Глава 3. Бесконечность – случайная смерть (2/2)
— А что ж ты тогда, самостоятельная такая, жильё себе не нашла ещё?! Где жить теперь будешь, раз работать с нами не хочешь, как человек нормальный?! Или думаешь за просто так койко место занимать? — слова, высказанные в упор и под градом неожиданности, сбили Софу на первые несколько секунд, выбивая почву из-под ног.
— Вот значит, как заговорил, да? — в несколько минут Софа свои вещи собирает, по итогу, их у неё и немного накопилось за всё это время, большая часть до сих пор на квартире, где отец пропивается, — Хорошо! Запомнила…
— Нет, ты мне скажи, где бесплатный сыр?! Даже в мышеловке его нет!
— В дружбе, видимо, тоже!
— Скажи ещё, что я не помогал тебе всё это время, как ты от отца умыкнула! Я и слова тебе не сказал, поселил тут, не в хоромах, но всё лучше, чем под звёздным небом воробьёв считать!
— Благодарствую, благодетель, как жила я раньше, вообще не пойму! Раз уж слова все сказаны, покончим с этим добрым гостеприимством, не провожай! — Софа удаляется, дверью хлопнув так, что, кажется, грохот на весь гаражный кооператив разносится, а Сергей, провожая её взглядом, дверь гипнотизирует ещё с секунды три, после чего гулко матерится и ногой по шине ударяет.
Проводи меня,
Останется не больше, но и не меньше, чем звук,</p>
А звук всё тот же, что нить,
Но я по-прежнему друг</p>
***</p>
Получасом позже Мальцева уже на базе афганцев появляется, тем самым Гришу сердечного приступа лишая. Мужчина налетает на неё, впервые, словно коршун, и выглядит мало довольным, выговаривая за подрезанный ствол и о том, что его очень сильно интересуют причины, по которым он ей понадобился. Софа равнодушно ресницами хлопает, думая, когда ж этот цирк закончится с объяснительными по её душеньку измученную, но всё только усиливается с появлением Вити, который с Гришей и Кощеем вместе взятыми посоревноваться в ярости может.
— Софа! — даже Грише становится не по себе от подобного оклика нового командира, и он в сторону поворачивается, давая тому проход. Беспрепятственно оставляя Мальцеву под прицелом новой пары глаз и раздувающихся ноздрей.
Вот она, ярость в её первейшем проявлении.
И вроде как испугаться нужно ради приличия, но у неё в ушах слова Зураба звучат.
— Дружеский совет напоследок, помимо того, чтобы и к другу Вите присмотреться, который тоже к тому причастен…
— Ты вообще, мать, врубаешься, чё творишь?! — Павленко перед ней распинается, как чёрт из табакерки, выскакивая из-за её собственных размышлений и внимание на себя перетягивая жестикуляцией, — Меня Зураб дёрнул в ресторан, какого хрена ты там устроила этот цирк грёбаный, скажи мне! Чего добиться хотела, правду думала скажут, на блюдечке выложат?!
И Гриша немым зрителем этой сцены остаётся, пока вопрос не задаёт, отчасти боясь перебивать.
— Она чё, одна… — пояснять далее не приходилось.
— Прикинь! — Витя руками в стороны разводит, и на Софу снова взгляд переключает, — Ничё не хочешь сказать, не, в своё оправдание?
А Софа только усмехается, и усмешка эта выглядит настолько обессиленной, что Витя пыл свой усмиряет подобно тому, как в ней он закипает.
— Да идите вы оба к чёрту, — голос не повышает, сил нет, но от души посылает. И в тоне не слышится ни единой нотки сожаления, — Сами творите, чё хотите, а меня учите, что можно, что нельзя… — паузу делает, обводя обоих взглядом, под которым им отчего-то неловко становится. Чувствуют, видать, — А я, между прочим, живой человек, ясно? И имею право!
На что она «имеет право» Софа не уточняет, но ТТ перед Гришей на столик бросает, а после соскакивает на пол и, ухватив рюкзак, подальше от них отходит, на другой конец базы.
Долго нервы, натянутые, как струна, не вывозят, и минут через десять Софа оказывается с сигаретой в зубах. Зажигалкой чиркает, чувствуя себя какой-то побитой собакой, и тягу делает. Сначала одну, затем вторую, дым выдыхая, усевшись просто на каком-то кирпиче возле «чёрного входа» и ноги согнув в коленях, на которые локтями опирается.
