
— Не задерживаю больше.
— Что, даже не поцелуешь на прощание? — саркастическая фразочка вырывается из уст Софы. И она готова сама себя по губам за неё ударить. Поэтому просто молча встаёт и идёт к двери, останавливаясь уже на пороге. На мгновение всего лишь обернувшись, видит спину Волковскую перед собой, — Я думала, ты другой, а ты…
Она уходит, а он так и не оборачивается до тех пор, пока двери не отдают хлопком.
Только тогда он смотрит туда, где она только что стояла, отказываясь признаваться самому себе, что этот разговор дался ему слишком тяжело. И во взгляде афганца плещется отчаяние.
Права Софа Мальцева.
Он — трус.
***</p>
Софа не понимала, как оказалась на Лесной. Ноги, казалось бы, сами потащили её туда, где можно было встретиться с Аликом Волковым. В голове сотни мыслей роились, словно стая пчёл, жалящих похлеще всякого августовского солнца. Лето скоро сдаст свои права дождливой и пасмурной осени, но пока что на улице тепло. В отличие от того, что происходит внутри Мальцевой — там температура к минусу по Цельсию уверенно скатывается, стоит застать этих двоих у подъезда.
Эльза так обнимает его. Нежно. Словно в нём вся её жизнь спряталась. У неё глаза светятся от счастья. И Волков рядом с ней, кажется, таким же счастливым со стороны получается.
Это бьёт по нервам хлёстким ударом.
Дождавшись, что бывшая одноклассница скроется за дверью подъезда, Мальцева из тени деревьев выступает. Детскую площадку шагами резвыми преодолевает, внимания афганца одним своим появлением к себе приковывая. Алик оборачивается ещё до того, как Софа с ним равняется — и вместе с тем она замечает, как улыбка, выстроенная рядом с Эльзой, гаснет на мужском лице, и в глазах пролегают тени.
Словно спрашивают: «что же ты творишь?»
Зачем? Зачем, чёрт возьми, ты здесь? Не верила ведь, что сделает это, но после случившихся событий так много всего переменилось. У Волкова отца не стало, а она, Мальцева, своими руками этих двоих примирить попыталась. Получилось. Смотри и радуйся теперь. Вот только внутри от этого что-то воем всё исходит. Мазохистка несчастная.
Зачем?..
Но она пришла сюда не для того, чтобы отвечать на его немые вопросы. Свой задаёт. Причём вслух, так, что о тон её голоса порезаться можно. Будто ребёнок, которого бросают на произвол судьбы. Будто тонущего оставляют в воде, приговаривая: «ты выплывешь».
А что, если Софа не хочет выплывать? Не хочет бороться?
Алик всё понимает, только увидев её. И догадки его подтверждаются, когда девичьим и надтреснутым звучит:
— Это правда?
В упор смотрит. Так, точно он её расстреливать сейчас собрался, но у Алика нет в руке ствола. И желания убивать её тоже. Физически…
Он, наверное, скорее сам себе пулю в висок пустил бы.
Жестокая правда в том, что Алик Волков ещё не знает, что гораздо хуже физической смерти — это моральная. И именно это сейчас чувствует Софа, глядя на него и желая прикоснуться. Взгляд на руки бросает. Ещё недавно эти руки её обнимали, когда они на кладбище стояли, пока его отца в землю закапывали. И глаза. Ещё недавно они смотрели с благодарностью, а сейчас словно проклинали и просили прощения одновременно.
Словно вердикт выносили. Жестокий, неоправданный и несправедливый.
«Зря ты сюда пришла, Софа. Ох, зря…»
Но вслух подобное не произносится, оставаясь тонуть на задворках мысли. В то время как Алик почему-то с несвойственным самому себе волнением её руки касается. Это ведь не запрещено, нет?
Сшиты на живо
Без свидетелей наши запястья</p>
Неосознанно стал моей частью</p>
Частью,
Частью…
Меня
— А ты как думаешь? — в ответ спрашивает. Понять даёт, что шутки шутить он здесь не намерен. Не с ней. Пускай над его анекдотами Эльза смеётся.
— И что? — горькая усмешка девичье лицо кривит похлеще всякого лимона, — По-твоему, сбегать — это выход? — упрекает. И Алика это злит. Он, в конце-концов, не маленький мальчик, чтоб отчитываться за свои решения перед кем бы то ни было.
— Предлагаешь мне тебе все причины расписать здесь и сейчас?
— А ты скажи, когда! И я приду, если ты, конечно, соизволишь уделить мне время до своего отъезда, ты ведь человек занятой! Ещё и остальным объяснять надо, куда их командир удочки скатывает…
— Я никому и ничё объяснять не должен, — отрезает. И взглядом синих глаз прожигает. Софе кажется, что эти ожоги на её лице проявляются, особенно в глазах. Щиплет до прикушенного языка, — И тебе в первую очередь. Это ты отчитываешься, так что иди, а то тебя ещё твой благоверный дружок пытать будет.
— Может, я сама решу, что и когда мне делать?! — обида в её голосе неизбежна. Софа на Алика смотрит, чувствуя, как внутри неё всё переворачивается и обрывается. Подумать только! Угораздило же её на свою голову привязаться к этому афганцу…
«Привязаться?» — спрашивает внутренний голос, едва ли не насмехаясь над ней, — «По уши, не иначе…»
И ты видимо был в том причастен
Мы части, мы части</p>
— Да ради Бога, — вторят ей. Алик вздыхает, а Софа и шагу с места не делает. Прикосновение его обрывает, когда он, уже более спокойно, пытается ей ситуацию разъяснить со своей точки зрения. Признаться, что Эльзу любит.