Курит и убеждается, что ни черта в этой жизни нет хорошего.
Дерьмо одно.
Да такие аргументы в голове рисует себе, что сама не замечает, как глаза торкает пелена слёз. Софа себя по-настоящему маленькой девочкой ощущает, которая слишком долго пыталась быть сильной, а по факту оказалась слабачкой. Сломалась, не выдержав того, что ей приготовила эта чёртова взрослая жизнь.
Какого хрена дети так торопятся взрослеть? Софа не понимает эту психологию и каждый раз, когда слышит на улице от прохожих «вот стану взрослым», а дальше идёт целый перечень мечтательных событий ребёнка.
Нет.
Станешь взрослым — и не будет тебе никаких развлечений. Пахать будешь, как проклятый.
Терять близких — тоже. А некоторым, особо невезучим неудачникам, как она, придётся столкнуться с этим гораздо раньше.
Июнь 1986</p>
— Пусти, малахольный, что ж ты делаешь-то? — Софка смеётся, хохочет, потому что уже несколько секунд проводит в руках самого сильного парня из её окружения, который, к тому же, не ленится подбрасывать её, тая в себе какую-то нешуточную «богатырскую силищу».
Восклицает в надежде, но на самом деле ей даже не хочется, чтобы он её отпускал.
— Будешь знать, как такой красивой рождаться и расти! — чуть погодя, Лёшка Мальцев опускает таки сестру на землю, обнимая, — С днём рождения, сестрёнка, — и эти слова так тепло и искренне звучат, что Софа в улыбке расплывается.
Её брат, её родной и незаменимый человек. Её защита и опора по жизни, сколько раз он ей помогал в любых мелочах и защищал, когда требовалось, даже перед родителями, будь то двойка, полученная в школе по природоведению, или серьёзный загул с девочками, после которого Софа приходила домой позже оговорённого времени.
И хотя Софке всего пятнадцать исполнилось, но Лёшка, предусмотрительный и заботливый брат, уже толпы женихов отваживает, желающих то познакомиться на улице, то домой проводить после уроков. Порой Софу настораживает подобное поведение, но против она возражать не хочет, ей и самой неинтересно на свидания бегать.
Ребёнок ведь ещё! Такой чистый и искренний, что все соседи диву даются, как такая девчонка выросла при отце-военном, строгом человеке в порядках и матери, которая, хоть и баловала своих детей, но на шею садиться никогда не позволяла. Оттого, может, Софку и прозвали во дворе «Василёк», потому что глаза бездонные и синевой отдают, а сама она такой хрупкой кажется и до неприличия ранимой.
— Спасибо, Лёшка, спасибо…
— Погоди благодарить! Главный подарок ждёт тебя наверху, — и хоть Мальцевы не самая обеспеченная семья, у них никогда не водилось лишних денег и по курортам они не разъезжали, но всё же были дружной и сплочённой командой.
Именно поэтому Софа наверху обнаруживает лучший из всех подарков, который только мог быть. Родители, уехавшие в гости к друзьям, разрешили устроить небольшую «сходку», и Лёшка всех предупредил, созвав и Софкиных подруг, и своих друзей, в компании с которыми они пропадали чаще всего.
Едва порог переступая, именинница в объятиях Серёжи Кощевского оказывается, который пропустить её день рождения не мог бы ни в коем случае. Букет ромашек вручает, да таких полевых и пахнущих, что она от одного их вида в улыбке тонет.
— Где такое чудо раздобыл? — восхищённо спрашивает и немедленно в вазу несётся поставить, по пути с остальными здороваясь.
— А это мы с твоим братцем одну поляну обжили!
— Кощей, пурги не неси! Шутит, Соф, у этого шутника уже весь запас закончился!
— И всё равно приятно!
— Ну, ещё бы! — Сергей взглядом по столу проходится, который они накрыли различными вкусностями и ладони потирает, — Ну что, именинница, иди, управляй пиром!
Когда все, наконец-то, усаживаются за стол, и Софу вдоволь поздравляя вне его, Лёшка первым право высказаться берёт. Никто и не возражает, брат именинницы, как никак!
— Значит, друзья мои, — Мальцев всех глазами обводит, наблюдая за улыбками, искрящимися на лицах, хоть у самого не меньше, — Мы с вами здесь сегодня собрались ради моей родной и любимой сестрёнки, Софка, — приподнимает чуть вверх бокал с «Советским», купленным родителями после многочисленных обещаний обойтись без происшествий и оставить в живых каждый квадратный метр до их возвращения, — Хоть ты и бываешь порой, как заноза в нашем седалищном нерве, в моём особенно, — смешки прокатываются за столом, а Софа на брата смотрит, пытаясь в памяти этот момент запечатлеть, — Но, чёрт возьми, я за тебя любого порву, так что живи в своё удовольствие, и хрен с ним, с этими вашими экзаменами, давайте просто чаще собираться!
Собравшиеся гости во главе с Софой поддерживают дружным протягиванием гласных, бокалы встречаются между собой.
— Заметьте, народ, не я выдвинул это предложение! — оглашает Сергей, и Софа никак не может остаться в стороне.
— Кто бы сомневался...
— Тебе лишь бы погулять, — вступает в разговор одна из Софьиных подруг, бойкая девушка Василиса Рыкова или для своих просто «Вася», — За именинницу! — приподнимая бокал, улыбкой сверкает и виновнице праздника подмигивает.
— Так молодость одна же!
— За тебя, Софа! — соглашается Макс, которого совсем недавно родители перевезли в этот город, но с которым они уже успели подружиться. Славный парень! — И за то, чтоб мы никогда не растерялись!
— Золотые слова, наш человек!
— Это нужно как следует запечатлеть!
— Тащите фотоаппарат, увековечим всех и каждого по отдельности…
В тот день они и вправду разрешают себе забыть обо всём. Об экзаменах, о многочисленных проблемах, на проверку временем оказавшиеся мелкими неурядицами, и просто ощущают себя теми, кем должны быть, несмотря на календарный лист — молодыми и ветреными ребятами.
Молодость всё прощает, и ветер в голове в том числе.
Под конец дня Софа нисколько не жалеет о том, что её комната не ломится от подарков, горечь вызывает разве что стрелка часов, движущаяся к двенадцати, да мотив, напеваемый Лёшкой под гитару отца. Сам когда-то научил его играть на ней, говорил «пригодиться», и не ошибся, хотя в их время каждый второй парень умел сыграть на струнах, но игра брата для Софки имела особое значение.
Ей казалось, что так, как он, никто не умел, только разве что отец, но Павел Мальцев нечасто радовал домашних подобным зрелищем, пропадая по долгу службы.
Та же харизма, тот же взгляд, горящий жизнью, и улыбка, когда Лёшка, задержав свой взор на сестре и заметив её задумчивые глаза, подмигивает, не прекращая владеть инструментом.
— А-ай, и в этом новом мире, нам не потеряться, остаться молодыми…
Лёшка был горазд на подбор песен, и в этот раз попал в самую точку, не подозревая, что слова её у Софки на годы вперёд внутри высекутся. Болью отдавать будут, когда тело его в цинковом гробу на родину вернётся.
Я запомню каждого, кто был со мной.
Давайте вместе не будем забывать:
Здесь была моя первая любовь,
Здесь были мои первые друзья;
У Лёшки Мальцева голос, словно волшебный. И безусловный талант, заставляющий всех любоваться. Софа не удивлялась никогда тому, что за ним много девушек бегали.
Здесь были мои первые ошибки,
Здесь были мои страхи и мечты.
Здесь были лучшими и непростыми;
Здесь были — были, были я и ты.
Сквозь пелену слов Мальцева чувствует объятие Кощевского, который одним взглядом говорит «не унывай». И она понимает, что не хочет больше, в слова брата вслушиваясь и искренне веря, что он поёт их историю.
Кап-капают слёзы,
На полном серьёзе мы выпускаемся в осень.
А сам Лёшка, окружаемый зрительским аплодисментами почти сразу же после финальных слов, усмехается, так тепло и юно, что однозначно всем верится в лучшее.
Ноябрь 93-го</p>
Сквозь пелену воспоминания Софа чувствует руку на своём плече и, повернув голову влево, понимает, что это Витя.
У неё внутри всё дрожать начинает, и от этого так противно становится, но и выдержать нереальным кажется.