Будто это и непонятно было.
На что она, дура, надеялась?
Эльзе ведь в подмётки не годится. Куда ей? И одевается не так, и ведёт себя… А она вон какая. Женственная, красивая. По такой все мужики с ума сходить будут. И Волков, к сожалению, не исключение. Они ведь встречались уже тогда, когда Софа с Аликом познакомилась. И в глубине души — давайте будем честны — Мальцева знала, что поступает неправильно. Не должна она была становиться между ними.
Во что только поверила? В розовые сказки? Неужели жизнь мало била её, доказывая, что чудес не бывает? И короли могут быть только с королевами, никак не с угонщицами.
А она же завязать хотела. И сделала бы это. Если бы он попросил…
— Софа? — третий голос в их разговор вмешивается. Волков оборачивается, Мальцеву взору своей девушки открывая. Эльза, вопреки сложившимся обстоятельствам, не выказывает никаких негативных эмоций. Лишь вопрос задаёт, интересуясь, — Ты попрощаться пришла?
— Да, — кивает. От Алика шаг в сторону делая.
Как бы показывая: смотри, Эльза. Ничего нет.
Сгорело.
Только что. Софу в пепелище это головой окунули.
— Хорошей вам дороги, — произносит.
Удаляться собираясь.
— Подожди, — произносит вдруг Эльза, неожиданно для всех троих. Так что и Софа, и Алик взгляды свои на неё переводят. Один и тот же немой вопрос задавая, — Оставь нас, — можно не сомневаться, что эта фраза уже непосредственно афганцу звучит. И Волков уходит, понимая, что есть разговоры не для мужских ушей. Закурить тянется, нервы разбушевавшиеся успокоить.
Эльза замечает, как Софа взглядом Алика провожает. И глаза Мальцевой перехватывает, горло прочистив. Намекая, что нечего на парня её глазеть и тогда у самой Софы всё быстрее заживёт.
— Ты что-то хочешь ещё сказать?
— Спасибо. За то, что была с ним, — поясняет, — Когда вся эта ситуация с отцом случилась. Не бросила, — голову набок склоняет, размышляя. И произносит, не спрашивая, а скорее констатируя, как устоявшийся и закоренелый факт, — Ты ведь
любишь его.
— Хочешь, чтобы соврала?
— А у тебя и не получится, — руки на груди складывает. Спокойная такая. Уверенная, что уже ничто не изменится. Алик будет с ней, — Я же не слепая. Знаешь, — Эльза разговаривает с ней совсем не как с соперницей. Скорее, как с подругой. С той, с которой им прощаться приходиться. Словно она сама об этом сожалеет. А что Софа? Ей только слушать остаётся. Поражаясь, — Я уже успела это заметить. Банально, но, не первый день живу и знаю, и его, и тебя, — паузу делает, сомневаясь, стоит ли говорить то, что собирается. И всё же произносит, — Он тебя не любит.
Эта фраза Софе как ножом по сердцу приходится.
Мысль мелькает, что над ней просто поиздеваться решили напоследок. Они оба.
— Ты серьёзно сейчас будешь мне об этом говорить? — в ответ звучит. Жёстко, — Как будто я и без тебя это понять не могу. Зачем?
— Я не то имела ввиду, — на её выпад Эльза, кажется, даже не думает обижаться. Только предостерегающе смотрит, надеясь, что у Софы хватит сил держать себя в руках и дальше, — Он, может, и был бы с тобой. Если бы меня в его жизни не было. Но Алик не умеет так. Он не изменяет. Никогда.
— Хочешь сказать, у меня с ним ничего не было?
— А ты будешь доказывать обратное?
— Тебе не кажется, что сама идея говорить об этом глупая? Я не понимаю, чего ты добиваешься!
— Того, чтобы ты осознала наконец одну простую вещь, — Эльза глаза возводит к небу, думая, что за какие-то грехи ей всё же послали эту Мальцеву. На которую, почему-то, она и обижаться не может. Мотивы, движимые ею, понимает. На себе прочувствовала. Будь она на её месте, тоже бы боролась. И пришла бы сюда сегодня, — Он уезжает, чтобы начать новую жизнь. И у тебя тоже есть шанс это сделать. Я уверена в этом. Всё у тебя будет хорошо, — заканчивает свою речь Эльза.
Софа в окончательном тупике оказывается, не зная, как ей вообще на такое реагировать.
Не ожидала она подобного.
Скорее поверила бы, если бы Эльза ей в волосы вцепилась, заметив около подъезда.
Мальцева снова взгляд бросает на Волкова. Курит. И на неё не смотрит.
— Я тебя больше не задерживаю, — последнюю ясность вносит Эльза, — Удачи. Это, кстати, искренне.
И сама уходит. Разворачивается, к Волкову направляясь. Так что Софа успевает краем глаза словить тот момент, когда девичьи губы к мужским прижимаются. И улыбка на женском лице расцветает, пока мужское, хмурое, задумчиво спрашивает о чём-то. А через мгновение она уже прочь уходит. Совсем не оборачивается.
На душе всё тонким слоем льда покрывается. С грязью смешивается. У Софы ощущение, будто она в этой грязи сама искупалась.
И даже слова Эльзы должного эффекта не оказывают. Лечебного.
Сама Эльза, однако, взгляд бросает в ту сторону, где фигура бывшей одноклассницы скрылась. Мимолётно так. С примесью сожаления, застывшего в зеницах. Кто сказал, что всё справедливо? Но она сказала правду…
Это лето ненавистно Софе. Эта неделя, кажется, худшая. И день этот чертовски проклят.