Глазами поддержку ищет, а там одно колеблется…
«Не унывай».
Этого всего оказывается достаточно для объятий. Софке до дрожи в коленях хочется, чтобы её обнимал Лёшка, говоря о том, что всё будет хорошо и подмигивая с той задорностью, с которой умел лишь он.
А на деле Витя её обнимает. К себе ближе кутает, успокаивая, словно маленькую девочку. Мальцева и вправду в этот вечер ею становится, с той лишь разницей, что уже не доверчивым «васильком», а с расколотой напополам жизнью, осколки которой уже никогда не склеятся в полноценную картинку. Ту, прежнюю, где не было никаких смертей и предательств.
Она кулаком его в плечо бьёт несколько раз подряд, но с каждым разом всё слабее и слабее, прежде чем совсем в его руках не затихает, слезами затапливая Витину кофту.
У Павленко язык не поворачивается осуждать после такого, он её в таком состоянии ещё никогда не видел. Поэтому просто обнимает, позволяя ей побыть слабой и тихо шепчет, будучи уверенным, что сейчас можно.
— Поплачь, Соф, поплачь…
Он не берётся сказать, что станет легче, застревая с комом на полуслове.
Но просто даёт понять, что будет рядом. А что ещё нужно в такой ситуации?
— Я-я… — Софа даже сил в себе говорить найти не может. Кажется, впервые её накрывает подобное ощущение, заставляя вспоминать всё, что было.
Кажется, она сломалась?
Сначала смерть брата, потом смерть матери. Жизнь под одной крышей с отцом-алкоголиком. Придирки, побои, ругань. Несколько лет в Туле с Кощеем, ставшим почти как брат. Алик. Смерть Эльзы. Пропажа афганца. Отречение от Кощея.
Сколько ещё этот бред будет продолжаться в её жизни? Как далеко её закинет чередой обстоятельств? И, самое главное, чем она всё это заслужила? Да, никогда не была идеальной дочерью, сестрой, подругой или человеком. Курила. Воровала. Было дело, да, но всё это застало её после того, как на жизнь посыпались чёртовы удары.
Почему она повзрослела в свои шестнадцать, в то время как все остальные в её возрасте ходили на свидания, гуляли, ссорились и мирились с родителями, братьями, сёстрами, готовили домашнее задание в школу, жили обычной жизнью обычных школьников? А она вместо того, чтобы переживать все эти моменты беспечности и молодости, с матерью по больницам носилась.
Заработки искала, как бешеная. Хоть где-то. Полы драила, да и не только.
А где ещё может понадобиться работник без образования?
Пока Кощея не встретила…
Да, ступила на скользкую дорожку. Кто-то скажет, что сердца у Софы нет, раз она так поступала с людьми, честно зарабатывающими своим трудом, а у жизни этой, или у Бога, если он существует, оно есть?! Или совесть?!
Витя слышал, но не мог разобрать толком её слова. Что-то про вину, что про «должна была», и что-то про «если бы».
— Ты прости, что я тебя обидел. Не хотел, слышишь? — у него ощущение, что перед ним не взрослая девушка, а маленькая девочка. Очевидно, Софе давно это нужно было, просто нахлынуло в самый момент, когда никого не оказалось поблизости, помимо Вити.
Хотя Мальцева предпочла бы уж, чтобы и он её такой не видел. Не сдержалась.
— Я с Кощеем поссорилась, — выдаёт Софа и Вите хватает мозгов не озвучить «и всё, что ли?», — Вить, у меня т-такое чувство, будто меня сломали. Я-я-я… не могу так.
— Т-ш-ш, — Витя понимает, что в таком состоянии её оставлять уж точно не выход, он же не конченая скотина.
Гриша, показавшийся поблизости, отворот-поворот мгновенно получает, пока Софа его не заметила. Уходит, понимая, что не время для разговоров. А Витя выдыхает. Одной проблемой меньше, а рот ему потом закроет. Да и сам Гришаня не глупый, поймёт, что выпытывать у Софы об увиденном — не лучшая идея.
Флягу вытаскивает, откупоривая и Софке протягивая. А та принимает, делая глоток.
Напиться хочет. Ещё пуще прежнего.
Да так, чтобы завтра ни о чём не вспомнить.
Чтобы «завтра» — не было…